Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников

собрался в Кнокке, насколько я слышал. Уйдет где-нибудь через неделю. Если хочешь, я ему шепну, что ты ищешь перевоз.

– Шепни. А если я не успею?

– Тогда… Тогда вроде Хэнк собирался – но недели через полторы или две. Можешь с ним сам переговорить – он как раз во втором кабинете со своим боцманом. Вот только…

– А что такое?

– Видишь ли… Ходят слухи, что в Ли вот-вот войдет небольшая эскадра. Если так, то надо будет действовать очень осторожно, и я не знаю, кто из ребят решится выйти в море. Может, имеет тебе смысл уйти из другого порта.

– Да ладно… Как будто в первый раз. Они же придут явно не по нашу душу.

– Тут ты прав. Здесь заночуешь?

– Да нет, отправлюсь в Лондон на вечернем дилижансе. А ты пока забери товар. Вернусь – расплатишься.

– А куда я денусь? Только вычту ту деньгу, которую ты должен будешь Томми за хранение.

Хорошо иметь дело с людьми, которые понимают тебя с полуслова и не задают лишние вопросы. Тут живут по принципу: «Меньше знаешь – крепче спишь»…

* * *

19 июня (1 июля) 1801 года. Кронштадт.

Дарья Алексеевна Иванова, русская амазонка и кавалер ордена Святой Екатерины

Засиделись мы, однако, в Кронштадте. Уж очень здесь много всего интересного оказалось. Конечно, мне ужасно захотелось полазать по мачтам, забраться на марсы, «заглянуть за горизонт». Естественно, папе ужасно не понравилась моя идея, но дядя Дима лишь слегка посмеивался, слушая меня. Я подумала, что если бы не возраст, то и он сам бы с удовольствием прошелся по рее, послушал, как посвистывает ветер в снастях.

Ваня Крузенштерн, сопровождающий нас, уже знал, что я могу и на что способна. Посовещавшись с адмиралом Макаровым, он кивнул мне:

– Мадемуазель Дарья, вы можете взобраться на фок-мачту 74-пушечного корабля «Борис-Глеб». Только командир «Глеба» капитан первого ранга Дмитрий Александрович Игнатьев настаивает, чтобы вас, мадемуазель, при этом сопровождал его вестовой, Петро Криничный. Если что, – тут Крузенштерн неожиданно подмигнул мне, – он поймает вас и не даст разбиться о палубу. Только, как мне кажется, вы не предоставите ему такой возможности.

Я лишь пожала плечами. Страховка, значит, страховка. Все правильно. Как будто мне самой жить не хочется. Пусть этот Петро мечтает сжать меня в своих объятьях – обломится.

В общем, на марс взобралась, по рее прошлась, на окрестности Кронштадта с верхотуры полюбовалась. Потом так же спокойно спустилась по вантам и, посмотрев на расстроенное лицо вестового командира корабля, чмокнула его в загорелую щеку. Тот от неожиданности вздрогнул и зарделся, словно красна девица.

Потом каперанг Игнатьев лично провел меня, папу и дядю Диму по всем палубам (здесь их называю деками) корабля. Это ужас какой-то! Я никогда бы не подумала, что экипаж живет в такой тесноте. У матросов вообще не было постоянного места жительства. Спали они на пушечной палубе на парусиновой койке, рискуя во время сна выпасть из нее и поломать кости о ствол пушки. Эта же койка служила морякам импровизированной защитой во время боя. Свернутая в тугую трубку и плотно зашнурованная, она стояла вертикально в специальной коечной сетке, натянутой вдоль борта, и защищала моряков от пуль противника. Она же становилась саваном – умершего или убитого матроса заворачивали в койку и после отпевания отправляли за борт.

Санитарная служба на парусных кораблях находилась в зачаточном состоянии. Антисанитария царила отчаянная. Провизия быстро портилась, вода протухала. Везде шастали под ногами нахальные крысы – разносчики заразы. Дело доходило до того, что командиры кораблей, которых доставали эти твари, выдавали матросам за каждую убитую крысу награду – чарку водки. Правда, находились ловкачи, которые пытались убитую крысу предъявить начальству дважды, а то и трижды. Таких наказывали за обман.

Побывали мы и в шкиперской, где хранилась парусина, кожа и прочие нужные для мелкого ремонта корпуса и мачт корабля материалы. Заставив нас вывернуть карманы и надеть войлочные тапки – попуши, командир «Глеба» показал нам святая святых – крюйт-камеру. Констапель – первый офицерский чин в морской артиллерии – шел впереди, освещая темное нутро крюйт-камеры специальным фонарем, дно которого было залито водой. Мы осмотрели внутри обитый свинцовыми листами бассейн, в который перед боем ссыпали порох, чтобы набивать матерчатые картузы для орудий. Вдоль стен крюйт-камеры на решетчатых полках стояли бочки с порохом и пороховой мякотью, фальшфейеры и прочие взрывоопасные штучки.

Внимательно разглядывая все это, я не удержалась и заметила:

– А на британских кораблях все примерно так же расположено…

Командир «Глеба» внимательно посмотрел на меня:

– Мадемуазель приходилось бывать в крюйт-камере британских кораблей?

– Пришлось, Дмитрий Александрович. Это было в Ревеле, когда я с дядей Димой, извините, лейтенантом Сапожниковым, обследовали потопленные британские корабли…

– Мадемуазель, так вы и есть та самая Ревельская Русалка! – воскликнул изумленный каперанг. – Мне никогда бы не пришла в голову мысль, что такая очаровательная девица может плавать под водой, в окружении мертвецов…

Я вздохнула и скромно потупила очи. Действительно, «стоящие на мертвом якоре» английские жмуры – зрелище не особо аппетитное. Но если не я, то кто? Дяде Диме одному трудно было бы справиться с этим делом.

Потом мы прогулялись по Кронштадту. Во дворах матросских казарм еще при адмирале Грейге были изготовлены из досок макеты кораблей с полным парусным вооружением. На них тренировались рекруты, которые под надзором старослужащих моряков и унтер-офицеров постигали все премудрости флотской службы.

А сами морские офицеры и имеющие семьи нижние чины жили едва ли не впроголодь. Дело доходило до того, что осенью с разрешения начальства в финские шхеры уходили баркасы и вельботы, набитые кадками и ведрами. И офицеры, и матросы занимались заготовкой… грибов и ягод. Смех смехом, но засоленные и высушенные грибы, замоченные ягоды и варенье здорово выручали моряков зимой.

Бывали и более замысловатые коммерческие операции. К примеру, предприимчивые члены экипажей кораблей, построенных на Соломбальских верфях, скупали по дешевке у поморов на вес старые екатерининские пятаки. Потом, во время стоянки в Копенгагене, медяки с большой выгодой сбывали датчанам, а на вырученные деньги закупалась контрабанда, которую, в свою очередь, реализовали верным людям в Ревеле и Кронштадте.

– А что делать, мадемуазель, – разводил руками Крузенштерн, рассказав мне о способах выживания морских служителей российского флота. – Не умирать же нам с голоду? Правда, при нынешнем императоре, Павле Петровиче, стало немного полегче. Офицерам начали выплачивать квартирные деньги, которыми можно было оплачивать семейное жилье. Конечно, и этих денег не хватает, но все же…

Много еще интересного мы увидели в граде, о