Под Куполом - Стивен Кинг

Корчил из себя профессионала, померил температуру и давление, спросил, болит ли голова, даже проверил коленные рефлексы маленьким, обтянутым резиной молоточком. Потом, после его ухода, Младший услышал разговор и смех. Упоминалось имя Барби. Младший подкрался к двери.

Увидел старого козла и одну из юных медсестричек, симпатичную итальяшку по фамилии Буффало или похожую на Буффало. Старый козел расстегнул ей блузку и лапал сиськи. Она расстегнула ему ширинку и гоняла шкурку. Их окружал ядовито-зеленый свет.

«Младший и его друг избили меня, — жаловался старый козел, — но теперь его друг мертв, и скоро он тоже умрет. Приказ Барби».

«Мне нравится сосать конец Барби, как мятный леденец», — ответила Буффало, и старый козел сказал, что ему тоже это нравится.

Потом, после того как Младший моргнул, те двое уже шли по коридору. Ни зеленой ауры, ни шаловливых ручонок. Может, это была галлюцинация. Но может, и нет. Одно сомнений не вызывало: они все заодно. В одной команде с Ба-а-арби. Тот в тюрьме, но это временно. Вероятно, чтобы вызвать к себе сочувствие. Составная часть пла-а-ана Ба-а-арби. Плюс, он думал, в тюрьме Младшему до него не добраться.

— В этом он ошибается, — прошептал Младший, сидя у окна, глядя в ночь глазами, которые теперь подводили его. — Ошибается.

Младший теперь точно знал, что с ним произошло: осознание пришло вспышкой, логичность вывода не вызывала сомнений. Отравление таллием, как у того русского в Англии. Армейские жетоны Барби покрывала пыль таллия, Младший прикасался к ним и теперь умирает. А раз отец послал его в квартиру Барби, значит, он тоже причастен к отравлению сына. Отец — еще один из Барбиевых… как называют таких людей?..

— Миньонов, — прошептал Младший. — Всего лишь один из филе-миньонов Барби.

Как только он об этом подумал — как только его разум очистился, — все встало на свои места. Отец хотел заткнуть ему рот, чтобы он никому не рассказал ни о Коггинсе, ни о Перкинс. Отсюда — отравление таллием. Все складывалось.

Снаружи, за лужайкой, волк пересекал автомобильную стоянку. На лужайке две обнаженные женщины лежали в позиции 69. «Шестьдесят девять для двух девок», — мальчишками кричали они с Френки, если видели двух девушек, шагающих вместе, не зная, о чем речь, зная только, что это грубо. Одна из щелколизок выглядела как Сэмми Буши. Медсестра — ее звали Джинни — сказала Младшему, что Сэмми умерла, то есть соврала, а значит, и у Джинни рыльце в пушку и она заодно с Ба-а-арби.

А оставался ли в городе хоть один человек, который не был заодно с ним? Кто наверняка не входил в число его сторонников?

Да, осознал Младший, таких даже не один, а двое. Дети, которых они с Френки нашли около пруда, Элис и Эйден Эпплтон. Он помнил их затравленные глазки, помнил, как девочка обняла его, когда Младший взял ее на руки. Когда он сказал ей, что теперь она в безопасности, Элис спросила: «Ты обещаешь?» — Младший ответил «да». И это обещание сразу подняло ему настроение. А от доверчивости прижимающейся к нему девочки на душе стало легче.

Тут Младший и принял внезапное решение: он убьет Дейла Барбару. А если какие-то люди встанут у него на пути, он убьет и их. Потом найдет своего отца и убьет его… о чем Младший мечтал долгие годы, но только сейчас признался себе, как ему этого хотелось.

После разыщет Эйдена и Элис. А тех, кто попытается помешать ему в этом, он тоже убьет. Отвезет детей к Честерскому пруду и станет о них заботиться. Будет выполнять обещание, которое дал Элис. И пока будет выполнять, не умрет. Бог не позволит ему умереть от отравления таллием, пока он будет заботиться об этих детях.

Теперь Энджи Маккейн и Доди Сандерс в танце пересекали автомобильную стоянку, одетые в короткие юбочки участниц группы поддержки и спортивные майки с большими «ДК» — что означало «Дикие коты» — на груди. Они заметили, что Младший смотрит на них, и начали вертеть бедрами и задирать юбки. Их расползающиеся, разлагающиеся лица покачивались из стороны в сторону, вверх-вниз. Они скандировали: «Дверь кладовой открывай! И конец свой доставай! Вперед, ЗА КОМАНДУ!»

Младший закрыл глаза. Открыл. Его подружки исчезли. Опять галлюцинация, как и волк на автомобильной стоянке. А вот девушки в позиции 69, наверно, были на самом деле.

Может, детей не стоит везти к пруду? Может, лучше он привезет их в кладовую дома Маккейнов? Это ближе. Еды предостаточно.

И разумеется, там темно.

— Я позабочусь о вас, детки, — прошептал Младший. — Со мной вы будете в безопасности. Как только Барби умрет, весь заговор рухнет.

Вскоре он привалился лбом к стеклу, а потом заснул.

4

Генриетта Клавар только ушибла зад, не сломала, но болело ужасно. Впрочем, она уже знала, что в восемьдесят четыре года, если что-то болит, то обязательно ужасно. И поначалу Генриетта решила, что именно боль в заду разбудила ее на рассвете этого четверга. Но таблетка тайленола, которую она приняла в три утра, вроде бы еще действовала. Кроме того, Генриетта нашла специальное кольцо покойного мужа (Джон Клавар страдал от геморроя), и оно очень даже помогло. Нет, причина пробуждения заключалась в другом, и вскоре она поняла, в чем дело.

Выл Бадди, ирландский сеттер Фрименов. Самая воспитанная собака на Бэтл-стрит, короткой улочке, отходящей от Кэтрин-Рассел-драйв, Бадди никогда раньше не выл. Опять же стих генератор Фрименов. Генриетта подумала, что проснулась именно поэтому, а не от собачьего воя. Конечно же, именно урчание генератора убаюкало ее вчера вечером. Генератор Фрименов не грохотал, не ревел, не выбрасывал в воздух облака сизого дыма. Его монотонное, не такое уж громкое урчание успокаивало. Генриетта полагала, что такой генератор стоил больших денег, но Фримены могли себе его позволить. Уиллу принадлежал салон «Тойоты», который в свое время хотел заполучить Большой Джим Ренни, и, хотя для продавцов автомобилей времена наступили тяжелые, Уилл являл собой исключение из общего правила. Только в прошлом году он и Лу добавили к дому симпатичную пристройку.

Но этот вой. Собаку, похоже, мучила боль. И такие милые люди, как Фримены, должны были сразу откликнуться на жалобы их любимца… так почему не откликались?

Генриетта выбралась из кровати (чуть поморщилась, когда зад расставался с уютной серединой поролонового пончика) и подошла к окну. Двухуровневый дом Фрименов лежал как на ладони, пусть и в серо-тусклом свете, а не ярком и чистом, обычном для раннего утра в конце октября. У окна Бадди она слышала еще лучше, но не увидела, чтобы у Фрименов кто-нибудь двигался. Дом стоял совершенно темный, ни в одном окне не горела даже лампа Коулмана. Она могла бы предположить, что хозяева куда-то уехали, но оба автомобиля стояли на подъездной дорожке. Да и куда они могли поехать?