Возлюбленная кюре - Дюпюи Мари-Бернадетт

Служанка набрала в грудь воздуха, пытаясь совладать с собой. Но гнев нарастал, и, когда Шарваз смерил ее насмешливым взглядом, это стало последней каплей.

Анни подошла к очагу, схватила каминные щипцы, железные и довольно-таки тяжелые, и сделала угрожающий жест в сторону хозяина.

– Осторожнее, господин кюре! – вскричала она. – В этом доме я насмотрелась мерзости и могу всем об этом рассказать!

– И что же такого вы видели? Что вы собираетесь рассказывать? И кому? Ну же, выкладывайте! – крикнул он, багровея от ярости.

– И выложу, да только вам это придется не по нраву! – отозвалась служанка. – Я своими глазами видела, как вы прелюбодействуете с мадам де Салиньяк! Конечно, вы станете все отрицать, но у меня есть доказательство: я сохранила одну записку, которую вы приказали отнести этой даме. И я знаю достойного человека, обманутого мужа, у которого глаза на лоб полезут, когда он это прочитает!

Такого Ролан Шарваз не ожидал. Потрясенный, он опустил голову и закрыл лицо руками. Кто бы мог подумать, что у служанки хватит ума ввести его в заблуждение, а потом еще и угрожать!

Анни наблюдала за ним, поджав губы. Хозяин уже не выглядел таким самоуверенным, и она наслаждалась победой.

– В отличие от вас, я честная женщина! – продолжала она, все так же размахивая щипцами. – И я не хочу участвовать в ваших шашнях! Бедный господин де Салиньяк! Если бы он только знал, что творится в двух шагах от его дома!

Отвечать нужно было быстро. По опыту Ролан Шарваз знал, что женщин такого сорта проще улестить или разжалобить, и неважно, ложь это будет или правда. И самым смиренным, самым прочувствованным голосом он обратился к своей служанке:

– Ваше возмущение мне понятно, моя славная Анни! Говорят, плоть слаба, и я проверил правдивость этой сентенции на себе. Мне всего тридцать, и, на мое несчастье, у меня пылкий темперамент. Родители настояли, чтобы я поступил в семинарию. Но еще на родине, в Савойе, я успел вкусить плотских удовольствий. У меня была невеста, которая не слишком дорожила своей девственностью. В итоге нас разлучили… Мне было горько, очень горько. Прошло время, я принес обет целомудрия, но присутствие женщины до сих пор меня волнует, и я теряю голову… Думаю, вы способны это понять, Анни! Вы ведь тоже были молоды. Не говорите «нет», прошу!

– Но я-то не блудила с чужими мужьями! – заупрямилась женщина.

Кюре Шарваз невесело улыбнулся и встал. На кону была его репутация, а возможно, и судьба.

– Я знаю, знаю. Вы честная женщина, и у вас есть все основания этим гордиться. Если вы не грешили, что же, я рад за вас. Но мадам де Салиньяк ни на мгновение не оставляла меня в покое. Она преследует меня с того дня, как я перебрался в Сен-Жермен. Так было и с отцом Биссетом. Поэтому-то он и вынужден был уехать.

Любопытство взяло верх. Анни положила щипцы на место и присела на стул у очага, чтобы выслушать завершающую часть проникновенной речи кюре.

– Я бы не открыл вам всей правды и не стал обвинять мадам де Салиньяк, что недостойно мужчины, не окажись я в безвыходном положении. Но говорю вам честно: я отвергал ее авансы, и много раз. Это было еще до вашего приезда. Но она не отступилась.

– А мне показалось, вы очень даже славно ладите! – хмыкнула служанка.

– Когда то, что не должно было случиться, случилось, остановиться трудно. И потом, ее нельзя судить строго. Эта красивая женщина волей случая оказалась во власти грубого и гневливого мужа, которого она боится.

Анни озадаченно кивнула. Она слышала кое-что, подтверждающее версию Шарваза. Однажды Туанетта сказала, что доктор – человек с тяжелым характером. Его жена жалуется служанке, Сюзанне, а та пересказывает все приятельницам, когда в доме много работы и приходится нанимать еще людей…

– Уверяю вас, Анни, я оказался в ловушке. Сперва это были лишь плотские утехи, но потом, мало-помалу, между нами возникли чувства. Я пытаюсь с этим бороться. Помните, на днях она прислала Жерома с грецкими орехами, но я тут же отослал их обратно, потому что решил порвать и не принимать больше от нее никаких подарков. Мальчик потом рассказал мне, что мама сильно плакала. Призываю Господа в свидетели, я слишком слаб! Я позволил себя соблазнить, а вернее, околдовать!

