Избранные произведения для детей - Дмитрий Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы кто такой? — спросил кто-то.
— Я? — переспросил волшебник и, подумав, ответил с улыбкой: — Я — птица… Да, настоящая птица.
В ответ послышался смех.
— Да, настоящая птица, — настойчиво повторил волшебник. — Зовут меня Иваном Гаврилычем Мухиным, а все-таки птица. Ну, об этом поговорим потом, а сейчас пойдемте пить чай.
В толпе всегда найдется решительный человек, который поведет за собой других. Так было и с нами. С другой стороны, и выпить горячего чая было недурно. Мы веселой гурьбой вошли в баню, где топилась печь. Из банной каменки волшебник ухитрился сделать себе большой камин, а банный полок был превращен в какой-то музей редкостей. Тут стояли какие-то мудреные машины, колеса и т. п. Баня была устроена по-старинному, большая и светлая, благо прежде лес был дешев.
— Садитесь, дорогие гости, — приглашал нас волшебник. — Места всем хватит…
Мы сели на большую лавку у окна, а гостеприимный волшебник принялся готовить чай. Всего интереснее было для нас то, как он приготовит чай без самовара; но дело оказалось самое простое: в камине у огня стоял чугунный котел — вот и самовар. Чайник с подбитым носиком и две жестяные кружки составляли весь чайный сервиз. Все это было так хорошо, что мы забыли всякий страх. Помилуйте, напиться чаю из чугунного котла да из жестяной кружки — это одно уже делало настоящий праздник.
— А разве птицы пьют чай? — решился кто-то спросить, когда чай был готов.
Всем сделалось ужасно весело.
Волшебник добродушно смеялся вместе с нами, и мы как-то сразу полюбили его, как умеют любить только дети. Сейчас он был в синей блузе, подпоясанной ремешком. Голова у него была совсем лысая, отчего лоб казался необыкновенно большим, чуть не с чугунный котел, в котором так весело сейчас кипела вода. Худое лицо было покрыто глубокими морщинами, а серые, большие, грустные глаза смотрели с пытливой ласковостью.
— И у птицы есть свой чай, — добродушно говорил волшебник, потирая руки. — Ну-ка, чем отличается птица от человека?
— У нее нет рук…
— Она в перьях…
— Она глупая…
— А главного-то и не сказали, — перебил нас волшебник. — Всякая, самая глупая птица и та умеет летать, а человек не умеет. Вот тут-то и секрет, братцы…
— А почему вы называете себя птицей?
— А потому, что я тоже полечу, как птица…
Мы звонко расхохотались. Этакой смешной волшебник и вдруг полетит…
— У вас хвоста нет, — пошутил кто-то.
— Будет все: и хвост, и крылья… Все будет, как у настоящей птицы.
— Неужели вы полетите?
— Непременно…
Волшебник начал подробно рассказывать нам историю воздухоплавания, перечисляя по именам всех знаменитых воздухоплавателей и сделанные ими открытия…
— Пока дальше воздушных шаров еще никто не пошел, — рассказывал он. — А это пустяки… С воздушными шарами ничего не поделаешь. Все дело в том, когда будет изобретена воздухоплавательная машина. Изобрели же паровую машину, открыли электричество, — ну, откроют и воздухоплавательную машину. Вся задача в том, что она должна быть в десять раз легче паровой машины и развивать силу в десять раз больше. Наука идет вперед, и это будет сделано…
III
У нас быстро завязалось самое близкое знакомство с волшебником. В его замке мы чувствовали себя настолько дома, что сделались надоедливыми и уж слишком бесцеремонными. Но он все терпел от своих молодых друзей и позволял нам хозяйничать в его помещении, как мы хотели. Запретной областью оставался только банный полок, где стояли модели каких-то непонятных машин и приборы. Волшебник с одушевлением посвящал нас во все тайны воздухоплавания, объяснял устройство воздушных шаров, а всего интереснее — рассказывал ужасные случаи с аэронавтами.
— Все это были герои науки, — любил повторять волшебник. — И для науки требуется не меньшая храбрость, чем на войне… А сколько труда, терпения и ума затрачено на малейшее открытие в области науки! Мы слишком привыкли к окружающим нас чудесам этой науки… Никто уже не удивляется ни пароходу, ни железной дороге, ни телеграфу, ни напечатанной книге, ни швейной машине, ни зажигательной спичке, а ведь все это придумано гениальнейшими людьми, выстрадано. Под каждым изобретением лежит много-много испорченных жизней, несчастий и страданий тех безумцев-изобретателей, над которыми при жизни смеялись и которые дарили человечеству свои открытия…
Волшебник говорил с увлечением. На его высоком лбу выступали капли пота, а худое и бледное лицо покрывалось румянцем. Он любил разговаривать на ходу, смешно размахивая руками.
