Третий ангел - Виктор Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давно никому не говорил царь столь уветливых слов. Да только Филипп от них не растаял.
— Страх холуёв родит, а холуй и страну не оборонит и дела не сделает, — твёрдо возразил о — У мудрого государя две подпоры: вера и закон. Не дели страну, государь. Сам ведаешь — царство разделившееся стоять не может. Мы все твои дети. Человек, он ведь всяк бывает. Сегодня жаден, а завтра бескорыстен, сейчас пуглив, а завтра жизнью жертвует. Правду ты сказал: у меня на Соловках всё было по строгости. Однако ж закон для всех был один и для простого чернеца и для меня, игумена. Потому и слушались беспрекословно. А у тебя для опричных — одно, для земских — другое. Аль не видишь к чему сие ведёт?
— Ты думаешь, я глуп? — холодно усмехнулся царь. — Да токмо не про закон ты хлопочешь. Ты хочешь как Сильвестр меня за руку водить, хочешь сам государиться за моей спиной. Не будет того. Попомни: один государь в стране! Моя власть от Бога! И будь надёжен — всех покорю в свою волю. А кто не покорится — на кол! И за опальных не проси, всё одно не помилую.
— Коли так — завтра же отъеду назад, — твёрдо ответствовал Филипп.
Видел, как налились кровью глаза царя, как замелькали в них огоньки бешенства, видел, что царь сдерживает себя из последних сил. Знал, почему сдерживает. В Москве в ту пору Земский собор шумел, не только бояре, но и дворяне лучшие против опричнины восстали. Уразумел царь, что разом с церковью и с земством враждовать ему не с руки. Нужен ему был Филипп, до зарезу нужен. Потому и стерпел.
После долгих препирательств договорились считать опричнину семейным делом царя, но сохранили за владыкой право просить за осуждённых. Филипп согласился на эти условия, хоть и томился предчувствиями.
Тогда он ещё верил царю.
Но закончился Земский собор, и опричники похватали всех челобитчиков. Иных сразу казнили, другим урезали языки. Не помогла и заступа владыки. И понял Филипп, что царь его попросту обманул. Сначала расправится с земскими, а после возьмётся за церковь.
Стерпеть такое вероломство он не мог. Спешно скликнул Собор Священный. Рассказал всё как было, просил поддержать. Повскакали с мест святители, выплеснули накипевшее. Наперебой жаловались на бесчинства опричные. Где это видано? Суд святительский отменили, теперь монахам велено мирским судом судится. Земли завещать монастырям запретили! А сколь у каждого родичей пострадавших?
И уж совсем было поверил Филипп, что пойдут за ним святители, ан, снова просчитался. И в пастырском стаде нашлись паршивые овцы. Восстали против него игумен опричного Суздаля Пафнутий и царский духовник Евстафий. Но истинно предал Пимен Новгородский. Всё, о чём говорили на Соборе, донёс царю. И разом присмирели святители. Одни вздыхали тяжко, другие бубнили невнятицу, а третьи прямо сказали: ты нас, владыка, не впутывай, наше дело молиться, а в мирские дела нам негоже соваться. Горькие слова сказал он тогда собратьям:
— Предаёте сегодня меня, а завтра худо вам всем придётся. Для чего ж собрались? Молчать? Или на царский синклит оглядываетесь, который молчит, как воды в рот набрав? Так они обязалися куплями житейскими. Мы же перед Богом в ответе за паству свою. Выходит, оставим её опричным волкам на съедение?
Молчали, уводили глаза. Так Филипп остался один. Но не уступил, не убоялся. Принародно обличил царя-кровопийцу, трижды отказал ему в святительском благословении, бестрепетно вступился за свою паству.
Судили митрополита мирским судом, что тоже было делом неслыханным. Нашлись иуды — всё те же Пимен, Евстафий, Левкий, вылили на него всю грязь, какая нашлась, да только грязь к нему не пристала. Филипп точно и не слышал их клеветы. Вновь потребовал отменить опричнину, а до той поры сказал, что слагает с себя митрополичий сан.
— Погоди, владыка, — возразил царь. — Изволь последнюю службу отслужить, простись с народом, а там уж делай как знаешь.
Понял Филипп, что царь что-то задумал, но и тут не уклонился.
Восьмого ноября в день святого Михаила он в последний раз служил в Успенском соборе. Шёл как на Голгофу. Едва началась служба, ворвались в собор Басманов Алексей и с ним Малюта Скуратов. Растолкав народ, Басманов громко зачёл царёв указ о низложении митрополита. Зверем кинулся Малюта. Совлёк с митрополита святительские одежды, сбил с головы митру, хлестал по щекам. Потом опричники поволокли его из собора, а сзади шёл Малюта с метлой, заметая след. Возле паперти уже стояли заляпанные навозом сани, в них и кинули полунагого, избитого владыку, чтобы вести в Тверь.
Но вот чудо: хотели опозорить, а народ провожал владыку как святого!
...Год минул с того дня, а всё как вчера. И хотя всего лишился Филипп, но знал, что победил! Знал и то, что дни его сочтены, но уже ничего не боялся. Свой земной путь он вершил достойно.
2.
С воплем вбежал молодой монашек.
— Владыка святый! Беда!
— Сколь раз тебе говорить! Другой на Москве владыка.
— Беда, отче! Царь с опричниками в город пришёл. Ворота заперли, никого не выпускают. Всех подряд бьют, дома жгут, монастыри грабят. Скоро сюда нагрянут. Беги, отче!
— Опоздали хорониться, — просипел от двери Малюта.
Легко, как котёнка, схватил монашка, шваркнул о стену, и выкинув из кельи, тучей надвинулся на Филиппа.
— Я к тебе с делом, честной отче.
— У меня с тобой дела нет, — отрезал Филипп.
— Государь в Новгороде измену раскрыл, — будто не слыша, продолжал Малюта. — Хотели Старицкого на трон, а сами к Литве проситься. А ведаешь, кто в заговоре главный? Пимен,
