Следы на снегу - Фарли Моуэт

Пока Матонаби находился в самой крепости и в ее окрестностях, он сумел в совершенстве овладеть языком южных индейцев и немного освоить английский. Чуть-чуть познал он и христианство, но всегда заявлял впоследствии, что для его разумения оно слишком запутано, и, уж конечно, заставить его поверить хоть в один догмат нашей религии так и не удалось. При всем этом у него доставало здравого смысла и щедрости чувств не подвергать осмеянию приверженцев различных вероучений. Ко всем религиозным школам и сектам он относился с уважением, но был тверд в решимости уйти из этого мира таким же, как и вступил в него, — не исповедуя никакой религии. Поистине я встречал не много христиан, обладавших большими добродетелями и меньшим числом недостатков.

Никто бы не смог превзойти Матонаби в верности данному слову. Его непоколебимая правдивость и честность сделали бы честь любому, даже наиболее просвещенному и рьяному христианину, а в благожелательности и душевном расположении ко всему роду человеческому (за одним исключением, о чем я скажу позднее) его не мог бы превзойти никто из известных ныне знаменитостей.

Роста он был выше среднего, почти шести футов, и если бы не коротковатая шея, то я назвал бы его сложение идеальным. Он был смугл, как и все северные индейцы, но лицо его не уродовали ритуальные черные полосы. Черты лица, правильные и приятные, говорили тем не менее о силе, характером же он отличался в высшей степени примечательным, сочетающим в себе живость француза и честность англичанина с величественностью и благородством турка.

Особенно он любил испанские вина, хотя никогда не пил лишнего, а так как водки, даже самого лучшего качества, в рот вовсе не брал, то всегда владел собой.

Поскольку ни один человек не лишен недостатков, их можно было найти и у Матонаби, но я могу упрекнуть его только в том, что он поддавался чувству ревности, порой заставлявшему его забывать о доброте и человечности.

Еще юношей он проявил незаурядные способности, и мистер Джекобс нанял его послом и посредником между северными индейцами и атапасками, до той поры постоянно враждовавшими между собой. Стремясь выполнить возложенную на него задачу, Матонаби применил столько выдумки, продемонстрировал такую храбрость, выказал такое великодушие, на какие редко кто способен из стоящих много выше него по воспитанию и положению.

Едва вступив на территорию индейцев атапасков (начинающуюся в семи-восьми милях к западу от реки Черчилл), он наткнулся на лагерь из нескольких палаток и, к своему большому удивлению, обнаружил, что вождя Килшайса со всей его семьей держат в плену. Хотя Матонаби годился Килшайсу в сыновья, он все-таки выговорил вождю свободу, хотя тот и потерял все имущество и лишился шестерых своих жен.

Когда же Килшайса с небольшим отрядом отпустили, Матонаби не только не ушел вместе с ним, но проник в самое сердце земли атапасков, чтобы самому переговорить со всеми их вождями.

Чем дальше он продвигался в глубь их земель, тем больше возникало у него поводов для проявления храбрости. В одном стойбище они с женой и мальчиком-слугой втроем оказались среди шестнадцати семей врагов. Это племя южных индейцев приняло их с видимым радушием. В каждой палатке угощали и развлекали гостей, но в последней их готовились убить. Матонаби хорошо владел языком атапасков, он раскрыл их замыслы и заявил, что хотя и пришел к ним без вражды в душе, но свою жизнь дешево не продаст.

Услышав эти слова, старейшины тут же приказали отобрать у него ружье и снегоступы, схватить и связать слугу, но Матонаби вскочил с места, молниеносно схватил ружье и бежал из палатки. Теперь пусть попробуют поймать и убить его! Он встретится с врагами лицом к лицу, и никто не посмеет трусливо послать пулю ему в спину «Я наверняка унесу с собой двоих или троих, но если вы согласны купить мою жизнь такой ценой, то приступайте к делу теперь. Иначе позвольте мне уйти».

Они сказали, что он свободен, но должен оставить у них слугу. В ответ он ворвался в палатку, силой отобрал мальчика у двух державших его воинов и только после этого отправился в земли своего племени, а оттуда на факторию.

Весной следующего года он вновь наведался в земли атапасков, но на этот раз в сопровождении большого числа отборных воинов. Обойдя все стойбища со своим отрядом и переговорив со всеми вождями атапасков, он решил, что мир уже установлен. Поэтому люди Матонаби вернулись домой, а он с десятком друзей решил провести лето у атапасков.

Как только южные индейцы увидели, что их противников осталось мало, то сразу принялись донимать их придирками, все лето стремились их извести и в конце концов замыслили убить во сне. Дважды они подбирались к типи Матонаби на пятьдесят ярдов, но оба раза он встречал их прежними словами о том, что дешево свою жизнь не отдаст, после чего атапаски отступали.

Несмотря на этот не слишком гостеприимный прием, Матонаби не прекращал визиты в страну атапасков и наконец через несколько лет постоянного проявления миролюбивых намерений и череды добрых дел, в которых он оказывал помощь южным индейцам, он не только сумел в одиночку надолго примирить враждующие племена, но также и наладить между ними торговлю, помог найти взаимные интересы.

Выполнив эту великую миссию, он вознамерился посетить реку Коппермайн вместе с еще одним известным вождем, по имени Идотлеаза, и Мозес Нортон обратился в совет директоров Компании за разрешением отправить на Коппермайн экспедицию, руководствуясь рассказом именно этих людей.

Глава пятая

Галантное поведение Матонаби при нашей встрече произвело на меня сильное впечатление. Как только он узнал о наших мучениях, то тут же позаботился о том, чтобы все имеющиеся у нас шкуры были выделаны для нужд моих спутников — южных индейцев, а мне подарил очень теплую одежду из меха выдры и еще каких-то животных.

Потом Матонаби устроил в мою честь, как это принято у южных индейцев, грандиозный праздник с угощением, который завершился пением и танцами. Спутники-южане играли весьма приметную роль во всем, ибо, хотя северяне относились к ним с полным пренебрежением, у себя на родине они были людьми известными. Тут нет ничего удивительного, если принять во внимание, что у северных индейцев мужчина ценится в соответствии с его охотничьими способностями, а так как мои южане в этой области не особенно проявили себя, то в ответ встретили, понятно, довольно мало почтения.

В беседе Матонаби с большой серьезностью спросил, нет ли у меня желания предпринять новое путешествие к реке Коппермайн. Когда же услышал утвердительный ответ с оговоркой, что я хотел бы в пути иметь лучших проводников, нежели сейчас, то сразу же предложил свои услуги. Я заверил его, что с радостью принимаю его предложение, ибо, пережив уже все вообразимые и невообразимые тяготы, я вознамерился довести дело до конца, даже если бы новый поход поставил под угрозу саму мою жизнь.