Адская ширма - И Паркер

У Тосикагэ был довольный вид.

— Безусловно, безусловно! Какая хорошая мысль! И я с удовольствием это сделаю. Пожалуйста, передайте мой самый сердечный привет вашей благородной матушке и мои самые искренние надежды на ее выздоровление.

Это были пустые и никчемные слова, и оба они понимали это. Акитада поклонился и отправился восвояси.

После тепла и уюта, царивших в доме Тосикагэ, холодный уличный воздух буквально хватал за горло. Акитада старался шагать живее, чтобы разогнать кровь. Ему не терпелось поскорее разрешить вопрос с подарком для Тамако. К предостережению Такэнори он отнесся с пренебрежением. Его обидел намек на то, что он не справится сам, к тому же его покоробил тот факт, что юный Такэнори не очень-то привечал молодую жену своего отца, а заодно и ее брата. Ведь он не мог не понимать, что Акитада способен легко справиться с более серьезной опасностью, нежели парочка каких-то голодных оборванцев.

Но даже больше, чем косвенное обвинение в малодушии или необходимость пробираться через разбойничий квартал, его раздражала цена работы мастера. Однако на этот раз он не позволит, чтобы деньги встали на его пути. У Тамако будет собственная ширма, чего бы это ему ни стоило.

Правда, пока еще он не знал, какую цену в конечном счете придется заплатить.

ГЛАВА 7

«БАМБУКОВАЯ ХИЖИНА»

Два дня спустя Акитада отправился к художнику. Со времени своего возвращения он еще не наведывался в западный город. Именно там почти пять лет назад ему довелось испытать жестокое душевное потрясение, когда во время пожара заживо сгорел в своем доме отец его жены. С тех пор он старался избегать этой части столицы.

День снова выдался на редкость промозглый. В здешних краях зима приносила не обильные снегопады, как на севере, а колючие ледяные ветры, и серые оголенные стволы деревьев да жухлая трава представляли собой поистине унылое зрелище по сравнению со сверкающими снегами, белоснежным ковром покрывающими просторы Эчиго.

Людей на улицах в этой части города было совсем мало, и все они, казалось, куда-то спешили, ежась от холода и все ниже утыкаясь подбородками в поднятые воротники простеганных ватой одежек. Женщины, укутанные в теплые платки, шли по дороге, придерживая их одной рукой, а другой судорожно сжимая корзинку или озябшую ладошку малыша.

Проходя по улице Коноэ, он засмотрелся на флаги, развевавшиеся над имперской тюрьмой. Тюрем в городе было две, как две городские управы и два рынка. Это разделение города на восточную, или левую, половину и западную, или правую, с улицей Судзаку в качестве разграничительной черты словно образовывало два мира, ибо не было на земле ничего столь непохожего, как эти две половинки. Восточная часть города отличалась многолюдностью, толкотней, и жили в ней в основном люди добропорядочные и состоятельные, в то время как западный город быстро приходил в запустение, и населяли его по большей части те, кому хорошо были знакомы отчаяние и нужда. Здешняя тюрьма всегда была переполнена, и списку судебных разбирательств не было конца.

Брат Нагаоки находился в другой тюрьме, где, впрочем, вне всякого сомнения, подвергался точно такому же каждодневному избиению, коим обычно выбивалось из заключенного признание. При этой мысли у Акитады защекотало под ложечкой, и противная дрожь пробежала по лопаткам.

Мастерская художника располагалась в самом западном квартале города. Акитада шагал торопливой походкой, чтобы разогреться, и все кутался в поднятый воротник стеганого платья. Но вот уши некуда было спрятать, и вскоре мороз начал болезненно пощипывать их.

Некогда в здешних местах располагалось штук пять частных усадеб, окруженных пышными садами, но все они теперь развалились или сгорели дотла. Местная знать перебралась в другую часть города, оставив родные гнезда зарастать бурьяном. Теперь на этих покинутых землях жили поселенцы, то здесь, то там тоненькие струйки дыма поднимались над убогими хижинами или опустевшими особняками.

Их обитатели в бедных одежках, взглянув на Акитаду в богатом наряде, торопились обойти его стороной. Здесь он смотрелся так же странно, как отрез парчи среди грубого полотна или — как он вскоре понял, так и не сумев приблизиться хоть к кому-нибудь, чтобы уточнить направление, — как рыба, выброшенная на сушу.

Еще больше он пожалел о том, что так хорошо оделся, когда за ним увязались шестеро или семеро оборванных юнцов, которые, похоже, ждали, когда он свернет в какой-нибудь узенький переулок, где его легко будет ограбить.

