Натюрморт из Кардингтон-кресент - Энн Перри

— Джордж никогда бы не стал добровольно сводить счеты с жизнью. — Уильям отвернулся и взглянул на холст. — Он был не таким человеком…

Его голос сорвался, и лицо вдруг как будто сделалось еще тоньше и потемнело от внутренней муки, пронзившей его.

Однако Питт не нуждался в подтверждении того, в чем он сам был уже давно уверен. В Уильяме было значительно меньше лицемерия и самовлюбленности, чем в его отце. Питту он понравился.

— Да, я тоже так думал, — согласился он.

Мгновение Уильям молчал, затем лицо его осветилось — он узнал Питта.

— Ну, да, конечно, я вспомнил вас. Вы ведь зять Эмили, верно? — едва слышно произнес он. — Мне очень жаль. Это все очень… — Он попытался отыскать подходящее слово, но не нашел. — Очень тяжело.

— Боюсь, что в скором времени легче не станет, — честно признался Питт. — У меня есть вполне основательные подозрения, что его убил кто-то из членов вашей семьи.

— Полагаю, что это так. Но не могу сказать вам, кто и почему.

Уильям снова взял кисть и вернулся к работе, сделав мазок приглушенно охристого тона на тени дерева.

Однако от Питта не так-то легко было отделаться.

— А что вам известно о мистере Рэдли?

— Очень немного. Отец хочет женить его на Тэсси, так как считает, что его семья может помочь ему получить титул пэра. У нас много денег, думаю, вам это известно. Благодаря торговле. Но отец хочет обрести респектабельность и упрочить положение в обществе.

— Вот как. — Питт был поражен откровенностью Уильяма. Тот ни в малейшей степени не пытался скрывать слабости отца и защищать или выгораживать свое семейство.

— И они действительно могут ему помочь?

— Думаю, что да. Тэсси для него — хорошая партия. У Джека вряд ли будет возможность заполучить кого-то получше. Наследницам аристократических титулов нужны деньги, а американки гораздо более разборчивы, чем могут показаться на первый взгляд. Точнее, разборчивы не они, а их матери.

Он продолжил работу над тенью дерева, взглянул на ван-дейковскую коричневую краску, но затем предпочел ей жженую умбру.

— А что вы скажете об Эмили? — спросил Питт. — У нее ведь, кажется, больше денег, чем у мисс Марч?

Рука Уильяма застыла на полпути к картине.

— Да, теперь, когда Джордж мертв. — Он поморщился, сказав это. — Однако Джек слишком хорошо знает женщин — если правда то, что о нем говорят, — чтобы на основании легкого флирта на протяжении двух вечеров считать, что Эмили может выйти за него замуж. Особенно в той ситуации, когда Джордж вел себя как полный идиот. Со стороны Эмили ее поведение было лишь разновидностью мести. Возможно, вам неизвестно, мистер Питт, но в свете у женщины небольшой выбор занятий. Она может либо сплетничать, либо выбирать новомодные наряды, либо флиртовать с мужчинами. Других способов занять себя у нее просто нет. И потому даже идиот не станет принимать всерьез подобное легкое увлечение. К примеру, моя жена очень красива и, с тех пор как мы познакомились, флиртует столько, сколько ей заблагорассудится.

Питт пристально посмотрел на молодого человека, но не заметил у него на лице никаких признаков сильных переживаний, злобы или сожаления по поводу сказанного.

— Понимаю вас, — тихо произнес он.

— Нет, не понимаете, — сухо возразил Уильям. — Не думаю, что вас когда-нибудь в жизни мучила смертельная скука.

— Вы правы, никогда, — согласился сыщик.

У него действительно никогда не было времени на скуку: бедность и честолюбие не позволяли.

— Вы счастливчик, хотя бы в этом отношении.

Томас снова взглянул на холст.

— По-видимому, так же, как и вы, — с уверенностью в голосе произнес он.

Впервые за все время Уильям улыбнулся. Но улыбка исчезла так же быстро, как и появилась; ее сменило выражение мрачного осознания случившегося.

— Благодарю вас, мистер Марч, — сказал Питт. — Не буду вас более беспокоить.

Уильям ничего не ответил и снова погрузился в работу.

Подобно Питту, у его подчиненного Страйпа возникли свои проблемы. Его встретили в комнатах для слуг с не меньшей враждебностью, чем Питта — в комнатах хозяев. Повариха взглянула на него с нескрываемой злобой. Это был как раз тот час после ленча, когда она могла немного отдохнуть перед тем, как приступить к приготовлению обеда, и ей хотелось посидеть и поболтать с экономкой и горничными.

