Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

…Проходя по коридору, Погорелов тихонько запел «Эй, вы, морозы…», а Шолохов сказал: «Сейчас поем тихонько «Эй, вы, морозы…», а вот вернемся, тогда уже запоем на весь голос или попадем (он показал пальцами) за решетку…» Это мне стало известно потом, когда вернулись, а тогда…

Не прошло и получаса после их ухода, как мне позвонили, чтобы я ехал в ЦК. Машину прислали из Кремля. Шофер привез в Кремль и показал, куда идти. В гардеробной я разделся, мне предложили сдать оружие, затем провели в комнату заседаний. Комната была небольшая, без всякого убранства. Около стены стоял большой стол, покрытый зеленым сукном. За столом сидело много народа. Сталин занимал место в противоположном входу конце стола. Впрочем, когда я вошел, он не сидел на этом месте, а ходил по комнате и подошел к двери, через которую я вошел. Таким образом, я оказался вплотную со Сталиным и мог хорошо разглядеть его лицо. Оно было в крупных рябинах, низкий лоб, лицо большое, полное, слегка вьющиеся волосы с проседью, сам он плотный, невысокого роста, коренастый, с коротко подстриженными усами, в движениях нетороплив. В руках у него была неизменная большая трубка. Одет он был просто – брюки вобраны в сапоги, на нем была просторная толстовка неопределенного цвета.

Я поздоровался и поклонился всем. Сталин сказал: «Здравствуй!» – и предложил садиться. Я прошел к окну, где сидел Маленков, и сел на свободный стул. За столом сидели Молотов, Каганович, Маленков, Ежов, Гречуха (Ростов, НКВД), Лудищев (Вешенский райотдел НКВД), Коган, Щавелев, Погорелов, Шолохов и еще кто-то.

Заседание уже началось. Говорил Гречуха. Он докладывал о положении дел в Вешенском районе, о хлебозаготовках, об уборке хлеба и соломы, причем пояснял, что часто солома лежит неубранная, трактористам она мешает пахать. Говорили о подъеме зяби, о животноводстве. У него в руках были сводки Вешенского райзо, уполномоченного Совнаркома по заготовкам и сведения от других работников и организаций. Снабженный всем этим, по-видимому, Лудищевым, он был вооружен до зубов, доклад делал так, словно это отчитывался секретарь райкома или предрика. Говорил он много и долго, чего он только не наговорил, изображая все дело так, что все в районе из рук вон плохо, никуда не годится. Молотов сделал ему замечание в таком роде: что же вы, мол, отчитываетесь за район, вы же начальник не облземуправления, а управления НКВД по Ростовской области, лучше расскажите, как вы освобождаете коммунистов из тюрем, ведь их у вас там сидит более пяти тысяч человек. Гречуха пробормотал что-то невнятное и от ответа ушел. По-прежнему продолжал критиковать руководителей района.

Затем слово дали мне. Пользуясь тем, что передо мной на столе лежали бумага и карандаш, во время выступления Гречухи я успел сделать несколько записей. Кратко рассказав о положении дел в районе, о хлебозаготовках, об уборке урожая, о подъеме зяби, озимом севе, о парах, а в этих вопросах наш район занимал одно из первых мест в области, я подчеркнул, что нас не так-то легко охаять на таком высоком собрании. Я сказал, в частности, следующее: «Лудищев, который вас, товарищ Гречуха, снабдил этими данными, меньше занимается в районе сельским хозяйством, чем вы на заседании в ЦК партии, и материалами снабдил вас липовыми, не отражающими положения дел в районе».

Затем говорил Щавелев. Надо сказать, что слева от меня сидел Маленков, справа Щавелев, и мне было видно, как Ежов, сидевший напротив Щавелева, во время выступления последнего передавал ему какие-то записки-шпаргалки. Тогда я встал и сказал, что Щавелев и здесь говорит по шпаргалкам Ежова.

Сталин, прохаживаясь по комнате, время от времени подходил к столу, что-то записывал и снова ходил. Задавал вопросы, делал замечания.

Шолохов выступал два раза и несколько раз отвечал на реплики. Он сказал, что вокруг него органами НКВД, органами разведки ведется провокационная, враждебная по отношению к нему работа, что органы НКВД собирают, стряпают материалы в доказательство того, что он якобы враг народа и ведет вражескую работу. Что работники НКВД у арестованных ими людей под дулом пистолета добывают материалы, ложно свидетельствующие о том, что он, Шолохов, враг народа. Что такое положение дел в районе и области нетерпимо, что таким путем на честных, преданных партии людей клевещут, их оговаривают, изображают врагами народа. Шолохов прямо и твердо сказал, что он просит положить этому конец, просит Центральный Комитет партии оградить его от подобных актов произвола.

Сталин спросил у Когана, давали ли ему задание оклеветать Шолохова и давал ли он какие-либо поручения Погорелову. Коган ответил, что такие поручения он получал от Григорьева и что они, эти поручения, были согласованы с Ежовым, Ежов сейчас же встал и сказал, что он об этом ничего не знал и таких указаний не давал.

Тогда Сталин спросил у Лудищева, что ему известно об этом. Лудищев встал, опустил руки по швам и не сказал ни да, ни нет, показав этим, что он «солдат партии», что прикажут, то он и сделает.

Когда Лудищев наконец заговорил, он стал уверять, что о поручении Погорелову ничего не знал, что Коган и Щавелев действовали через его голову, про анонимки он говорил, что якобы их состряпал Красюков, а затем «уточнил», что анонимки писал Чекулаенко, который к тому времени уже умер. Признаться в том, что он сам допрашивал казаков с наганом, Лудищев отказался.

Сталин сказал Шолохову: «Вы, Михаил Александрович, много пьете». Шолохов ответил: «От такой жизни немудрено и запить».

Сталин сделал мне замечание, заявив: «Мне звонил Двинский и сказал, что секретарь Вешенского райкома партии Луговой поехал в Москву, в ЦК партии, и ничего ему не сказал. Это нехорошо, вы грубейшим образом нарушили партийную дисциплину. Вы должны были спросить разрешения у товарища Двинского или в ЦК партии».

Я ответил, что свою вину не отрицаю. Но иначе поступить не имел возможности. Речь шла о жизни и смерти дорогого для меня человека – Шолохова. Мои разговоры о поездке в Москву могли насторожить наших врагов, а те сумели бы помешать нашей поездке.

Затем Сталин подошел к Ивану Погорелову, посмотрел ему в глаза и сказал: «Такие глаза не могут врать». Обращаясь к Шолохову, он заявил: «Напрасно вы, товарищ Шолохов, подумали, что мы поверили бы клеветникам». Тогда Шолохов приободрился и даже рассказал участникам заседания короткий анекдот: «Бежит заяц, встречает его волк и спрашивает: «Ты что бежишь?» Заяц отвечает: «Как, что бегу: ловят и подковывают». Волк говорит: «Так ловят и подковывают не зайцев, а верблюдов». Заяц ему ответил: «Поймают, подкуют, тогда докажи, что ты – не верблюд». Все рассмеялись, наступила разрядка.

Как бы подводя итоги разговора, Сталин заверил Шолохова, что он может спокойно трудиться на благо Родины, что покой и безопасность ему будут обеспечены. На этом заседание было закончено.