1982, Жанин - Аласдер Грей

Так. С этого момента я смогу подавлять собственную похоть, сохраняя око воображения холодным, словно линза киноаппарата, а слух – сдержанным и отстраненным, как маленький микрофон. Глаз и ухо движутся среди слов и проводов. Они пересекают тропинку и тайком проникают за один полог листьев, потом за другой. Вдали чирикает птица. Я слышу шепот, затем блаженные стоны. Я забыл вообразить, во что одета Хельга. Неужели слабеет мой интерес к женской одежде как средству сексуального стимулирования? Не дай бог. На Хельге должны быть узкие джинсы – как у того мальчика с катапультой. Раздается еще один сладостный стон. Последний слой листьев пройден. Я смотрю на полянку, где Жанин лежит, окруженная облаком своих черных волос. Пряди их беспорядочно разбросаны по блаженно прикрытым векам, сладостно стонущим губам, упругим грудям, вывалившимся из расстегнутой блузки. Это такая свободная блузка с несколькими большими белыми пуговицами. Черная бархатная юбка, окутывающая ее пышные бедра, застегнута на такие же пуговицы, и сейчас сильная рука Хельги ловко расстегивает их и ласково проскальзывает между раздвинутыми бедрами Жанин, пальцы ее мягко исследуют влажную потаенную долину, а язык Хельги тем временем раздвигает черные волосы, добираясь до маленького ушка Жанин. Хельга легонько покусывает ей мочку уха и шепчет:

– Ни лифчика, ни трусиков. Ах ты, маленький бесенок, ты явно этого хотела.

– М-м… Я не ожидала, что мне так скоро повезет. Не останавливайся.

– А ты не хочешь меня раздеть? – спрашивает Хельга, одежда которой тесна в тех местах, где у Жанин одежда свободная (если не считать больших карманов на грудях и ягодицах), а на ногах у нее ковбойские ботинки, тогда как Жанин уже сбросила свои сандалии. Жанин шепчет в ответ:

– Попозже. Сейчас я не в состоянии двигаться. Сделай для меня еще что-нибудь приятное.

Солнечные блики пробиваются сквозь листву и пляшут над их льнущими друг к другу телами.

Вскоре мне придется их прервать, хотя я предпочел бы к ним присоединиться. Как, должно быть, приятно оказаться рядом с двумя прекрасными женщинами, неспешно ласкающими друг друга и мечтающими о крепком мужском члене. Члены созданы для влагалищ. Зонтаг иногда хотела секса втроем, но с двумя мужчинами. Она мне об этом говорила. Я ответил:

– Ах.

– Нет ли у тебя какого-нибудь милого приятеля, с которым ты хотел бы мной поделиться?

– Нет, и не предвидится.

– Ну и ладно, я сама многих знаю. Уверена, что мне удастся найти подходящую кандидатуру.

– Ох.

– Тебе нравится моя идея?

До меня вдруг дошло, что если Зонтаг будут одновременно иметь двое мужчин с двух разных сторон, то это лишит ее возможности произносить свои помпезные лекции, по крайней мере, во время соития. Может быть, вместе с другим мужчиной мы могли бы превратить ее в инструмент для чистого наслаждения. Я возбудился и сказал:

– Твою идею стоит попробовать.

Она засмеялась и произнесла стыдливо:

– Я тебя развращаю.

– ?

– Раньше у тебя никогда не возникало идеи о гомосексуальной связи.

– Я и сейчас этого не хочу. Ты будешь между мною и другим мужчиной. Я даже пальцем до него не дотронусь.

Она злобно захохотала:

– Чушь какая-то! Вот так рассмешил! Почему ты должен подавлять свои чувства по отношению к представителю своего пола? Неужели ты никак не возьмешь в толк, что никогда не сможешь удовлетворить женщину, если не любишь себя, а как же ты можешь любить себя, если шарахаешься от собственного пола?

– Звучит как тригонометрическая теорема.

– Да, конечно, но ты от меня так просто не отшутишься. Не любить представителей своего пола – бесчеловечно, мужчина в твоем возрасте должен был хотеть этого хотя бы пару раз в жизни. Ласкать другого мужчину – почти то же самое, что ласкать себя самого.

– Никогда себя не ласкал.

– Не может быть. Ты мастурбируешь.

– Верно, но при этом до себя не дотрагиваюсь.

– Это невозможно!

Тут до меня дошло, что большинство женщин уверены, что невозможно мастурбировать без помощи рук. От этого я почувствовал легкое превосходство. Я улыбнулся и пожал плечами. Зонтаг нахмурилась и спросила:

– Как же ты это делаешь?

Я объяснил, что придумываю себе возбуждающее приключение с женщиной. В момент наивысшего возбуждения кончаю в матрас, как в женщину.