Как ему пройти, он наконец узнал у какого-то работяги, тащившего на спине связку черепицы, явно раздобытой на одной из заброшенных усадеб. Неохотно опустив свою ношу на землю, тот с удивлением оглядел дорогой шелковый наряд Акитады. И вообще чем дальше Акитада углублялся в эти трущобы, тем неспокойнее становилось у него на душе. Он стыдился своей одежды перед этими оборванными бедолагами, ютившимися в убогих хибарах и землянках, что выстроились вдоль заросших бурьяном и покрытых колдобинами дорог. По мере продвижения квартал становился более людным и одновременно более мрачным. Лавки и лотки торговцев дешевыми товарами теснились на узких улицах Иногда встречались молеленки или крошечные пагоды, и лишь изредка попадался какой-нибудь действительно приличный дом, но в основном окрестности кишели дешевыми винными погребками и кухнями, от которых несло горелым рыбьим жиром и гнилыми овощами.

Храм Безграничного милосердия поразил Акитаду размерами и величием. Его основное здание и другие, более мелкие, постройки располагались в просторном дворе, окруженном полуразвалившимися стенами, с которых во многих местах осыпалась штукатурка. Двор храма утопал в тонкой пелене серого дыма — судя по тому, что Акитаде удалось разглядеть через проломы в стенах, там находилось что-то вроде местного рынка.

Он остановился перед храмом и огляделся, соображая, как ему найти дом художника, и в этот момент кто-то сильно толкнул его в спину, отчего он даже закачался. Чьи-то руки ухватились за его пояс и уже тянулись к рукавам[12]. Повинуясь инстинкту, он моментально вывернулся и, сжав кулаки, бросился на обидчиков. Правым он нанес кому-то сильный удар. Послышался жалобный визг, и какая-то хлипкая фигурка метнулась в сторону. Но разглядывать ее у Акитады не было времени, поскольку левой рукой он схватил другого нападавшего и повалил его на землю лицом вниз. Придавив поверженного противника коленями, он врезал тому хорошенько и схватил за запястья, буквально вдавив его в грязь. Пленник его заверещал тонким голоском, и тут Акитада сообразил, что поймал какого-то мальчишку, сопляка лет четырнадцати или пятнадцати. Карманные воришки, с отвращением подумал он и убрал колени со спины паренька, гадая, что теперь с ним делать.

Ответ на этот вопрос очень скоро стал очевиден. Небольшая враждебно настроенная толпа собралась вокруг них. Стоя на коленях посреди улицы, Акитада сначала увидел их ноги, по большей части босые или в обтрепанных соломенных варадзи[13], и среди них только одну пару огромных кожаных сапог — прямо перед своими глазами. И хотя сапожищи эти были поистине громадного размера, их владельцу пришлось еще отрезать им мысы, чтобы выпустить на свободу здоровенные грязнюшие пальцы. Подняв голову, Акитада обнаружил, что обладатель сапожищ полностью отвечал своей обувке в том, что касалось и размеров, и «чистоты». Бородатый великан свирепо смотрел на Акитаду сверху. Но что еще хуже, по обе стороны от него стояло никак не меньше десяти или пятнадцати крепких парней с угрюмыми, враждебными лицами. Акитада сглотнул ком, сдавивший горло. Здоровенный бородач втрое превосходил его в весе.

— Ну-ка отпусти его! — сказал он, свирепо сверкая глазами на Акитаду.

Акитада встал на ноги и поднял за собой паренька, крепко держа его за шиворот. Юный воришка перестал ныть и сопротивляться и с нахальным видом ждал, чем кончится эта встреча.

Лицо бородача, как оказалось, выглядело нисколько не лучше, чем все остальное. Повыше неухоженной, нечесаной бороды оно было сплошь покрыто рытвинами оспы, а мясистый нос и жирные губы тоже ничуть не прибавляли ему красоты. Несколько мгновений они смотрели друг на друга с отвращением, потом Акитада с небрежным видом сказал:

— Этот мальчик со своим приятелем пытался ограбить меня. Я бы хотел поговорить с его отцом, если вы скажете мне, где он живет.

У здоровяка от таких слов поначалу отвисла челюсть, но он быстро опомнился.

— Сказано тебе отпустить его! Не твое это дело! На кой ты нам нужен тут такой добрый, если обзываешь наших детей ворами!

Толпа вокруг одобрительно загудела и придвинулась ближе.

Акитада подтолкнул парня вперед, продолжая крепко держать за шиворот.