Сплетен всегда хватало с избытком, а сегодня в особенности, и повариха была переполнена желанием излить свои эмоции. Она была женщиной крупной и умелой служанкой, гордившейся своей работой. Однако необходимость проводить почти целый день на ногах выматывала и ее.

— Вены у меня жуть как болят! — признавалась она экономке, дородной даме ее возраста. — Да, работаем мы не то что нынешняя молодежь, эти девицы-горничные. Дисциплина сейчас не та, что в дни моей молодости. Мы-то ведь знали, как присмотреть за домом.

— Все катится неизвестно куда, — согласилась экономка. — И вот уже к нам в дом приходит полиция. Я спрашиваю, чего нам еще ждать после такого?

— Увольнений, вот чего, — покачав головой, проговорила повариха. — Половина девушек уволится, попомните мои слова, миссис Тобиас.

— Вы правы, миссис Мардл, вы правы, это уж точно, — мрачно согласилась экономка.

Они сидели в комнате экономки. Страйп же находился в большом холле для прислуги, где слуги обычно обедали и общались, насколько им позволяли их бесчисленные обязанности. Он чувствовал себя крайне неуютно, так как этот мир был ему незнаком, и он ощущал себя в нем чужаком. Повсюду царила идеальная чистота. Пол здесь каждое утро до восхода солнца самым тщательным образом мыла тринадцатилетняя судомойка. Буфеты были уставлены фарфором. Стоимость любого сервиза равнялась годичному жалованью Страйпа. Здесь было множество банок с солениями и маринадами, у стены стояли лари с мукой, сахаром, овсянкой и другими припасами, а в буфетной Страйп обнаружил груды овощей. На кухне были расставлены многочисленные приспособления для приготовления пищи, располагавшиеся бок о бок с чередой плит, а рядом с ними — кучки кокса и угля. В прачечной он увидел медные котлы, раковины, стиральные доски, катки для белья, а на веревках, подвешенных к потолку на специальных шкивах, выстиранное белье.

Страйп стоял посередине этой теплой, приятно пахнущей кухни перед группой горничных и лакеев. Все застыли в напряженной позе солдат в строю и все были совершенно безупречны: мужчины в ливреях, девушки в черных шерстяных платьях и накрахмаленных белоснежных чепцах и фартуках; на горничных кружева, которым позавидовали бы многие женщины из среднего класса. Самой красивой из них Страйпу показалась старшая горничная Летти Тейлор, но она взирала на него с еще большим презрением, чем вся остальная прислуга. Дамы, приехавшие в гости, привезли с собой свою собственную прислугу. Все их слуги также присутствовали, за исключением Дигби, горничной леди Камминг-Гульд. Ее выбрали для ухода за вдовой Джорджа — возможно, из-за того, что она была самой старшей и считалась самой здравомыслящей.

Чувствуя себя не совсем уютно под враждебными взглядами слуг, Страйп, покусывая карандаш, задавал вопросы, которые обязан был задать, а ответы записывал в блокнот. Однако никакой существенной информации ему получить не удалось, за исключением того, что подносы были расставлены накануне вечером наверху в буфетной, куда принесли и чайники — там каждое утро заваривался свежий чай, а для лорда Эшворда готовился кофе. Однако в данном конкретном случае возникла неожиданная суматоха, буфетную заполнил пар, и в течение нескольких минут в ней не было никого из прислуги. По крайней мере, теоретически в этот промежуток времени туда мог проникнуть кто угодно и подсыпать яд в кофе.

Страйп попросил, чтобы его проводили в отдельную комнату, и его провели в буфетную, которая, по сути, являлась личной гостиной дворецкого. Здесь Страйп допросил всех слуг по отдельности. Он задавал вопросы — с необходимым тактом, как полагал — об отношениях между членами семьи, времени приходов и уходов хозяев и гостей дома. И не узнал практически ничего нового, за исключением того, что давно ему подсказали собственный профессиональный опыт и интуиция. У него даже возникло подозрение, что их преданность своим хозяевам и связь с ними настолько велика, что они сейчас встали горой не столько на защиту своих господ, сколько собственной чести и статуса в том небольшом сообществе, которое сложилось в этом доме.

Наконец, когда ему передали записку Питта, в которой был упомянут дигиталис в качестве яда, Страйп попросил Летти проводить его наверх в комнату миссис Марч и продемонстрировать ее аптечку и все другие аптечки в доме. Летти вначале поправила свои и без того идеально уложенные волосы, затем разгладила фартук поверх стройных ножек. Страйп подумал, слегка покраснев от своей мысли, что она самая хорошенькая, самая очаровательная женщина из всех когда-либо им виденных. У него даже возникла надежда, что расследование затянется — по крайней мере, на несколько недель, — и он будет часто видеться с Летти.