Подозреваемый - Юрий Азаров

Есть люди, для которых любое чудачество — самоцель. Им доставляет наслаждение сам процесс. А бывают чудаки, что норовят скрыть душевную глубину таким образом. Именно их склонность к парадоксальности, разного рода оригинальностям выражается в чудачествах. При всех своих недостатках Костя был в чем-то, по всей вероятности, талантливым человеком. Его талантливость выражалась в чудачествах. Казалось, стоит ему, Косте, что-то в себе изменить и его талантливость предстанет перед всеми какими-то новыми гранями и прежде всего даст знать о себе творческое начало, основанное на нравственности.

— Один вопрос, Костя, — обратился я нему. — Вы пробыли в комнате грабителей около двух часов. Где вы прятались? Что бы вы делали, если бы они вдруг вас обнаружили?

Костя рассмеялся.

— Я сидел под кроватью. Они спали и храпели. Я успел осмотреть комнату.

— В темноте?

— У меня есть вот что. — Костя вытащил из кармана крохотный самодельный фонарик, вмонтированный в корпус авторучки. Включил и направил на меня едва заметный луч света.

— Ну, а все-таки, если бы они вас обнаружили?

— У меня на этот счет отработано несколько приемов. Один из них: я говорю, что бежал от погони — дескать, спасите, братцы. Такая ситуация еще больше бы меня сблизила с ними.

— Значит, опять обман?

— А вы вспомните фильм, где Высоцкий играл капитана Жеглова. Там милиционер специально внедрялся в банду.

— Там другое дело. Иногда бывают безвыходные положения, и работники угрозыска идут на крайние меры.

— А смысл?

— Чтобы быстрее обезвредить бандитов.

— А для чего их непременно нужно обезвредить? — пытал меня Костя.

— Чтобы предотвратить новые преступления, — сказал я, уже заметно нервничая.

— Вот то-то и оно. А я во имя чего лез в самое пекло?

Я смотрел на Костю и недоумевал, хотя он мне положительно нравился, все же было что-то отталкивающее в его упрямстве, настырности.

— Я вот, например, знаю, для чего живу! — вдруг решительно заявил Костя. — Может, немного проживу, но на своем пути я не отступлюсь от выбранной мною цели в жизни. И смысл существования для меня заключается в борьбе с преступностью. Если каждый будет стремиться к такой цели хотя бы чуть-чуть, очень скоро на земле не останется преступников.

Костя смотрел куда-то поверх меня. Костин взгляд устремлен был, очевидно, в космогонические дали: именно там, похоже, он фанатически пытался отыскать истину.

Я вдруг понял: Костя со своей самодеятельностью опасен и может наломать дров. Это экстремизм дурного толка. Он был готов обвинить каждого, и меня в том числе, что мы не ставим перед собой благую цель. А праведным является только он один, Костя. Его ограниченность заставляла признавать лишь свою правоту. Невольно пришел на ум Савонарола. И тут же я отверг сравнение. Доминиканский страдалец — гений. Образованнейший человек своей эпохи. И тем не менее человечество не поставило его в ряд величайших гуманистов Возрождения. Ибо человечество не прощает экстремизма, уничтожающего культуру. Этот закон распространяется на всех — на гениев и простых смертных. Я тоже декларирую. Должно быть, я свихнулся…

Три кита, способные вывести Россию из духовного, экономического и правового кризиса

ЛЮБОВЬ, СВОБОДА, ПРЕДМЕТНАЯ СОЗИДАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ — вот те три кита, которые были названы известным русским правоведом и философом Иваном Александровичем Ильиным и благодаря которым Россия способна преодолеть духовный, правовой и экономический кризис.

"Человек — не только живой организм, — писал Ильин, — он еще и живой дух, который имеет право на выбор любви и свободы".

Духовное правовое самоопределение предполагает не отсутствие законов (уголовных, гражданских, политических), не разнузданность человека, не злоупотребление правами и преимуществами, как у нынешних депутатов и новых русских, но ЗАКОННОЕ ОГРАЖДЕНИЕ ВНУТРЕННЕЙ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА от любого посягательства. Духовная деятельность полноценна только тогда, когда она в своем внутреннем существе не урегулирована обязательными запретами и предписаниями, идущими извне, от других людей или от государственной власти. Она должна быть САМО-ПОЧИННА, САМОДЕЯТЕЛЬНА, человек же должен жить, повинуясь только Божьему зову, зову совести и личностному озарению, дарованию, сокрытому в душе.

Надо понять, что творить законы, ограждать граждан от произвола, осуществлять правовое воспитание человек может только по внутреннему УБЕЖДЕНИЮ И ВЛЕЧЕНИЮ, согласно требованиям СЕРДЦА, основанным на ЛЮБВИ, СОВЕСТИ. У него должен быть к этому особый ДАР.