– Не похоже, чтобы вам это не нравилось, вот мое мнение! – возразила Анни.

– Признаю́, я потерял голову! Но теперь с этим покончено, сегодня вы наставили меня на путь истинный. Ваша правда, Анни, я совершил серьезное прегрешение. Но не будем ссориться! Вы никогда меня не покинете, станете мне второй матерью, будете оберегать мою душу от искушений! И в доказательство моей приязни я увеличиваю ваше жалованье на сорок франков. Носить письма вам тоже больше не придется – ни в Мартон, ни к мадам де Салиньяк. Ей я скажу, что больше не хочу ее видеть. За пределами церкви, конечно. Иначе люди заподозрят неладное, и ее супруг тоже.

Такого Анни не ожидала. Кюре удалось найти слабинку в ее броне. Разве откажется простая служанка от такой прибавки к жалованью?

– Надеюсь, вы никому не рассказали об этом неприятном деле? Это было бы нехорошо для всех нас, – со вздохом проговорил кюре.

– Я не такая злая, господин кюре! – ответила Анни с ноткой презрения в голосе. – И не такая глупая. Разбить семью, уважаемую всеми, в которой к тому же подрастает хороший ребенок, – это не по-христиански!

Осторожность никогда не помешает… Шарвазу ведь не обязательно знать, что она доверилась детям, верно?

Отец Ролан вздохнул свободнее. Если на этом дело и закончится, отлично! Он медленно подошел к женщине, благословил ее и торжественно произнес:

– Спасибо за вашу снисходительность, дорогая Анни! Вы преподали мне прекрасный урок терпимости и всепрощения. А теперь идите и прилягте. В Мартон я схожу сам.

Он взял накидку, письмо и вышел из пресбитерия. Анни еще долго сидела на стуле, размышляя и взвешивая все «за» и «против».

«Но от сердца ли он говорил? – спрашивала она себя. – Если судить по виду, да. Был момент, когда я думала – заплачет. И потом, дьявол разберет этих красивых дам! Может, и правда, что эта мадам де Салиньяк сбила его с пути истинного. Нужно будет расспросить ризничего о бывшем кюре. Биссет, кажется, его звали?»

Бедной женщине было отчего растеряться. Устав ломать голову, Анни встала и тяжелым шагом приблизилась к буфету. Бутылка вен-кюи, подаренная кюре доктором де Салиньяком, манила ее к себе. Она налила стакан, выпила и почувствовала себя бодрее.

– Сын наказывал молчать и терпеть, а я не стала! – пробормотала она вполголоса. – Что ж, зато теперь кюре придется вести себя достойно. И жалованье он мне добавил, так что жаловаться не на что. И сам приказал пойти отдохнуть. Так я и сделаю. Он утомил меня своими речами!

Анни уснула быстро, и то был сон праведницы.

Мрачный как туча, Ролан Шарваз вошел в сад де Салиньяков. Холодный ветер, вестник наступающих заморозков, раздувал полы его сутаны. Он дважды громко стукнул в парадную дверь. Открыла Сюзанна, в руках которой была метла.

– Доктор уехал и вернется только вечером, господин кюре!

– Я хочу видеть мадам, дочь моя. Вы будете стоять в проходе или все-таки позволите мне войти?

Поджав губы, Сюзанна отстранилась. Она давно догадывалась, какого рода отношения связывают ее госпожу с приходским священником. Матильда щедро платила служанке за молчание, но это не мешало той иметь свое мнение об этом деле. «Не хватало, чтобы он еще и в дом приходил! Нашему кюре наглости не занимать!» – подумала она.

Проводив посетителя в гостиную, она взбежала на второй этаж. Матильда выглянула из своей спальни. Она была уже почти готова к выходу.

– Кто там, Сюзанна? Пациент? Разве мой муж не повесил на ставень в кабинете объявление, что сегодня приема не будет?

– Нет, мадам, это не пациент. В гостиной вас дожидается отец Ролан.

– Прекрасно! Сейчас спущусь.

Через минуту Матильда сбежала по лестнице стремительно, словно выпускница пансиона, спешащая на первое свидание.