Родовое влечение - Кэти Летте

Я ищу взглядом Ио-Ио. Она то и дело с недоверием поглядывает на монитор.

– Со всеми этими машинами и операциями мы все равно стоим на пятнадцатом месте по детской смертности. Вам это известно?

В палате воцаряется тишина. Моя кожа натянута, как барабан. Но сердцебиения плода не слышно.

Лицо акушерки хмуро и решительно.

– Доктор? – настаивает она.

– Подключите аппарат. – В его словах звучит свинцовая категоричность. Люк подводной лодки задраивается, и никто не знает, что ты осталась на палубе. – Звоните в операционную.

Мне кажется, что меня готовят к жертвоприношению. Ужас парализует мои легкие. Мне хочется кричать. Я хочу знать, что происходит. Но у меня во рту кубик льда.

Аппарат начинает гудеть. Из него, как из треснутого барабана, доносится глухой стук. Врач обследует меня.

– Плод перевернулся.

Студентки, тут же потеряв интерес, отходят от кровати. В своих белоснежных больничных халатах они похожи на вереницу огромных унылых айсбергов. Одна из них пускает по рукам пакетик с ирисками, и все начинают уныло сосать их. Палата пустеет, а я остаюсь, опустошенная, изможденная.

Я лежу на боку и смотрю на противоположную стену. Там нарисован доберман с двумя дохлыми тетеревами в зубах. Как будто себя в зеркале увидела. Я напоминаю себе красноглазую подопытную крысу, истерзанную, помешанную, опутанную проводами. Мне прощупывают спину.

– У вас были некоторые осложнения, милочка, они истощили ваши силы, – ласково воркует акушерка.

Пока анестезиолог готовит набор для эпидуральной анестезии, Иоланда напевает «Шенандоа». Неожиданно на ее недовольном лице отражается тревога.

– Ну и игла! Для кого она? Для лошадей? Между прочим, у некоторых женщин после эпидуральной анестезии нарушается чувствительность в нижней части тела и работа ног не восстанавливается.

– Такое бывает крайне редко, – заверяет ее сестра. – Да, для некоторых эта операция немного болезненна. – Это все равно что назвать Саддама Хусейна «немного» дьявольским. Сквозь свой крик я слышу, как Иоланда бубнит о том, что знания и четкое следование указаниям превращают процесс родов из пугающего в приятный. От ее голоса, острого, как скальпель, мозги немеют сильнее, чем от въевшегося мотивчика. Боль начинает ослабевать. Воздух в палате становится прозрачным. Я свободно падаю в сон. Облегчение, как земля, летит мне навстречу.

Женский день

Жизнь в Англии напоминала Мэдди пребывание в варварском племени, затерянном среди пампасов. Неписаный этикет и экзотичные ритуалы сбивали ее с толку. Наверное, точно так же чувствовал себя капитан Кук, когда аборигены привязывали кокосы к своим пенисам. Если бы все бегали голышом, она бы, возможно, подружилась с местным населением. Как бы надменно ни держались англичане, под дорогими трусами у них те же морщины, складки, ямки и прыщи.

Мэдди и Джиллиан возлежали на пластиковых шезлонгах. Облаченные в тоги из купальных полотенец, они напоминали римских наложниц. Вокруг них, углубившись в Джекки Коллинз или Джилли Купер, лежали обнаженные дамы. Сцена вполне подходила для средиземноморского пляжа. Только это был не пляж. И солнце, под которым они нежились, было мощностью в восемьдесят ватт. Роль песка исполнял линолеум, а фона – угрюмо-серые стены Порстерских бань. Сегодня был женский день. Джиллиан уже успела посетить сауну и собиралась в косметический кабинет, а в перерыве пила чай и изучала распечатку счета по карточке VISA. К настоящему моменту она дошла до третьей страницы.

– Что, во имя Господа, за магазин такой – «Йокел-Окел»? Как они насчитали мне двести сорок семь фунтов? Эх, надо бы мне завести общий банковский счет с кем-нибудь богатеньким. И поскорее.

– А что с Майло? Он водил тебя в ресторан?

– Нет. – Джиллиан смяла счет и швырнула его через обнаженное плечо. – «Супы Сэлли Энн» был закрыт.

Мэдди рассмеялась.

– Разве ты не говорила, что он при деньгах?

– Говорила. Но он скуп, как кобель, метящий кусты. Он заставил водителя ездить кругами, пока не нашел счетчик, на котором еще осталось оплаченное время.

– Как Монтгомери. Зато мы знаем, как кончают эти скуполионеры. – Официантка наполнила их чашки теплой коричневатой жидкостью и удалилась на рыхлых, как чеддер, ногах. – Уж лучше бы ты тратила свою неуемную энергию на карьеру, чем на этих мутантов в штанах.

Джиллиан в ужасе отшатнулась.

– Деловая женщина, моя дорогая Мэдлин, страдает от сердечных приступов и облысения.

– Тебе известно, что ты напоминаешь атавизм из романа Джейн Остин? К твоему сведению, сейчас конец двадцатого века. Женщина должна твердо стоять на обеих шпильках от Мод Фризон.

– Меня воспитывали с мыслью о том, что я унаследую кучу денег и удачно выйду замуж. Больше я ничему не обучена. – Без макияжа Джиллиан выглядела значительно старше. Под безжалостным светом ламп и с близкого расстояния Мэдди видела шрамы от пластической операции. Джиллиан являлась последовательницей Пикассо. Ее вполне можно было назвать приверженцем кубизма. То, что раньше было внутренней поверхностью бедра, теперь стало верхней частью груди. То, что находилось под коленками, теперь переместилось на шею. Если вставить ее в рамку, она потянет на миллионы. – Кроме того, – продолжала она, – если бы Господь не предписал нам охотиться на мужчин, он бы не дал нам «Вандер Бра».

– Да ладно тебе. Ты умна и привлекательна. Что ты умеешь? Давай отталкиваться от этого. Что у тебя получается лучше всего?

Джиллиан сплела пальцы и закинула руки за голову. Она размышляла долго и напряженно.

– Итак, я отличаюсь тем, что всегда поднимаю категорию своего билета до первого класса. Умение пить шампанское – тоже достоинство, а также загорать без следов от бретелек и при этом не заниматься феллацией.

Мэдди посмотрела на нее с насмешливым укором.

– Ты чертовски коварна и изобретательна. У меня есть для тебя отличная работа, подруга. Политика.

– Гм, забавно, что ты заговорила об этом. В последнее время я довольно много времени провожу в окрестностях Палаты лордов. Тебе это известно? Там образовался своего рода поселок для престарелых.

– Доказательство тому, что жизнь после смерти существует.

– Вот именно. Что касается смерти, дорогуша, то о ней я и думаю. Из-за этого магазина – как его там? «Йокел-Окел» – мне придется выйти за какого-нибудь денежного старикашку, а потом прикокнуть его. Это одна из цивилизованных особенностей жизни в Англии. Предменструальный синдром является оправдывающим обстоятельством при убийстве.

– О да! А что, если они докажут, что убийство произошло не перед месячными?