– Ах, вот оно что! Используешь матрас в качестве женщины. И поэтому хочешь использовать меня в качестве матраса. Спасибо, но я пас.

Довольно часто Зонтаг одерживала надо мной такие маленькие победы. Ни один из нас не становился от этого счастливее.

Однако ей удалось обнаружить нечто неожиданное для меня. Я понял, что никогда не думал о том, чтобы ласкать собственное тело своими руками. Услышав такое от нее, я исполнился ужасающего отвращения, сравнимого с тем, что я испытываю при мысли о прикосновении к другому мужчине. По своему опыту знаю, что женские объятия вызывают наслаждение, смешанное со страхом, и ведут к боли, но почему я инстинктивно уверен, что телесный контакт с другим мужчиной – отвратителен?

– Вытяни руки и сведи их вместе.

Не хочется мне обвинять Хизлопа во всех моих неудачах. Конечно, он был самым плохим из всех моих учителей, но продолжалось это не более года. Что же касается моего отца, табельщика, то он никогда не бил меня, вообще не прикасался ко мне с тех пор, как носил меня маленького на плечах. Он был серьезным и сознательным, внимательным в речах, не очень веселым, но физически очень тактичным. А может, это драки всему причиной? По дороге из школы мне случалось повздорить с кем-нибудь из одноклассников. В таких ситуациях мы частенько выходили за рамки приличий и начинали произносить в адрес друг друга всякие оскорбления. Двое отделялись от группы, выкрикивая грубости, а остальные окружали их плотным кольцом, и тогда эти двое начинали драться, пока кто-нибудь из них не заплачет или пока проходящий мимо взрослый не растащит драчунов. У меня бывали такие случаи в возрасте от семи до двенадцати лет, но не чаще, чем у любого другого мальчишки. В любой школе среди учеников найдется свой Безумный Хизлоп, который всех задирает. Говорят, задиры встречаются даже среди девочек. Хулиганы обычно выбирают себе жертву среди слабых ребят, у которых нет друзей. Уж не знаю почему но я ни разу не подвергался подобной агрессии. Но у меня до сих пор сохранился физический страх перед футболом. Он возник где-то в промежутке между драками начальной школы и Второй мировой войной. Такова история моего страха перед мужским телом, правда, она не объясняет его. На некоторые вопросы никогда не найти ответа. Забыть о них.

Рукой Хельга нежно исследует и ласкает влажную потайную долину Жанин, а зубами мягко покусывает розовую мочку уха в гриве черных спутанных волос, над девушками пляшут солнечные лучи, проникающие сквозь густую листву, и мне хотелось бы, чтобы все так и продолжалось. Но поскольку я не могу присоединиться к ним, то мне остается только маячить неподалеку и вызывать злых духов. Страстный шепот на полянке резко затихает, потому что сверху вдруг раздается противный смех. Жанин открывает глаза. Хельга откатывается в сторону, становится на колени и оглядывается.

– Я здесь, – раздается голос сверху.

На толстом суку футах в двенадцати над их головами развалился маленький босоногий человечек в рабочем комбинезоне, закатанном до колен, с часами на широченном металлическом браслете. Он бы сошел за десятилетнего ребенка, но у него морщинистая лысая голова старика.

– Не надо останавливаться, продолжайте. Мне нравится, – говорит он.

– Ах ты, маленький ублюдок! – выкрикивает Хельга, поднимаясь на ноги и озираясь в поисках камня.

Жанин садится, откидывает назад волосы и неловко натягивает блузку.

– Оставь свои сиськи в покое, пусть висят, они больше понравятся Хьюго в таком виде, – хихикает противный мальчишка. Хельге так и не удалось найти камень.

– Вставай, милая, – говорит она, обращаясь к Жанин, – он сумасшедший. Пошли отсюда.

– Ничего у вас не выйдет! Я закрыл ворота.

Он показывает им ключ, который сверкает на солнце. Хельга смотрит на него и бросает Жанин:

– Я сейчас.

Она скрывается за деревьями, направляясь к тропинке. Жанин остается на поляне, застегивая юбку. Мальчишка говорит светским тоном:

– Да оставь ты в покое свою юбку. Все равно через десять минут тебе придется снова снимать ее.

– Кто ты такой, черт побери?

– Хьюго называет меня Купидон. Ему нравятся незаконно пробравшиеся на территорию девочки, которых я для него отлавливаю.

Возвращается Хельга.

– Да, он и в самом деле запер ворота, – бормочет она, становится, расставив ноги и уперев руки в бока, и смотрит на Купидона, который сидит, оседлав сук, тоже уперев руки в бока и улыбаясь ей. Она обращается к нему, стараясь придать голосу оттенок ласковый и беспечный: