Престолы, Господства - Дороти Ли Сэйерс

— Века. Не помню.

— Пойдёмте со мной, — решительно сказала Харриет. — Выпейте горячий бульон или кофе с бренди.

— Я не могу себе позволить ничего, — сказал он. — У меня ни пенни.

— Но я могу… — начала было Харриет, но, сразу поняв, что будет лучше, если вопрос об оплате вообще не поднимать, закончила: — я могу предложить вам что-нибудь дома. Это недалеко. И пожалуйста, не спорьте. Вам действительно необходимо что-то горячее. Вы же не хотите упасть в обморок прямо на улице.

Он покорно поплёлся рядом с ней. Секунду или две она позволила себе пожалеть о потерянном рабочем дне. У неё вошло в привычку, когда глава не шла, быстрым шагом прогуляться по парку, и часто оказывалось, что по возвращении в ней происходила таинственная метаморфоза и становилось очевидным, в каком направлении двигаться дальше. На сей раз прогулка заставила отложить главу до завтра, но едва ли можно было бросить собрата-писателя замерзать чрезвычайно морозным январским днём, даже если этот собрат и вёл себя как последний осёл — не правда ли? — у которого не хватает ума уйти с холода в дом.

В пустой гостиной на Одли-Сквер горел яркий огонь, и Харриет, усадив гостя перед ним, вызвала Мередита.

— У нас есть бульон, Мередит? Или просто что-нибудь горячее, как можно быстрее?

Мередит спокойно оценил дрожащего гостя.

— Могу посоветовать, ваша светлость, джентльмену не сидеть так близко к огню, чтобы не обжечь обмороженные места, а я немедленно принесу немного бренди.

— Спасибо, Мередит. То, что нужно.

Она наблюдала за Клодом и видела, как тепло, еда и бренди прекратили дрожь в конечностях и постепенно превратили его руки и лицо из синевато-бледных в бледно-розовые. Но он продолжал выглядеть совершенно подавленным.

— Вам лучше? — спросила она, когда Мередит убрал поднос.

— Вы не должны были беспокоиться обо мне, — неблагодарно заявил Эймери. — Другие… никто не беспокоится.

— Разве Лоуренс Харвелл не ставит вашу пьесу? — спросила она.

— Ставит, — коротко буркнул Эймери и немного покраснел. — Я должен быть благодарен врагу. Именно так. Но я…

— Мистер Эймери…

— Зовите меня Клодом. Вы-то не враг. Вы написали очень тёплую рецензию, а я так и не поблагодарил вас за неё.

— Не нужно благодарить за хорошую рецензию, — сказала Харриет. — Это подразумевало бы, что сделали одолжение писателю, тогда как просто отдали должное книге. И, Клод, проявляйте осмотрительность. Не знаю, что вы можете подразумевать, называя Лоуренса Харвелла врагом, но абсолютно уверена, что вы не должны называть его так при мне.

— Почему нет? Если я не могу откровенно говорить с вами, то с кем вообще я могу говорить? По крайней мере, вы хоть немного пожили настоящей жизнью, не как все эти монстры в крахмальных белых рубашках и корсетах из китового уса, кривящие губы и претендующие на полную респектабельность. Лоуренс Харвелл — мой враг, потому что я ужасно люблю его жену. Что вы на это скажете?

Харриет замолчала. Затем произнесла:

— Мне вас жаль.

— Но почему? — Внезапно он вскочил на ноги и начал расхаживать взад и вперёд по комнате. — Почему вы должны меня жалеть? Считаете, я не могу добиться успеха?

«Караул!» — подумала Харриет. Она вдруг осознала, что вступила прямо в тот смертельный промежуток, который отделяет мнения людей о самих себе и ситуациях от представлений, полученных от других людей. И очевидно, бедный молодой человек был во всём этом по самую шею.

— Это несчастье — влюбиться в замужнюю женщину, — сказала она спокойно. — А Харвеллы известны на весь Лондон тем, что пылко любят друг друга. Поэтому да, Клод, мне жаль вас, и я думаю, что вы не можете добиться успеха.

— Я даже не понимаю, где я и где она, — сказал он, возвращаясь на стул и вновь садясь лицом к Харриет. — Она иногда так мила со мной, так добра и так хочет помочь мне с пьесой. А затем в другой раз она просто отставляет меня в сторону. Я жду по несколько дней, чтобы увидеть её, а затем она отменяет встречу, чтобы отправиться по магазинам или сделать причёску, или же у неё болит голова и она не может выйти. Мы должны были встретиться в парке этим утром, чтобы погулять, — добавил он печально.

— О Боже, — воскликнула Харриет. — Вы ждали на таком холоде с утра? Но уже почти стемнело…

— С десяти часов — сказал он. — Но я же не могу уйти, пока не буду полностью уверен, что она не придёт. Не знаю, что делать, леди…

— Называйте меня Харриет, — быстро сказала Харриет. Она всё ещё испытывала трудности, ведя серьезную беседу, в которой фигурировала как леди Питер Уимзи.

