Браслет певицы - У. Уилер

Суон с досадой отложил газеты и стал нервно чиркать у себя в блокноте.

Вопросы цеплялись один за хвост другого, древо выстраивалось уже разветвлённой шарадой, где ни одно слово нельзя было угадать, не раскрыв соседних, ни один факт нельзя было объяснить, не поняв других. Весьма вероятно, что два убийства – звенья одной цепи, и совершены одним человеком. Хорошо, допустим, Урусов – не убийца. У него была возможность совершить оба преступления, но Суон всё больше сомневался в его виновности. Дело было даже не в личной симпатии, которую Суон, без сомнения, испытывал к русскому, а в том, что второе убийство было как-то уж больно нарочито обставлено, как дело рук Урусова.

Баронесса Фицгилберт была под подозрением, но благодаря пятнам крови на манто Мелисанды подозрение с неё снято: барон был убит ещё до того, как она подходила к нему. По близорукости баронесса не заметила в супруге ничего странного, а, задав вопрос, сама убедила себя в том, что кивок головой был утвердительным ответом.

Убийцей Брюстера может быть барон фон Мюкк, но его не было на первом вечере. Мелисанда? Верилось с трудом. Ещё предстояло разобраться с той запиской, что она принесла Иве, и Суон сердито посмотрел на телефонный аппарат – он всё ещё дождался окончательного ответа криптологов. Кто ещё? Граф Бёрлингтон? У него не было возможности убить Фицгилберта, он не покидал своего места на всём протяжении сеанса князя Урусова. Графиня? Она встала из-за стола и проходила за спиной Фицгилберта. Все говорили, что она лишь прошла, но чем чёрт не шутит… Она вполне могла на ходу как-то естественно опереться о спинку кресла барона, задержаться на секунду, чтобы поправить что-нибудь в своём туалете – люди не обращают внимания на такие вещи. Итак, – Мелисанда и графиня Бёрлингтон. Чепуха какая-то…

Нет, это жонглирование ничего не давало, следовало искать мотивы.

Около полудня позвонил судебный медик и сообщил, что он, в общем, своё дело закончил, и если Суон желает, то может подъехать в дежурный морг при госпитале и сам посмотреть на плоды его труда. Старший инспектор, не медля, согласился – это было всё-таки какое-то дело.

В помещении морга, который против всех ожиданий производил не такое уж мрачное впечатление в современной медицинской обстановке и блеске света на металлических каталках и инструментах, инспектора очень радушно встретил доктор Тоффельман.

– Что же, старший инспектор, ничего интересного. Наш полковник скончался от острой сердечной недостаточности. Одним словом, у него случился разрыв сердца, – он развёл руками, словно извиняясь за банальный диагноз.

– Вот как? – спросил Суон. – Надо поинтересоваться у экономки и его врача, как у него было со здоровьем. Этим займётся Гэйбл. То есть смерть полковника может иметь естественные причины?

– Я склоняюсь именно к такой версии.

– Вы покажете мне тело?

– Да, разумеется! – Тоффельман пригласил инспектора в просторную светлую прозекторскую и жестом факира снял простыню с тела на железном ложе.

Суон долго и внимательно осматривал то, что ещё недавно было полковником Брюстером, а потом показал доктору на шею покойного:

– А эти вот ранки – они не имеют отношения к смерти?

– Не-ет, инспектор, – радостно пропел доктор, – они были нанесены уже после смерти. Смотрите, они не кровоточили… Так что мышку придётся исключить из списка подозреваемых, – он ухмыльнулся.

– Угу… – инспектор продолжил исследования. – А вот это что?

– Где? – заинтересовался Тоффельман.

– Вот, на плече, маленькая точка.

Врач вынул лупу, уткнулся почти самым носом в плечо покойника и стал внимательно разглядывать.

– Это было нанесено при жизни, несомненно – небольшая гематома имеется; это похоже на какую-то мелкую царапину, или… или… или… или… – доктор замолк, с недоверием разглядывая небольшое пятнышко.

– Ну же, что – или? – нетерпеливо переспросил Суон.

– Или… укол.

– В смысле – какой укол?

– Вроде подкожной инъекции… Боже мой, я не мог этого проглядеть! – с негодованием воскликнул Тоффельман, отшвырнул лупу и с осуждением посмотрел на Суона, будто это инспектор был виноват в невнимательности патологоанатома.

– Значит, инъекция? И никаких следов яда в организме? – не обращая внимания на отчаяние Тоффельмана, продолжил Суон.

– На момент вскрытия – нет. Но ведь есть вещества, которые разлагаются в организме очень быстро. И – господи, боже мой! – могут вызвать нарушение сердечного ритма и привести к инфаркту! Инспектор, я идиот!

