Подьячий Разбойного приказа - Константин Константинович Костин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лука задумчиво погладил узкую бороду:
— Сам не знаю… Как сквозь землю провалился. Уж не случилось ли чего?
— Сам волнуюсь, дьяк Лука.
— Он не говорил, куда собирался, когда ты его последний раз видел?
— Вроде бы татя какого-то собирался искать у его любовницы. В горшечной слободе.
— В каком доме — говорил?
— Бывал я недавно у того дома. Никого нет, на двери замок.
— Бери лошадь и езжай. Если кто дома, то все узнай — был ли, когда, куда собирался… А если нет — ломай замок, осмотри дом. Неладное чувствуется. Что-то у меня сердце не на месте…
Ну вот, простенькая комбинация провернута, и я с полным правом могу приехать в дом Анфисы, найти два тела и обляпать все своей аурой.
С такими довольными мыслями я трюхал по горшечной слободе… пока не увидел несколько телег, стоящих у дома Анфисы. И людей, которые выносили из него тела.
Опоздал.
Глава 14
Несколько человек в разноцветных кафтанах, ярких, по здешней моде, как раз сейчас выносили тело дьяка Алексея. Голова запрокинулась и борода, пропитанная засохшей кровью, торчала вверх.
Сейчас снимут отпечатки ауры, опросят соседей — и выйдут на меня. В Приказе меня все знают, не так уж нас и много, сразу поймут, кто наследил в доме.
Стоп. В Приказе действительно все знают друг друга. Тогда почему я не знаю никого из этих ребят? А если они не из Приказа — куда они тела собираются везти?
А вот сейчас и узнаем…
— Что здесь случилось? — спросил я, подъезжая.
Один из возниц, сидевший на телеге, сумрачно посмотрел на меня, явно желая отправить в пешее эротическое, но резонно опасаясь. Верхом здесь кто попало не ездит, вот так нахамишь, а потом неприятностей не оберешься.
— Людей убили.
— Сам вижу, что не от обжорства умерли. Куда тела везти собрались?
Возница промолчал, зато в разговор ввязался молодой парень в ярко-алом кафтане, с саблей на боку и с настолько наглым лицом, что сразу захотелось дать ему в дыню:
— В Разбойный Приказ, куда ж еще.
— Вы еще скажите, что вы из Приказа, — я спрыгнул с лошади. Да, знаю, верхом, случись что, сражаться удобнее, но я до сих пор этому мастерству не научился как следует. Да и сабли у меня нет. И пистолет опять забыл, раззява!
— Может и из Приказа, — наглый неожиданно оказался ниже меня. Ненамного, но его это явно задело.
— Неет, — протянул я, — Это я — из Приказа.
Я крутанул в пальцах свою печать.
— А вот вы кто такие?
Наглый нахмурился:
— Езжай куда ехал, приказный.
Вот это наглость. Нет, не то, чтобы я слишком задирал нос из-за того, что служу в Приказе, но как-то подпривык, что к нам, сыскным, относятся с уважением. Пусть не всегда искренним, но ТАК хамить не каждый осмелится.
— А я сюда ехал, — широко улыбнулся я. Ну как улыбнулся — оскалил зубы.
— А теперь езжай отсюда, — хохотнул Наглый. Надо же, какой бесстрашный, как будто в кармане запасная челюсть лежит. Или он считает, что его дружки, которые потихоньку подтягиваются к нему — и один из них, думая, что я этого не замечаю, подходит со спины — смогут меня скрутить, или…
Или за ним кто-то стоит.
Нет никого наглее, чем мелкая сошка, служащая кому-то очень и очень серьезному. Она чувствует свою безнаказанность и теряет берега.
— А вот сейчас все вместе соберемся и поедем, — пообещал я, — В Приказ, как и собирались. Там и расскажете, куда вы тело нашего приказного дьяка собрались везти и кто его убил. Уж не вы ли?
— Что это твой дьяк с татем в одном доме делал?
— Это вон с тем, что ли? — кивнул я на Заморского.
— Ага!
— А чего это у вашего татя холопское клеймо Морозовых стоит?
Лицо Наглого перекосило. В шахматах такое положение называется, если не ошибаюсь, «вилы» — что не скажи, все будет не то. Холоп ворует, и боярин об этом не знает? Значит, сил или умения не хватило на то, чтобы полноценную печать поставить, не дающую излишней вольности, то есть — называешь своего боярина слабаком. Холоп ворует и боярин об этом знает? Значит, ворует именно по приказу боярин, то есть — называешь своего боярина преступником. Нет, выкрутиться еще можно, сказать, например, что печать поддельная или…
Наглый выбрал самый тупой выход. Он поднял руку и показал мне увесистый золотой перстень:
— Здесь дела рода Морозовых.
А, так вот кто ты такой. Держальник, боярская пристяжь из обедневших дворян, ни кола, ни двора, одна дворянская гордость. Служат при боярах, как полноценные дворяне — царю.
Короткую паузу держальник воспринял, как свою победу в споре и решил закрепить ее. Разумеется, самым имбецильным способом:
— Проваливай, крапивное семя.
А вот это он зря. Сейчас обидно было.
* * *
У полицейских в любое время и в любой стране были прозвища. Менты, копы, ажаны, фараоны… Эти прозвища делятся на две группы. Те, которые полицейским нравятся и которыми они могут называть сами себя. В неформальном общении, разумеется. И те, которые служат только для оскорбления.
Строго говоря, «приказный», это тоже прозвище. Так можно назвать любого, кто служит в любом Приказе, примерное соответствие для нашего времени — «служивый»… хотя нет, в нашем времени это уже жутко устаревшее слово… Ну, примерно как обращение «военный» к любому, собственно, военному. В общем — неформальное, но допустимое.
А вот «крапивное семя»… Опять-таки — так назвать можно любого служащего в Приказе, если вы хотите его оскорбить, конечно, но назвать так подьячего Разбойного Приказа… Мы более болезненно относимся к этому прозвищу, возможно, из-за наших корпоративных кафтанов, темно-зеленого, «крапивного» цвета. В общем — все равно, что полицейского в лицо назвать «мусором». Спустить такое я не могу — меня просто не поймут мои же. Особенно — рядом с мертвым дьяком. Ведь получается, что это хмырь оскорблял и его.
Парень явно нарывался на неприятности. И они к нему пришли.
* * *
Не знаю, чего он ожидал. Может, и вправду думал, что я развернусь, запрыгну на лошадь и уеду?
Ну, он почти не ошибся. Я развернулся.
Для того чтобы с разворота впечатать ему кулак в нос.
Понеслась!
Сабля только у схватившегося за лицо наглого держальника.
Локтем в лицо того, что стоял сзади — настолько пах чесноком, что не промахнешься с закрытыми глазами.
Держальник
