Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

мира и практиковалось поначалу в самой Германии. В периоде 9 ноября 1918 г. и вплоть до гитлеровского путча 8–9 ноября 1923 г. внутри страны так и не было заключено перемирие. Попытки переворота следовали как справа, так и слева. Первыми за оружие в январе 1919 г. взялись руководители рабочей оппозиции против мировой войны и коммунисты, чтобы воспрепятствовать выборам в Национальное собрание и добиться развития событий по русскому образцу, в направлении советской системы. Радикальные левые сыграли при этом на руку правым радикалам, дав им в руки козырь — выдать свою агрессию как реакцию на насилие со стороны коммунистов. Добровольческие корпуса (фрайкоры), сыгравшие решающую роль при подавлении восстаний коммунистов и анархистов, сначала действовали по поручению государства. Когда весной 1920 г. имперское правительство под давлением союзников готовилось распустить добровольческие корпуса, те ответили первой опасной попыткой государственного переворота справа — путчем Каппа — Лютвица. Но этот опыт не удержал рейхсвер от сотрудничества с полувоенными союзами правых в будущем, что позволило в определенной степени перечеркнуть наложенное Версальским миром ограничение численности вооруженных сил Германии 100-тысячной армией.

Тем самым часть государственного аппарата невольно способствовала выхолащиванию государственного притязания на монополию легитимного физического насилия. Союзники также невольно способствовали в результате одностороннего разоружения Германии милитаризации общественной жизни в побежденной стране. Последствия этого оказались долговечнее схожих с гражданской войной конфликтов первого послевоенного пятилетия. И впоследствии полувоенные союзы различных направлений продолжали препятствовать формированию «гражданского общества».

И тем не менее начиная с 1923–1924 гг. наблюдались несомненные признаки стабилизации в политике и экономике. Денежная реформа оказалась удивительно успешной. Выборы Гинденбурга рейхспрезидентом в апреле 1925 г. сделали республиканскую форму правления терпимой для консервативной Германии. Фундаментальная правая оппозиция больше не имела в зрелые годы республики массового количества сторонников, а притягательная сила коммунистов была гораздо слабее, чем на пике послевоенного кризиса летом 1923 г.{624}

В отношении внешней политики позиции немецкого рейха также укрепились начиная с 1924 г. Франция не одержала победы в борьбе за гегемонию в континентальной Европе, вершиной которой стала оккупация Рурской области, и выразила готовность вести с Германией политику мирного компромисса. Советский Союз, в свою очередь, отказался от попыток революционизировать Германию по типу средненемецкого восстания 1921 г. или «немецкого октября» 1923 г. и сконцентрировался на «постройке социализма в одной отдельно взятой стране». Соединенные Штаты Америки играли активную роль в урегулировании репарационного вопроса и сделали возможным путем кредитования расцвет немецкой экономики.

Но относительность стабилизации была очевидной, что осознавалось уже многими современниками. Германия вышла экономически ослабленной из войны и инфляции. Рост немецкой экономики отставал в середине 1920-х гг. от темпов роста мирового хозяйства. Идущая на сбережение часть доходов понизилась с 17 % от национального дохода в последний военный год до 10 % в 1926 г. Уровень промышленного производства 1913 г. был преодолен Германией только в 1928–1929 гг. Объем экспорта 1913 г. так и не был достигнут немецкой промышленностью после войны. Чистую прибыль от торговли товарами Германия получила в ходе «стабилизационной фазы» только однажды, а именно в 1926 г. Для баланса текущих операций, который включает в себя торговлю товарами, предоставление услуг, а также трансферт процентов и дивидендов, справедливо то же самое утверждение. После окончания войны Германия платила большие суммы в виде репараций и процентов, чем получала заграничных активов. И только избыток притока капиталов, ставший в первую очередь результатом предоставления американских кредитов, давал возможность выравнивать платежный баланс и производить репарационные выплаты{625}.

Таким образом, время относительной стабилизации может быть также названо временем относительной стагнации, а конъюнктурный взлет экономики — видимостью процветания. Несмотря на это, рейх, федеральные земли и муниципалитеты вели такую политику расходов, словно они могли черпать средства из неиссякаемого источника. Предпринимательство, которое уже к концу инфляционного периода было достаточно сильным, чтобы в значительной мере аннулировать свою главную социальную уступку ноября 1918 г. — введение восьмичасового рабочего дня, — выдвигало убедительные аргументы, с помощью которых снова и снова пыталось подвигнуть общественные учреждения на путь экономии и бережливости. Но дело не ограничилось только призывом к взвешенной финансовой политике. Чем хуже становилась экономическая конъюнктура, тем громче союзы промышленности, сельского хозяйства и промыслового среднего сословия требовали демонтажа Веймарского социального государства и отхода от системы парламентской демократии, которой они ставили в вину то, что она поощряет алчность масс и ставит производителей в невыгодное положение.

Веймарская конституция 1919 г. предоставила в распоряжение своих врагов инструментарий для вытеснения парламентаризма в форме права рейхспрезидента издавать внепарламентские законодательные акты в соответствии со статьей 48. Задуманная изначально как ответ на ситуацию, ставившую под угрозу общественную безопасность и порядок, т. е. когда действительно имелось налицо чрезвычайное положение, статья 48 конституции уже во времена президентства Фридриха Эберта стала средством ускоренного законодательства в условиях кризиса, а рейхспрезидент был возведен в ранг ограниченного эрзац-законодателя. При Гинденбурге, начиная с лета 1930 г., режим чрезвычайных постановлений превратился в хроническое явление, а второй рейхспрезидент даже не задумывался о том, чтобы вернуться от президентской «резервной конституции» к нормальному парламентскому законодательству. По чести говоря, начиная с сентябрьских выборов 1930 г., в ходе которых на сторону национал-социалистов толпами переходили прежде всего либеральные и консервативные избиратели, для такого возврата отсутствовали также и парламентские предпосылки, а именно — способное к управлению парламентское большинство.

Весной 1932 г. массовый приток сторонников к национал-социалистам достиг такой силы, что у Гитлера были хорошие шансы выйти победителем в избирательной борьбе за пост рейхспрезидента. Он наверняка достиг бы этой цели, если бы социал-демократам и Центру не удалось мобилизовать своих сторонников для повторных выборов Гинденбурга. Однако пожилого рейхспрезидента весьма задевало то обстоятельство, что своей второй легислатурой он был обязан не правым, а своим бывшим противникам. Дополнительное раздражение у Гинденбурга и его камарильи вызывали уступки, которые правительство Брюнинга было вынуждено сделать социал-демократам, чтобы заручиться их поддержкой на будущее.

Чтобы разрушить зависимость от социал-демократов и приобщить к управлению государством национал-социалистов, — с точки зрения Гинденбурга плебейское, но все же «национальное» движение, — 30 мая 1932 г. был отправлен со своей должности в отставку Брюнинг. Вскоре вслед за этим его намного более правый преемник, Франц фон Папен, выполняя свои договоренности с Гитлером, распустил рейхстаг, выбранный в сентябре 1930 г. Тем самым окружение Гинденбурга без какой-либо настоятельной причины драматически обострило государственный кризис. Обособление исполнительной власти вступило в новую стадию: если до этого президентский режим стремился к тому, чтобы ему оказывалась парламентская поддержка, то теперь он открыто выступал против рейхстага.

Новые выборы в рейхстаг 31 июля 1932 г. привели к формированию «негативного» большинства двух тоталитарных партий, НСДАП и КПГ. Теперь парламентский способ решения кризиса был возможен только в том случае, если бы НСДАП,