— Харриет, я не могу работать, не могу спать, не выхожу из дома: а вдруг она позвонит… Наверное, я схожу с ума. Если так будет продолжаться, я за себя не отвечаю. Я могу сделать всё, что угодно.

— Вы не должны позволить этому продолжаться. Вы должны упорно трудиться над следующей пьесой. Если эта будет иметь успех, как мы все надеемся, тут же появится спрос на другую, и у вас должно быть что-то наготове.

— Правда? — спросил он, выглядя чуть менее несчастным.

— Уверена. Вы просто обязаны трудиться не только ради себя, Клод. На самом деле вы в долгу перед всеми: у вас есть дар, чтобы написать нечто действительно великолепное. И, как я сама обнаружила, чтобы пережить трудные времена, нет ничего лучшего, чем работа. Думаю, вы должны находиться в тепле, продолжать работу и перестать встречаться с миссис Харвелл.

— О, но я не могу этого сделать! — воскликнул он, вновь вскакивая со стула, и, встав над ней, начал, как она с интересом отметила, заламывать руки. Так вот что имелось в виду в той известной фразе…

— Требуйте от меня чего угодно, но не чтобы я оставил надежду!

— А на что вы можете рассчитывать? — спросила она его. Её терпение иссякало. — Едва ли вы можете надеяться убедить миссис Харвелл уйти от мужа и жить с вами. Это погубило бы её.

— Вам лучше знать, — сказал он с горечью.

— Мистер Эймери, я притворюсь, что не слышала этого, — холодно сказала Харриет.

— О, простите! — воскликнул он. — Мне безумно жаль. Как ужасно с моей стороны, когда вы так добры ко мне! Но видите, что я имею в виду, когда говорю, что она сводит меня с ума! Вы сможете когда-нибудь простить меня?

— Я прощу, если вы отправитесь домой и послушаете моего совета.

— И, тем не менее, вы действительно понимаете, на что я надеюсь.

— И действительно думаю, что никакой надежды у вас нет. Она любит своего мужа, и, думаю, наслаждается своим положением в качестве жены Лоуренса Харвелла.

— Но это должно быть так тоскливо — постоянно чувствовать себя обязанной и благодарной, — сказал он. — Ей могло бы понравиться быть той, кто сама оказывает благодеяния.

Взбешённая Харриет решительно задавалась вопросом, как избавиться от него прежде, чем он совершит ещё большую бестактность, когда появился Мередит и доложил о прибытии вдовствующей герцогини. Эта желанная гостья влетела в комнату, обняла невестку и, будучи представленной Клоду Эймери, обрушила на него поток похвал за его стихи и выразила нетерпение в ожидании новой пьесы.

Ободрённый всем этим, он взял себя в руки и удалился.

Когда дверь за ним закрылась, Гонория заметила:

— Видно, что молодой человек от вас без ума, Харриет.

— Простите, свекровь, но все эти слезливые романтические глаза и вся эта бездонная тоска не из-за меня. Я просто подходящая стена плача, которой можно излить душу. И я очень рада вас видеть — вы появились, и я чувствую себя как после снятия осады Мафекинга. [102] Мне кажется, я слушала его уже целую вечность.

— Можно узнать, кто счастливый объект его обожания?

— Миссис Харвелл. Не вижу, почему я не должна говорить вам, поскольку основной припев этой песни в том, что ничего ему не светит.

— Она очень красива, правда? — сказала герцогиня. — Полагаю, мужчины видят мир иначе. Не все мужчины, конечно.

— Вы, естественно, подразумеваете: не Питер, — сказала Харриет, улыбаясь. — Но какое различие во взглядах вы имеете в виду?

— В оценке, которую они дают красоте. Как будто у неё имеется ценность сама по себе. Но красивые люди часто довольно скучны, разве не так?

— Не слишком красивым людям такая точка зрения нравится.

— Но вы же понимаете, что я имею в виду, дорогая. Всех этих богатых мужчин, выбирающих жену как предмет мебели или прекрасную картину, чтобы украсить дом, а затем вынужденных слушать её за завтраком и двадцать лет спустя.

— Ну, по крайней мере, — сказал Харриет, — вам не надо бояться, что Питер выбрал меня в качестве обстановки для дома. Он очень скоро вернётся, не желаете чего-нибудь выпить и подождать его?

Помимо чёрного платья возникла необходимость и чёрных шляпках. Каждой женщине в Лондоне оказалась нужна чёрная шляпка, и магазины по продаже головных уборов были переполнены — даже маленькая, весьма эксклюзивная мастерская на Мейфэр, куда Харриет была направлена Алкивиадом. Ей пришлось подождать, пока не освободится стул около зеркальной стенки, и, как только она села, женщина, сидящая рядом с ней, сняла шляпку-колокол из толстого бархата и откинула назад голову, выпуская на свободу тяжёлый водопад медно-красных волос.