Квартира в Париже - Люси Фоли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я впечатлен, что ты его узнала. Ты католичка?
У меня вспыхнули щеки.
– Мои родители отдали меня в католическую школу. – Католическую школу для девочек. Твой отец надеялся сделать из тебя монахиню, – сказала как-то Камилла. И напялить на тебя пояс верности у него получилось. Большинство людей, как и Камилла, учились в больших лицеях, где разрешено было носить любую одежду, они курили сигареты и неуклюже сосались на улицах во время перемены. А пребывание в таком месте как «Сестры-Служители Сакре-Кёр» кого угодно превратит в полного изгоя. В кого-нибудь из героев из детской книжки «Мадлен»[41]. Это значило, что из-за твоей униформы на тебя пялились какие-то придурки в метро и игнорировали все остальные парни. Поэтому ты не могла разговаривать с ними как обычный человек. Именно поэтому отец и выбрал для меня такое заведение.
Конечно, я не все время провела с сестрами в «Сакре-Кёр». Возникла проблема с одним учителем, с молодым мужчиной: мои родители решили, что мне лучше уйти, и последние несколько лет у меня был частный репетитор, что оказалось еще хуже.
Я заметила, как Бенджамин Дэниелс смотрит на пластинку в моих руках.
– «Вельвет Андеграунд», – произносит он. – Люблю их. – Рисунок на лицевой стороне виниловой обложки – работы Энди Уорхола – представлял собой серию картинок, на которых раскрываются красные влажные губы, чтобы высосать колу из соломинки. Внезапно это показалось мне каким-то грязным, и я почувствовала, как мои щеки снова запылали.
– Собираюсь взять это, – сказал он, показывая свою пластинку. – «Йе-Йе-Йес». Они тебе нравятся?
Я пожала плечами.
– Je sais pas. Никогда о них не слышала. – На самом деле, я никогда не слушала «Вельвет Андеграунд». Но мне понравился дизайн; я подумала, не попробовать ли мне скопировать его в свой блокнот для рисования, когда я вернусь домой. И хотя я учусь в Сорбонне, то, чем я действительно хотела бы заниматься (если бы это зависело от меня, а не от моих родителей), – это искусство. Только с карандашом в руках я чувствую себя собой. Только так я могу точно выразить себя.
– Ну… мне пора бежать. – Он скорчил гримасу. – Дедлайны не ждут. – Даже это прозвучало довольно круто: иметь дедлайны. Он журналист; я наблюдала, как он допоздна работал за своим ноутбуком – Но вы же, девчонки, живете на четвертом этаже, верно? Заглянете ко мне? Вместе с твоей соседкой. Как ее имя?
– Камилла. – Камиллу не забудешь. Она такая горячая, забавная. Но он не помнил ее имени. Зато помнил мое.
Через несколько дней под дверь квартиры подсунули записку.
А я нашел!
Сначала я не могла сообразить, о чем речь. Кто что нашел? Смысла в этом не было никакого. Наверняка это предназначалось Камилле. И тут я вспомнила тот разговор в музыкальном магазине. Я подошла к шкафчику, за которым был кухонный лифт, вытащила потайную ручку, повернула ее, чтобы поднять наверх маленькую тележку. И в ней что-то было: пластинка «Йе-Йе-Йес», которую он купил в магазине. К ней была приложена записка.
Привет, Мими. Подумал, что, возможно, ты захочешь послушать. Расскажи потом, как тебе. Б. x[42]
– Это от кого? – заглянула через плечо Камилла. – Это он одолжил тебе? Бен? – Я уловила удивление в ее голосе. – Я видела его вчера, – сообщила она. – Он сказал мне, что был бы рад, если б я покормила его кота, когда он будет в отъезде. Он оставил мне запасной ключ. – Камилла заправила за ухо прядь своих карамельных волос. Я ощутила легкий укол ревности, пока не напомнила себе, что он-то ей записки не оставил. И не прислал ей пластинку.
Во французском языке есть такое выражение. Être bien dans sa peau[43]. Чувствовать себя хорошо в своем теле. Мне нечасто удается испытывать это чувство. Но держа в руках эту пластинку, я вдруг это ощутила. Как будто у меня в руках было нечто принадлежащее только мне.
Теперь я смотрю на шкаф, где спрятан кухонный лифт. Я подхожу к нему. Открываю шкаф, чтобы проверить шкивы, кручу ручку, как и в тот день шесть недель назад. Жду, пока маленькая тележка не появится в поле зрение.
Что?
Я вглядываюсь. Потому что внутри что-то есть. Как и тогда, когда он прислал мне пластинку. Но на этот раз это не пластинка. Это что-то завернутое в ткань. Я наклоняюсь, чтобы забрать это, и когда обхватываю рукой, чувствую укол. Поднимаю руку и смотрю, как кровь стекает с моей ладони. Merde: что бы там ни было внутри, оно порезало меня, укололо через ткань. Я роняю его, и на пол из ткани сыпется ее содержимое.
Я отскакиваю. Смотрю на лезвие, покрытое то ли ржавчиной, то ли грязью.
И тогда я начинаю кричать.
ДЖЕСС
Я не могу перестать думать о голосе Бена. Этот страх в его голосе. «Что ты здесь делаешь?» Это ударение на слове ты. Кто бы ни был там, в комнате, похоже, он его знал. А потом: «какого хрена». Мой брат, всегда так хорошо контролирующий любую ситуацию. Я никогда не слышала его таким. Это не было похоже на Бена.
Неприятное чувство в животе. На самом деле, оно не покидало меня, а со вчерашнего вечера стало еще сильнее. Но теперь я больше не могу его игнорировать. Я думаю, что прошлой ночью, до того как я приехала, с моим братом что-то случилось. Что-то плохое.
– Ты собираешься вернуться туда? – спрашивает Тео. – После того как все услышала?
Я почти тронута его заботой, тем более, что он не производит впечатление человека с развитым чувством эмпатии.
– Да, – отвечаю я. – Мне нужно быть там. – И я туда пойду. Кроме того – я не проговариваю это – мне больше некуда идти.
Я решаю вернуться пешком, а не ехать на метро – далековато, но мне нужно побыть на свежем воздухе, чтобы ясно мыслить. Я заглядываю в телефон, чтобы сверить маршрут. Он жужжит:
Вы использовали почти весь пакет интернета! Чтобы пополнить, перейдите по этой ссылке.
Вот черт. Я убираю мобильник обратно в карман.
Я прохожу мимо бутиков, выкрашенных в красный, изумрудно-зеленый, темно-синий цвета, где в ярко освещенных витринах красуются аляпистые платья, свечи, диваны, украшения, шоколад и даже какие-то особые гребаные меренги, покрытые бледно-голубым и розовым. Полагаю, здесь найдется все для любого, у кого есть деньги. На мосту я протискиваюсь через толпы туристов, снимающих селфи на фоне реки: они целуются,
