Разрезающий лабиринт - Джеймс Дашнер

— Шизы! — завопил испуганный голос в голове. На самом деле он прекрасно понимал, что это никакие не шизы. Все было слишком выверено и согласованно для жутких безумцев из кошмаров, которые преследовали их бабушек и дедушек. Одолеваемый ужасом, Айзек наконец прислушался к инстинктам и затих. Надо дождаться возможности разобраться в происходящем и оказать сопротивление. Он лежал в темноте, омертвев от страха. В комнате воцарилась тишина.

Послышались шаги, скрипнули половицы возле самой головы. Новый, незнакомый женский голос произнес два слова, сочащихся страхом, точно трупной жидкостью.

— Ей конец.

Кто-то схватил Айзека под мышки и потащил волоком по неровному полу.

Глава седьмая

Холодный утес

I

Минхо

Кит. Мальчик по имени Кит, которого он спас от обезумевшего отца. А может, от дяди. Или вообще от постороннего человека. Не важно. Сирота только и думал об этом мальчишке, уже несколько недель, даже сейчас, шагая в неизвестность со жрецами и жрицами всемогущего Исцеления.

Всех их, старых и молодых, заметала метель, хотя снежинки больше напоминали острые кусочки льда, летящие по воздуху, как крошечные пули. От безжалостных уколов ледяных лезвий спасал лишь беспрестанно воющий ветер, каждую секунду меняющий силу и направление. Острые ледяные осколки беспорядочно кружили в воздухе, не набирая необходимой силы, чтобы причинить серьезный ущерб.

Сирота благодарил Исцеление за эти крошечные милости, мало напоминавшие истинные подарки судьбы. Его плечи, запястья, бедра и лодыжки туго стягивали кожаные ремни, которые врезались в мышцы и причиняли жгучую боль, словно в промежутки между клетками просачивались микроскопические потоки раскаленной лавы. Впрочем, благодаря страданиям он должен стать лучшим человеком, лучшим слугой, идеальным участником грядущих испытаний. И его это вполне устраивало.

Кит. После спасения Кита в нем что-то изменилось. Нет, не так. Завершилось. Сирота пошевелил руками и ногами, пытаясь ослабить оковы. Да, завершилось. Ремни были прикреплены к длинным деревянным шестам, через каждые несколько дюймов укрепленным по всей длине металлическими вставками. На противоположных концах этих окованных железом деревянных копий, торчащих в разные стороны шипами раненого дикобраза, стояли Носящие Скорбь, хозяева Сироты. Их наименование восходило к древним гриверам — наполовину живым, наполовину механическим чудовищам из старого мира, которые терроризировали людей в Лабиринте. Символично… и в то же время абсурдно. Единственное, что Сирота знал наверняка: его избрали скитаться по безлюдной пустыне как минимум на три года раньше срока, и он будет нести всю скорбь, которая причитается этому уголку мира в обозримом будущем. Его жизнь вот-вот превратится в невыносимую боль, проявляющуюся во всем многообразии — подлую, мучительную, дьявольскую боль.

Скитания. Боль. Голод. Сорок дней и ночей. А ведь он уже строил совсем другие планы.

Готов ли он? Страшно ли ему? Боится ли потерпеть неудачу? Прежний Минхо ответил бы на все эти вопросы утвердительно. Да. Я Минхо, я готов, мне страшно, и я боюсь неудачи. Значит, я пойду и надеру им задницу! Я — безымянный сирота по имени Минхо. Вот кто я. В один прекрасный день Кит вырастет и будет мной гордиться.

— Ради Вспышки, свяжите его покрепче, — сказал один из Носящих Скорбь резким, злобным голосом.

Он много лет был Носящим Скорбь, и Минхо знал его характер и привычки, эксцентричность натуры и склонности. Прошлым вечером Скорбящему Глейну неожиданно отказали в сладких удовольствиях. Сегодня он пребывал в невообразимо дурном настроении, которое обостряло его садистские наклонности.

Сирота готов. До смерти напуган. Пора.

Тени приближались, движущиеся тени, почти скрытые метелью, вихрящейся над воображаемым куполом жизни. То были служители — жрецы и жрицы Исцеления, укутанные в переплетения жестких, грубых лоз, якобы ведущих свое происхождение от освященных лоз самого Лабиринта. Своего рода плащаница. Сироте не приходило в голову, как еще можно назвать длинные, грубо сшитые куски ткани, в которые его намеревались обернуть с ног до головы, не оставив на растерзание суровой стихии ни сантиметра плоти.

Он станет гусеницей в коконе, из которого надеется когда-нибудь вырваться и улететь, и служители с помощью окованных железом шестов, прикрепленных к кожаным кандалам на руках и ногах, переместят его в указанное место. Никто не знал, куда. Ни одна живая душа. Даже Великий мастер в Золотом зале скорби не ведал, куда отправят Сироту по имени Минхо. И все же это неминуемо произойдет, и когда жрецы найдут подходящее место, его оставят скитаться там сорок дней и сорок ночей, чтобы вернуться Несущим Скорбь.

Как решить эту каверзную задачу, тоже никто не знал. Выживали не все.

Честно говоря, Минхо было плевать. Он просто хотел, чтобы безумная церемония скорее завершилась. Его душа и разум скрывали страшную тайну, которую не заставил бы раскрыть самый искусный некромант. Словно семечко, которое прорастает за сто лет, получая немного воды, чуточку солнца, какой-никакой уход, и все равно выполняет свое предназначение. Так будет и с безымянным Сиротой по имени Минхо.

Его семя взойдет, пустит корни в скалы и вытянет ростки до самого неба, чтобы расстелить бесконечный зеленый ковер на все четыре стороны света. Конечно, это метафора. Истинные намерения просты и ясны, словно солнце, затмеваемое увеличенной луной.

Сирота по имени Минхо пришел к выводу, что уничтожение Божества — самой причины существования Остатков нации — глупейшая идея. Эволюция означает прогресс. Ее нельзя останавливать, да и невозможно.

Нет, он поставил себе цель не уничтожить Божество, а присоединиться к нему.

Минхо не сопротивлялся и молча терпел, когда жрецы начали заворачивать его в грубую ткань из виноградной лозы, затягивать узлы, дергая и связывая веревки. При этом они не проявляли ни малейшего снисхождения, как сказал бы Скорбящий Глейн, и не выказывали никакого сочувствия.

Сирота смотрел в будущее, словно древний провидец. Чем дальше он заходил, тем невыносимее становилась боль. Но оно того стоило. По крайней мере, он перестанет мыслить этими нелепыми, ханжескими метафорами. Мысль о Ките, которому он спас жизнь, принесла успокоение.

Помощники выполнили свою задачу. Грубые, колючие путы оплетали теперь все тело, образовывая плотный узорчатый ковер, который одновременно защищал от нападения стихии и гарантировал покорность. Кокон впивался в кожу, колол и царапал.

— Возьмите его, — велел Скорбящий Глейн, голос которого приглушал священный покров, закрывающий уши Сироты.

Сирота уловил в звуках голоса намек на печаль. А может, послышалось.

— Подведите к краю, да не слишком усердствуйте. Я знаю этого парня. Он не будет сопротивляться.

Старик хлопнул Сироту по плечу.

— В следующий раз, когда я увижу тебя, сынок, мы будем равными. Крепись и помни, чему тебя учили. Если вернешься со Вспышкой, тебя казнят.