Под сенью Дария Ахеменида - Арсен Титов

― Спасибо за новость! ― сказал я.

Сотник Томлин увидел в моих словах что-то свое.

― Да ты… Борис! ― вскипел он.

Ушлый мой вестовой Семенов рыбкой метнулся к Локаю. Ему, нижнему чину, при сем гегенфорстозе, то есть встречном бое, находиться было не положено. Сотник Томлин не договорил, поджал губы, скрутив мягкий свой ус в круассан, и коротко фыркнул ― коротко, будто только выдохнул. Я постарался его не заметить.

― Очень много дел, Севостьянович. Хочешь, поедем со мной. Вестовой Семенов приведет Локая. Правда, очень много дел! ― сказал я.

― Ладно, ваше высокоблагородие. Бери вестового. Локайку я сам приведу, ― едва себя сдержал сотник Томлин.

Я тоже ― и тоже едва ― сдержал себя. Я позвал вестового Семенова и сел в авто. Успокоившись, я вспомнил про седобородую козу и спросил вестового Семенова, где она.

― Григорий Севостьянович ее при каком-то лазарете оставили, сказали, чтобы смотрели ее, как стратегическую девку! ― сказал вестовой Семенов.

― Какую девку? ― спросил я.

― Стратегическую, Борис Алексеевич. Ну, значит, которая в невестином ранге. Так Григорий Севостьянович говорит! ― сказал вестовой Семенов.

Через час Бехистун встретил нас своими чертями. Не смотреть на них было невозможо. Они заставляли смотреть на себя. Шофер Кравцов еще раз попросил рассказать о Бехистуне. Его настойчивость мне не понравилась. Он походил на тех людей ― адъютантов, ординарцев, половых, ― кто приближен. Я таких людей не терпел. То есть сами по себе они были для меня людьми. Но если они вот так себя вели, я не терпел.

― Что они обозначают, ваше высокоблагородие? ― спросил он.

― Да чтобы никто более в их царство не лез! ― сказал я.

― Понял, ваше высокоблагородие! ― тотчас отозвался шофер Кравцов. ― Понял. Держалась кобыла за оглоблю, да упала!

Глава 10

День я мотался по округе, искал наивыгоднейшего расположения артиллерии. И уж коли довелось осматривать округу, я прибавлю к истории возникновения барельефа и самого понятия Бехистун, ставшего известным всему миру, свое краткое описание.

Сам барельеф расположен по высоте саженях в десяти от подножия скалы. На нем изображены, конечно, сам царь Дарий, по словам казака-уманца, сатана. Он действительно громаден против всех остальных фигур, изображающих покоренные Дарием народы. Примечательна скала еще и тем, что чуть в стороне от барельефа, там, где скала становится красной, высоко над землей высечена галерея с остатком колонн и головы сфинкса, разрушенного временем так, что бесстрастное выражение лица его сложилось в насмешливое и даже презрительное. У подножия скалы под галереей лежит куча каменных развалин ― остаток старинного храма. Все внушительно, и все величественно. Все заставляет остановиться и посмотреть, посмотреть и увидеть, увидеть каждому, и увидеть свое, открыть внутренний взор. Невдалеке от скалы в противовес прошлому вросла в землю и навоз нынешняя персидская деревушка Бехистунграм из пары десятков саклей и караван-сарая. От скалы во все стороны открывался хороший вид ― раздолье для артиллерийской позиции с тем только изъяном, что сама скала служила хорошим ориентиром для неприятеля. Потому-то я лазал по окрестностям и искал возможности наивыгоднейшего расположения моих полутора батарей во сохранение стволов, снабженных самым ограниченным боезапасом, от разноса.

Я устал так, что вечером, ужиная у старого прапорщика, начальника этапного пункта, уснул прямо за столом, извинился и ушел спать в авто. Едва я коснулся сиденья, вынутого шофером Кравцовым на землю, меня разбудили ― у старого прапорщика складывалась компания, и ей донельзя восхотелось позвать меня. Компания меня встретила поздравительным гулом, в котором только и можно было разобрать, что новому подполковнику “ура”! что он, новый подполковник, все еще в капитанских погонах. Старый прапорщик вытащил коньяк, консервы, всякую иную снедь, существование которой мной прочно забылось. Только приняли по первой, как объявились дамы ― графинечка с товарками, тремя сестрами милосердия и с Валерией, разумеется. Опять все принялись радоваться и поздравлять меня. Все смотрели на меня с обожанием, будто я только что отказался стрелять по возмутившимся аджарским селениям. Графинечка мне велела сесть рядом с ней. Все закричали и захлопали в ладоши:

― Ах, какая пара! Подполковник, графинечка, поздравляем!