— Да, да, мы не умеем ценить наших благодетелей и смеемся над ними, как глупые дети, — объяснял волшебник. — Каждое новое открытие или изобретение, — это благодеяние всему человечеству… И тот безумец, который откроет секрет движения по воздуху, перевернет всю историю человечества. Даже приблизительно нельзя себе представить, что тогда будет… Да, такой человек в свое время должен явиться, и мы все полетим по воздуху, как птицы. Это будет величайшим завоеванием… И я верю, что даже люди сделаются добрее и лучше, потому что у них, благодаря воздухоплаванию, явится больше средств к существованию, больше удобств и тысячи других преимуществ, о которых мы сейчас и мечтать не смеем.
Много-много говорил в этом роде странный старик, и мы отлично его понимали и даже готовы были согласиться, что таким гениальным изобретателем явится именно он, наш собственный волшебник.
— Он полетит непременно, — толковали мы между собой. — А пока скрывает все…
По нашему мнению, изобретатель воздухоплавания даже должен был жить в бане, а не в обыкновенном доме. В наших детских глазах волшебник превращался в существо необыкновенное, ведь он знал решительно все на свете и все мог сделать.
Впрочем, бывали моменты разочарования. Иногда волшебник принимал нас очень сухо, то есть был неразговорчив, морщился и глухо кашлял. Правда, зима стояла суровая, баня была занесена снегом чуть не до самой крыши, камин давал мало тепла, и волшебник сидел у себя дома в шубе. Временами он исчезал на несколько дней, и мы только по дыму из банной трубы могли догадываться об его возвращении.
— Ну, что, детки, как дела? — спрашивал он обыкновенно после такой разлуки, и в его голосе слышалась какая-то особенная нежность. — А я уж соскучился о моих воробьях… ведь вы тоже птицы, а будете побольше, отрастут крылышки и разлетитесь в разные стороны.
К нашему стыду должен признаться, что мы совсем мало интересовались вопросом, кто такой наш волшебник, откуда он взялся и почему поселился на нашем пустыре. Мы довольствовались тем, что видели наши глаза и слышали наши уши. Впрочем, иногда волшебник рассказывал нам о том, как живут люди за границей и в Америке. Очевидно, он много путешествовал и много видел. Одним словом, волшебник являлся для нас живой энциклопедией всевозможных знаний.
Суровая зима прошла. Наступала тяжелая северная весна с ее гололедицей, снежными метелями и ростепелями. То, что оттаивало днем, замерзало ночью. Весеннее солнце точно разъедало саженные сугробы снега, пока не появились первые весенние проталинки. Наш пустырь постепенно таял, а «Средиземное море» точно вспухло и покрылось трещинами. Но и этот мучительный период северной весны миновал, и снег оставался только в теневых местах и в бурьяне. Прилетели первыми синички-трясогузки, показались дорогие гости скворцы, а вместе с весной у нас проснулась и жажда возобновить прекращенную волшебником охоту на птиц.
— Что мы его слушаем? — роптали более строптивые мальчуганы. — Пусть он кашляет в своей бане, а мы будем ловить птиц…
С детской жестокостью мы отплачивали самой черной неблагодарностью нашему старому другу. В одно действительно прекрасное весеннее утро мы тайком пробрались в наш пустырь с возобновленными тайниками, западнями и ловушками. Увлеченные своим предприятием, мы не заметили, что волшебник сидит на пороге своей бани. Несмотря на солнечное, теплое утро, он был в шубе и, видимо, грелся на солнце. На свежем воздухе он показался таким жалким, высохшим, изможденным.
Мы были смущены и даже хотели убежать, но волшебник нас остановил:
— Ах, детки, вы опять за старое принимаетесь? Стыдно, очень стыдно. Неужели вам приятно смотреть на хорошенькую птичку, которая умирает с тоски в клетке? Ведь это ужасно… А потом подумайте, что может быть красивее птицы? Это сама свобода… Она летит к нам из-за тридевять земель, как дорогая гостья, а вы ее хотите посадить в тюрьму…
К сожалению, эти прекрасные слова не действовали на нас. Мы были слишком захвачены весенним теплом и светом и жаждали самой бурной деятельности, а тут какой-то волшебник захватил дорогой нам пустырь…