Будущей России предстоит сделать выбор между свободным человеком, выше всего ставящим свое ПРАВО ТВОРИТЬ ДОБРО, ЧУВСТВОВАТЬ И СОЗЕРЦАТЬ КРАСОТУ, РАСШИРЯТЬ ГРАНИЦЫ СВОЕЙ СВОБОДЫ И СВОБОДЫ ОКРУЖАЮЩИХ ЛЮДЕЙ, и рабом, создающим обилие невыполнимых законов, предписаний, запретов. Безумию левого большевизма Россия должна противопоставить не безумие правого либерализма, с чем мы столкнулись в 90-е годы XX столетия, а разумную меру свободы свободы веры, труда, любви, собственности и справедливости, наконец, искания правды.

Мой друг Владимир Попов развернул эти идеи в десятках статей, научных работ, книг. И всякий раз, когда он выступал с этими идеями перед учителями, правоведами, работниками культуры, он ощущал не просто враждебную атмосферу и полное непонимание, но какую-то особую сопротивляемость. Аудитория, казалось, готова была применить любые меры, чтобы избавиться от противных ее пониманию мыслей, идей, пожеланий. У слушателей на лицах было написано: "Знаем мы все это! Не нужна нам эта болтовня! Делом надо заниматься, а не болтать!"

Собственно, нечто подобное говорили Ленин, Луначарский, Макаренко. Такого же мнения придерживаются и многие сегодняшние идеологи: они отрицали и продолжают отрицать ЛЮБОВЬ, СВОБОДУ, СОВЕСТЬ, ДОБРО, ИСТИНУ, КРАСОТУ по двум причинам. Первая — они провидят в общечеловеческих ценностях религиозный смысл: мы, дескать, светские люди, люди культуры и не потерпим поповщины. Сегодня столь открыто, как это делали Макаренко и Луначарский, просто неприлично выступать. Поэтому предпочтительнее более корректная форма: мы не отрицаем богословия, но мы в этой области не специалисты, мы за светскую школу, образование, правосудие. Вторая причина сводится к утверждению того, что в общечеловеческих ценностях отсутствует некий инструментарий. Вот и Костя сказал: "А что я буду со всем этим делать? Здесь же нет метода, не за что ухватиться".

Я возразил Косте:

— Не торопись. Наберись терпения и, по крайней мере, прочти о том, как культурное человечество толкует хотя бы те же заповеди Любви и Свободы.

Костя не возражал. Он взял написанные Поповым "Сорок заповедей Любви и Свободы", а я еще раз подчеркнул, что эти заповеди не Поповым придуманы, а всеми цивилизованными народами. Попов лишь вычленил из всей общечеловеческой культуры эти мысли. А они до этого многократно произносились и апостолом Павлом, и Паскалем, и Достоевским, и Бердяевым, и тем же Ильиным.

— Разберемся, — улыбнулся Костя. И хотя в таком его заключении сквозила некоторая примитивная поверхностность восприятия серьезных вещей, я все же почувствовал, что он глубоко задет: как же, все культурное человечество что-то важное исповедует, а он, великий Костя, ничего этого не знает.

— А мне можно будет почитать? — спросил Шурик, и Костя расхохотался, его мерзкий пренебрежительный смех ничем не отличался от смеха Долинина или Касторского.

— А ты напрасно смеешься, Костя, — сказал я угрюмо. — Шурик такой же человек, как и мы с тобой. Просто жизнь у него была прескверная, и он многого не добрал…

Костя потемнел лицом, а потом признался:

— Я понял, — и обнял Шурика за плечи.

"Сорок заповедей Любви и Свободы"

"Общечеловеческая культура, — писал Попов, — создала максимы о Любви и Свободе — самых приоритетных ценностях в жизни людей. Без освоения этих приоритетных ценностей не может быть ни истинного ПРАВА, ни КУЛЬТУРЫ, ни ДУХОВНОСТИ". Вот они, эти максимы:

1. ЛЮБОВЬ ДОЛГОТЕРПИТ. Греческое слово "макрофумейн" означает терпение к людям, а не к обстоятельствам. Толкователь Нового Завета А. П. Лопухин подчеркивает, что долготерпение обнаруживается в отношении к разным оскорблениям, какие причиняются человеку ближними. Уильям Бартли, замечательный английский комментатор Библии, ссылаясь на Хризостома, говорит, что это слово применимо к несправедливо обиженному, который мог бы легко отомстить за обиду, но все же не делает этого. В таком человеке трудно вызвать гнев. Долготерпение — это признание права другого человека на ошибку.

Как часто мы говорим: "Сколько же можно терпеть тебя?!"

Ответ: "Беспредельно". Суть педагогического труда, одна из главных его сторон в ДОЛГОТЕРПЕНИИ, в сердечной мягкости.