Валерия тоже хлопала и улыбалась, но не кричала.

― Графинечка, вы рискуете! ― в общем настроении сказал я.

― Чем же, Борис Алексеевич? ― любовно, но с игрой посмотрела графинечка.

― Тем, что останетесь старой девой! ― сказал я.

― Почему же? ― по-прежнему любовно, но с игрой насупила она брови.

― Я буду стреляться с каждым мужчиной, кто посмотрит на вас! ― сказал я.

― Какая прелесть! ― вскричала графинечка. ― Внимание, господа! Вы слышали? Какая прелесть! Только что подполковник Норин сделал мне предложение!

― Бог с вами! ― закричал я.

Мне так пришлось в общем гвалте вскричать несколько раз. Наконец меня услышали, и неожиданно вскочил офицер-драгун:

― Подполковник Дыдымов! ― представился он и зло сверкнул на меня: ― Подполковник Дыдымов, и я вас вызываю!

Из всех я увидел только Валерию. Я увидел, как она помертвела.

― И за что? ― спросил я по-ребячьи.

― За оскорбление чести графини, если вы сами не понимаете! ― зло сказал подполковник Дыдымов.

Я оглянулся к графинечке. Она распахнула навстречу глаза. Я увидел, что они зеленые. “Не очень крепкое здоровье”, ― говорила моя нянюшка про зеленоглазых, порой замечая зелень и в цвете моих глаз.

― Нет, Дыдымов! ― вскричала графинечка. ― Нет и нет! Вы несете вздор. Идет война! И я не позволю! Что за оскорбление вы нафантазировали! Подполковник Норин мой давнишний друг!

О давнишней дружбе графинечка сама смело нафантазировала. Мы и знакомыми-то были едва-едва. И мне ее слова стали неприятны.

― Ваши условия! ― сказал я подполковнику Дыдымову.

― Сейчас же! ― ответил он.

― Прекрасно! ― подхватил я.

На нас накинулись. Графинечка горячо схватила меня.

― Не принимайте! ― горячо зашептала она. ― Подполковник пьян и несет вздор!

― Оставьте! ― тоже зашептал я.

― Он обвинил нашего офицера! Он бросил тень на наш полк! ― прибавил моих грехов подполковник Дыдымов.

― Душечка Дыдымов! Явно вы что-то истолковали не так! ― горячо стала ему говорить графинечка.

― Господа! Я никудышно ниже вас всех по чину! Но я гораздо старше вас годами! ― то ли наконец вник в суть дела, то ли счел необходимым вмешаться старый прапорщик. ― Война, господа! У каждого из нас присяга государю императору и Отечеству! Государь-император так нуждается в таких солдатах, как вы! Протяните друг другу руки!

― Война же, война! Каждую секунду могут убить! Можно схватить тиф или что там! Вот уже завтра! Да что завтра! Вот сейчас налетят ― и с концом! ― враз заговорили все.

― Моя честь ничуть не затронута! Я польщена словами подполковника Норина! ― говорила графинечка.

― Подполковник, объяснитесь! ― спросил старый прапорщик. ― Почему вы требуете удовлетворения за оскорбление чести полка только сейчас, а не прежде? Сейчас подполковник Норин ничего порочного не сказал!

Подполковник Дыдымов как бы захлебнулся.

― Да, подполковник! ― стали говорить все. ― Да, почему сейчас, а не часом раньше, когда вы с подполковником Нориным увиделись? ― Всем стало очевидно, что в нападке подполковника Дыдымова было что-то иное.

― Тихо, господа! ― вскричал я. ― Я принимаю вызов. Только один вопрос к подполковнику Дыдымову. Скажите, как, когда и кому известный вам корнет доложил о моем ему замечании? Я полагаю, тень на ваш полк упала с этой стороны?

― По отсутствии командира полка полковника Гревса он доложил мне, на то время замещающему командира их эскадрона. А какого числа, я не помню. Но это не существенно! Он доложил, что вы без основания и ввиду нижних чинов придрались к нему, чем и оскорбили, при этом приказали доложить мне о нем какую-то вашу несуразицу! ― тотчас ответил подполковник Дыдымов.

Теперь и я как бы захлебнулся. И пока я глотал пустой воздух, старый прапорщик простодушно спросил подполковника Дыдымова:

― Так что же, ваше высокоблагородие, этот корнет не вызвал капитана сам?

― Он исполнял приказание! ― нашел ответить подполковник Дыдымов.

― В таком случае, ― наконец проглотил я пустой воздух, ― я прошу вас, господин подполковник, на одну минуту!

― Я полагаю уместным обсудить условия не тайком, а в присутствии всех! ― сказал подполковник Дыдымов.