– Ну-ну, не преувеличивайте, доктор Тоффельман, – добродушно бросил инспектор, продолжая педантично осматривать тело.

– Вот что, дорогой доктор. Никто не ставит под сомнение ваш несомненный профессионализм. Вероятно, когда вы осматривали тело, этот след был ещё… не слишком явно выражен. Но, – Суон поднял вверх предостерегающий палец, – на заседании коронёрского суда вы изложите именно вашу первую версию смерти полковника. Естественная смерть. Вам понятно?

– О, совершенно понятно, сэр! – радостно откликнулся Тоффельман. – Вам ведь тоже надо заботиться об отчёте, не так ли? Естественная смерть, что может быть прекрасней? – оживлённо рассуждал доктор, накидывая простыню на тело, когда Суон жестом показал, что покончил с осмотром.

– И ранки на шее… Чем они были нанесены, как вы считаете?

– Ну, уж никак не зубами, инспектор! Это могло быть какой-нибудь острый металлический инструмент.

– Так вот, дорогой доктор, полковник неудачно побрился, – Суон весомо кивнул головой.

– Да. Как вы это точно определили! Крайне неудачно побрился! – Тоффельман был невероятно доволен.

Всё складывалось как нельзя более хорошо. Даже газетные статейки теперь казались Суону исключительно полезными. Экономка наболтала журналистам чёрт знает чего: мол, она давно подозревала, что полковник водится с нечистой силой, и гости-то к нему вечно ходили подозрительные, и странные звуки из кабинета раздавались, и вообще – занимался Брюстер всякой дьявольщиной. Так вот, с утра полковник неудачно побрился, вечер провёл в приятной компании у Бёрлингтонов, а к ночи бедняга собирался позабавиться магией в духе собственного исследования, но сердце не выдержало. А что до кэбмена – так тот был, без сомнения, пьян. В кабинете не нашли никаких признаков присутствия второго человека, так что Гэйблу следовало попросту пренебречь показаниями этого свидетеля.

Коронёрское жюри тем же днём нашло описанную картину более чем правдоподобной: показания доктора Тоффельмана всех вполне удовлетворили. Врач покойного подтвердил, что здоровье полковника было значительно подорвано его беспокойным образом жизни, а экономка заявила, что после возвращения из Южной Африки полковник иногда жаловался на боли в груди. Дело было закрыто к вящему удовольствию Гэйбла, который с тоской думал о поиске в Лондоне джентльмена в инвернесском пальто с длинной пелериной. Ему, конечно, было жаль усилий по поискам кэбмена, но в конце концов он избавлялся от бóльших хлопот.

Из зала суда экономка выходила, окружённая толпой журналистов и зевак, приосанившаяся и прихорошившаяся к выступлению. Право же, в её выходе было что-то от шествия примадонны, мадам фон Мюкк, когда та покидала зал коронёрского суда после заседания по насильственной смерти барона Фицгилберта – в окружении газетчиков, под вспышки фотоаппаратов и сопровождаемая свитой любопытных. Экономка полковника была ничем не хуже Мелисанды: так же жеманно заслонялась от камер и так же манерно на ходу отвечала на вопросы.

Теперь Суон мог спокойно заняться этими убийствами. Газетные публикации отвлекали публику от мыслей о преступлении. Бдительность убийцы должна была быть усыплена вердиктом, и можно было приниматься за дела. А дела принимали неожиданный оборот: едва Суон после суда вернулся в Управление, его тотчас телефонным звонком вызвали на встречу: человек, который считался в Лондоне одним из лучших специалистов по шифрам, ожидал его в пабе у Кэмденских шлюзов. Дело было безотлагательным, и Суон тотчас покинул Скотланд-Ярд.

Вечером того же дня инспектор вошёл в дом Ивы через чёрную дверь, буквально из-под лестницы, неся перед собой, как щит, дюжину ирисов. Алоиз, выглянувший из секретарской на скрип задней двери, критически осмотрел инспектора и сказал, словно сам себе, с сомнением в голосе:

– Пожалуй, мне придётся сказать Дэниэлсам, чтобы заказали в оранжерее сотню ирисов… Добрый вечер, дражайший инспектор.

– Добрый вечер, Суон, – сказала Ива, спускаясь по лестнице. – Вам не обязательно покупать эти цветы всякий раз, достаточно только сказать о подобном намерении девице Нилс.

В руке у Ивы была газета, и Суон мог видеть первую часть заголовка, занимавшего две печатные полосы: «…убили летучие мыши-вампиры».

– Да, пожалуй. Однако… Я чувствую себя в определённом смысле обязанным. Мы можем поговорить?