Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Возьми отсюда, что тебе будет угодно!
Гарпаг с улыбкой открыл корзину. Там лежали голова, руки и ноги его сына. Гарпаг поднял глаза на царя. Их взгляды скрестились, как два копья. Но царедворец умел владеть собой и не дрогнувшей рукой закрыл корзину.
– Ну как, хорошо ли ты попировал? – с сатанинской усмешкой спросил Астиаг.
– Все хорошо, что делает царь, – ответил Гарпаг. На это у него еще хватило сил.
Но оставаться на пиру Гарпаг уже не смог. Он встал, взял корзину с останками своего сына и покинул дворец царя.
Так наказал царь своего родственника и преданного слугу за ослушание.
Астиаг отпускает Кира
Гарпаг не мог простить себе смерти своего сына. Разве не знал он Астиага? И как он поверил, что царь может хоть что-нибудь простить, если даже за малые проступки наказывает людей смертью?
Собственной рукой послал Гарпаг своего сына на смерть. А мальчик еще не хотел идти, запнулся у порога… Но он пошел, потому что отец велел идти!
Гарпаг в глубине своих покоев выл и стонал от горя и ненависти, он проклинал Астиага и призывал на его голову все беды и все муки, какие есть на свете.
Но, являясь к царю, Гарпаг был так же спокоен, как и раньше, так же почтителен, так же готов выполнять любое его приказание. И Астиагу порой казалось, что, может быть, он не так уж сильно наказал Гарпага, может быть, надо было придумать что-нибудь более страшное? Сам никого не любивший, Астиаг не представлял себе, что смерть единственного сына – это и есть то самое страшное, что может вынести человек.
В царском дворце было тихо. Черноглазый мальчик в богатых одеждах появлялся иногда перед Астиагом. И снова исчезал в дальних покоях дворца. Казалось, он тосковал. Астиаг иногда заставал его стоящим у окна в одиночестве. Мальчик задумчиво смотрел мимо золоченых стен на далекие горы, на зелень лесов, на красные осыпи ущелий и лиловые зубцы скал…
– Что ты смотришь туда? – спрашивал Астиаг. – Кого ты оставил там?
– Там моя мать Спако.
– Твоя мать не Спако. Ты знаешь это.
– Спако любила меня.
Астиаг усмехался своей кривой усмешкой:
– Любила? Тебе нужно, чтобы тебя, внука царя Астиага, любила жена какого-то презренного пастуха?
– Она кормила меня, когда я хотел есть. Она укладывала меня спать, когда я хотел спать. Она утешала меня, если я плакал. И каждый вечер она так ласково звала меня: «Куруш, иди домой, уже поздно!»
– Так ступай туда и живи с пастухами!
Тогда Кир умолкал и словно весь подбирался.
– Теперь я этого не могу. Я – твой внук.
И было что-то такое опасное в глазах этого мальчика, в его голосе и осанке, отчего старая тревога снова просыпалась в душе царя.
Однажды, после такой встречи, Астиаг призвал магов, толкователей снов.
– Повторите, как вы истолковали мое сновидение?
– Мы можем повторить то же самое, царь: сын твоей дочери будет царем.
– После меня?
– Вместо тебя. Если бы он остался в живых.
– Он остался в живых, – сказал Астиаг, – он вырос в деревне. Но когда мальчики, его товарищи, выбрали его царем, он все сделал и устроил так, как поступают настоящие цари, – установил звание телохранителей, лучников, всадников и все прочее… По вашему мнению, что все это значит?
Маги посовещались.
– Если мальчик живет, – сказали они, – и уже был царем, то будь спокоен. Вторично он не будет царствовать.
– Я сам так же думаю, – согласился Астиаг. – Сновидение мое уже оправдалось, и внук мой больше не опасен для меня. Однако, – добавил он с угрозой, – рассудите хорошенько и дайте совет наиболее безопасный для моего дома… и для вас.
– Для нас самих, царь, весьма важно упрочить твою власть, – принялись уверять его маги. – Ведь если власть перейдет к Киру, у которого отец перс, персы захватят Мидию и мы превратимся в рабов, а пока царствуешь ты, до тех пор и мы пользуемся уважением народа и всякими почестями. Как же не заботиться нам о тебе и о власти твоей? Да если бы мы заметили какую-нибудь опасность, то сейчас же предупредили бы тебя. Но сновидение кончилось ничем. Поэтому мы и сами спокойны, и тебе советуем успокоиться. А мальчика отошли к его родителям в Персию.
Астиаг выслушал это, и морщины на его лбу разгладились.
Маги ушли. Астиаг позвал к себе Кира.
– Из-за пустого сновидения я было обидел тебя, дитя мое. Но тебя спасла судьба. Теперь уходи с миром к персам, я пошлю с тобой проводников. Там встретят тебя отец и мать. – И добавил с усмешкой: – Только не такие, как Митридат и Спако!
«А какие? – думал мальчик, оставшись один. – Мои родители царского рода. Но они бросили меня. А Митридат и Спако меня любили. Так почему он смеется над ними?»
И снова – уже в который раз! – он пытался понять: почему он, Кир, внук царя, оказался в семье пастуха? Почему родители оставили его, отдали Митридату? Сколько раз он пытался узнать это от слуг, от рабов, но у всех были запечатаны уста.
И почему никогда, ни разу, Спако, лаская, и приголубливая его, и называя его «милым сыном», не проговорилась, что он вовсе не сын ей?
Теплые воспоминания о доброй женщине увлажнили его глаза.
– Прощай, моя мать Спако! Прощай, мой отец Митридат!
Тут ему вспомнились слова Астиага:
«Так иди туда и живи с пастухами!»
Вернуться… Снова войти в хижину под низкой кровлей, где кисло пахнет не просохшим от ночной росы пастушеским плащом, сотканным из грубой рыжей шерсти. Снова сесть за стол, на котором нет ничего, кроме сухих лепешек и молока. Снова гонять по горным пастбищам царевы стада и беречь их от диких зверей. И так всю жизнь – сегодня, завтра, послезавтра?..
Нет! Он внук царя. Он сын царской дочери. Разве для того родился Кир в царской семье, чтобы остаться пастухом? Нет!
Но когда он вырастет, он возьмет к себе и Спако, и Митридата.
Он долго стоял у окна и смотрел на гаснущие вершины гор. И словно видел маленькую хижину, утонувшую в темной зелени, и людей, живущих там. Он стоял и плакал, прощаясь и с горами, и с лесами, растущими на них, и с дорогими сердцу людьми, которых он
