Клан Кеннеди - Лариса Дубова

Уже вскоре после возвращения, 23 октября 1978 года, Кеннеди произнес большую речь в Чикагском совете по международным делам. Он энергично выступал против воинственных настроений в некоторых кругах американского истеблишмента, считая необходимым заключить с СССР новый договор о сокращении стратегических вооружений. Курс на подписание нового соглашения такого рода, полагал он, будет способствовать безопасности обеих сторон и укреплению международной стабильности. Сенатор высмеял тех, кто полагал, будто СССР значительно превосходит США в области ракетно-ядерных вооружений, показав в то же время нелогичность их высказываний: если бы это было действительно так, заключить договор о равенстве вооружений было бы исключительно выгодно для Соединенных Штатов Америки. Эти критики воображают, говорил он, что «у русских рост 10 футов, а у американцев — 2 фута. Они проповедуют опасный миф, что ядерная война принесла бы меньший ущерб Советскому Союзу, чем Соединенным Штатам. Эти критики причиняют нашей стране огромный ущерб. Они являются проповедниками страха»{1321}.

Эдвард был удовлетворен тем, что советские власти хоть и частично, но выполнили свое обещание по поводу лиц, стремившихся эмигрировать. Сам он вскоре встречал в нью-йоркском аэропорту им. Джона Кеннеди семью Б. Каца, который через много лет говорил сотруднику «Голоса Америки», что считает сенатора членом своей семьи. Еще через некоторое время в Израиль прилетел член-корреспондент АН СССР В.Г. Левин, получивший, правда, туристическую визу, но явно не собиравшийся возвращаться назад (позже он работал в США). Это был первый случай разрешения на выезд из СССР ученого с академическим званием, к тому же связанного с ядерными исследованиями{1322}.

В следующие годы Эдвард Кеннеди предпринимал усилия, чтобы организовать поездку на Запад А.Д. Сахарову. В 1987 году американским ученым Джереми Стоуну и Фрэнку фон Хиппелю удалось посетить Сахарова, уже освобожденного из ссылки, но еще не восстановленного в правах. Стоун передал Андрею Дмитриевичу письмо Эдварда Кеннеди с приглашением приехать в США. Сахаров объяснил, что он остается «невыездным», а затем сказал: «Я считаю, что для того, чтобы это (обращение к властям по поводу выезда. — Л. Д., Г. Ч.) имело смысл, нужно, чтобы советские власти изменили позицию в этом вопросе. Это может произойти в двух случаях: если это нужно властям по их политическим соображениям или если со стороны зарубежных деятелей и организаций будет очень мощное давление, которое способствовало бы изменению политики»{1323}. Само приглашение как раз и являлось элементом такого давления.

Другим важным объектом внимания Эдварда Кеннеди в области внешней политики были взимоотношения США с Китайской Народной Республикой. Он был солидарен с курсом Белого дома на нормализацию диалога с коммунистическим Китаем и стремился внести в этот диалог личный вклад. Еще в 1971 году, при президенте Никсоне, он попытался стать первым американским политиком, который посетил бы эту страну с полуофициальной миссией.

Через китайское посольство в Канаде Эдвард стремился получить визу, но разрешение на въезд в КНР было обусловлено тем, что Кеннеди выступит с заявлением: Тайвань, мол, где сформировалось самостоятельное государство, связанное с США не только дипломатическими отношениями, но и договором о дружбе, является нераздельной составной частью Китая. От выполнения такого требования Кеннеди отказался и визу не получил{1324}.

Однако постепенно между обеими странами наметилась несколько большая терпимость. Неофициальный визит Никсона в Китай в том же 1971 году явно содействовал расширению связей. Усилия по нормализации продолжала администрация Картера. Именно она содействовала поездке Эдварда Кеннеди в Китай в самом конце 1977 года. Перед отъездом советник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский попросил его во время бесед с китайскими деятелями обратить внимание на три вопроса: США стремятся к установлению дипломатических отношений, к достижению этой цели должны стремиться обе стороны, этим вопросом будет заниматься не только правительство, но и конгресс{1325}.

Эдвард побывал в различных городах. За его поездками, за соблюдением точного расписания визитов строго следила принимавшая сторона. Попытка встретиться со студентами в одном из университетов была пресечена: власти явно боялись нежелательных инцидентов.

Наиболее важная встреча состоялась в Пекине в канун Нового года с Дэн Сяопином — формально заместителем председателя Государственного совета (правительства), но фактически человеком, который сосредоточил в своих руках всю полноту власти в постмаоистском Китае и стремился к модернизации этой великой страны при безоговорочном сохранении коммунистического единовластия. Смысл того, что подробно пытался разъяснить Кеннеди своему весьма влиятельному собеседнику, состоял в том, что, по его мнению, США могут пойти на признание «единственного Китая», то есть отказаться от дипломатических отношений с Тайванем, но для этого им необходима поддержка со стороны самих китайских властей. Состоять она должна в той или иной форме обязательства, что Китай не предпримет агрессивных действий против Тайваня.

Многословный монолог Дэна, содержавший прежнее утверждение, что проблема Тайваня — это внутреннее дело Китая, в которое иностранцы не имеют права вмешиваться, неожиданно завершился на несколько иной ноте. Дэн заявил, что он и его коллеги могут быть терпеливыми. В конце концов дело будет решено, но «люди моего возраста, возможно, не смогут увидеть выполненной эту цель»{1326}.

Это заявление с полным основанием трактовалось как готовность отодвинуть присоединение Тайваня к Китаю на неопределенное будущее, что фактически открывало возможность для восстановления американо-китайских дипломатических отношений с последующим бурным развитием экономических связей между обеими странами. Официальные отношения были восстановлены в 1979 году.

В январе 1976 года Эдвард Кеннеди был инициатором, как он сам выражался, «больших дебатов» по вопросам внешней политики и обороны, назначенных в конгрессе. Он пригласил к участию в них ряд видных общественных деятелей, в частности М. Банди, который являлся в это время президентом фонда Форда. Для приглашаемых намечались вопросы, которые желательно было бы затронуть. Связаны они были с проблемами повышения эффективности внешней политики страны, с путями выработки и принятия решений в этой области и т. д.{1327}