Заговор королевы - Вильям Энсворт

— Д'Арк, — сказал король Жуаезу мягким и приятным голосом, — не можешь ли ты сказать мне, чье прелестное лицо прячется под маской там, в свите Ее Величества, моей матери? Оно должно быть прелестно, если губы и шея не обманывают. Ты видишь, про кого я говорю?

— Вижу, государь, — ответил Жуаез, — и совершенно согласен с Вашим Величеством, что лицо, которое скрывает эта маска, должно быть божественно. Шея бесподобна, бюст Венеры, но что касается их обладательницы, то хотя я льщу себя надеждой, что достаточно знаю всех дам из свиты Ее Величества и могу угадать девять из десяти, как бы они искусно ни приоделись, но признаюсь, я сбит с толку этой незнакомкой. Ее походка прелестна. Ей-богу! С позволения Вашего Величества, я пойду узнаю, кто она такая!..

— Постой, — сказал король, — не надо. Сен-Люк сейчас разрешит наши сомнения, он с ней танцевал испанскую павану. Как называется ваша хорошенькая партнерша, барон?

— Для меня так же затруднительно, как и для вас, государь, назвать ее имя, — отвечал Сен-Люк. — Я напрасно старался разглядеть ее черты, и звук ее голоса мне совершенно неизвестен.

— Как ни ревнует мадам д'Эпинэ своего красавца мужа, — сказал, улыбаясь, король (баронесса, по мемуарам того времени, была горбата, дурна, крива и даже хуже того), — но надо сознаться, что если даже вы, Сен-Люк, не произвели впечатления на прекрасную незнакомку, то кто же из нас может надеяться в этом преуспеть? Это не может быть, — хотя рост почти одинаков, — девица де Шатеньере. Это не красавица ла Бретеш, — Вилькье узнал бы ее, как бы она ни переоделась, — ни Сюржер, божество Ронсара, ни Телиньи, ни Мирандр. Ни одна из них не выдержит с ней сравнения. Какая грация, какая легкость! Она так танцует, как будто у нее крылья.

— Кажется, вы увлекаетесь ею, государь, — сказал Сен-Люк с улыбкой, чтобы показать свои красивые зубы. — Должны ли мы из этого заключить, что девица одержала победу над нашим королем?

— Девица уже одержала другую победу, которой она поистине может гордиться, — вставил Шико.

— Право! — вскричал Сен-Люк. — О ком же это ты говоришь?

— О! Речь идет не о тебе, прекрасный Франциск, — отвечал шут. — Ты, как и наш дорогой Генрио, становишься жертвой каждого мимолетного взгляда, и той девице нечего особенно гордиться, которая покорит одного из вас. Тот, чью любовь она приобрела, — такой человек, внимание которого лестно для каждой девицы.

— А! — вскричал король. — Я вижу, тебе все известно. Кто эта девица, и который из моих дворян ее поклонник?

— Кажется, что все, государь, — отвечал Шико, — но если бы мне пришлось назвать самого преданного из ее почитателей, я бы указал на шута вашего величества. Самый предприимчивый — Сен-Люк, самый ветреный — Жуаез, самый степенный — д'Эпернон, самый самонадеянный — де'О, самый толстый — Вилькье, самый отважный — ваше величество.

— И самый счастливый, мог бы ты прибавить, — прервал его Генрих.

— Нет, — возразил Шико. — В делах любви короли никогда не бывают счастливы. Они никогда не имеют удачи.

— Почему же нет? — сказал, улыбаясь, Генрих.

— Потому что своим успехом они обязаны не себе, но своему положению, а потому его и нельзя назвать удачей.

Можно ли назвать удачей приобретение того, в чем нельзя отказать?

— Мой предшественник, великий Франциск, испытал противное, — отвечал король. — Он, по крайней мере, был порядочно счастлив в любви, даже и в том значении, которое ты придаешь этому слову.

— Сомневаюсь в этом, — возразил Шико, — и мой предшественник Трибуле был одинакового со мной мнения. Королей всегда узнаешь под их костюмом.

— Я не намерен брать тебя в духовники, — сказал Генрих, — но что сказал бы ты, если бы я сделал пробу над прекрасной незнакомкой? Сколько ты прозакладываешь, что я, замаскированный, буду иметь успех?

— Никогда не бросайте своего козыря, — отвечал шут, — это была бы, по правде, жалкая игра. Подойдите к ней королем, если хотите быть уверены в успехе. Даже и в таком случае я остаюсь при моих сомнениях. Впрочем, я закладываю мой скипетр против вашего, что ваше величество проиграет в первом случае.

— Я в свое время докажу тебе противное, — возразил король. — Я не привык к поражению, а покуда я приказываю тебе сказать мне все, что ты знаешь об этой девице.

— Что я знаю, можно высказать за один раз.

— Ее имя?

— Эклермонда.

— Хорошее начало. Имя нам нравится. Теперь скажи мне фамилию.

— Чтобы черт меня побрал! Государь, я не знаю. Она не имеет фамилии.

— Не шути!

—Именем вашего батюшки, великого Пантагрюеля (я никогда не божусь в шутку), клянусь вам, государь, я говорю серьезно. Прелестная Эклермонда не имеет фамилии. Ей не представится случая совещаться с герольдом относительно своего герба.

— Как это, негодяй? Она же фрейлина нашей матери!

— Извините, государь, но вы желали получить сведения. Я конкретно вам отвечаю. В ее рождении есть какая-то тайна. Эклермонда сирота, гугенотка.

— Гугенотка! — вскричал король с выражением отвращения и наскоро крестясь. — Клянусь Святым Причастием! Ты, верно, ошибаешься.

— Я должен был сказать — дочь гугенота, — пояснил Шико. — Никто не осмелится отыскивать еретиков в свите Екатерины Медичи. Они бежали бы от нее, как черт от ладана. Иоанн Кальвин имеет мало последователей в Лувре.

— Да простит мне Господь! — вскричал государь, хватаясь поспешно за четки. — Странно, — прибавил он после минутного молчания, — что я никогда ничего не слыхал об этой девице и о ее истории. Уж не хочешь ли ты позабавить нас глупой басней?

— Разве королева Екатерина посвящает вас во все свои тайны, государь? — спросил Шико. — Я не думаю этого. Но выслушайте меня, и вы узнаете историю Эклермонды, рассказанную самым романическим слогом.

И, принимая презабавную позу и уморительно важную мину, шут продолжал:

— Запертая в своей жалкой комнатке под бдительным надзором слуг ее величества, лишенная любых отношений с придворными, и в особенности с теми, которых подозревают в ереси, Эклермонда до последнего времени проводила жизнь в полнейшем заключении. Кто бы ни был ее отец, по-моему, несомненно, что он был знатного рода и гугенот, так как его закололи в приснопамятную ночь Святого Варфоломея. Будучи еще ребенком, Эклермонда была поручена вашей царственной матери, которая воспитала ее в истинной католической и апостольской вере таким образом, о каком я вам рассказывал.

— Черт возьми! Любопытная история, — отвечал король, — и теперь я вспоминаю некоторые подробности, которые ты передал, хотя они давно уже испарились из моей памяти. Мне надо видеть прекрасную Эклермонду и поговорить с ней. Наша мать дурно с нами поступила, не представив нам эту девицу.