Жизнь Кости Жмуркина - Юрий Брайдер

— Ну… везение.

— А я скажу по-другому. Статистика. Длинная цепь случайных совпадений и ничего более. Ведь через фронт миллионы людей прошло. Кого-то в первом бою первая же пуля достала, а кто-то четыре года как заговоренный. Все укладывается в математическую закономерность. Но вот только человек не умеет смотреть на себя как на объект статистики. И начинается всякая метафизика. Удача! Фарт! Божья воля! Ангел-хранитель! А на самом деле все это мура. Примерно то же самое и с тобой, брат. У нормального, неиспорченного человека объектов любви гораздо больше, чем объектов ненависти. Но в реальной жизни негативная сторона превалирует над позитивной. Проще говоря, грязь встречается чаще, чем алмазы. Вот ты и связал свои обширные симпатии с нашей жуткой действительностью. Но так можно и восход солнца с петушиным криком связать.

— Значит, ни один мой пример тебя не убедил? — Костя даже обиделся.

— Понимаешь, брат, ты заостряешь внимание на том, что подтверждает твою версию, и, наоборот, стараешься не замечать фактов, ей противоречащих. Типичное явление самообмана.

— У тебя когда суд? — резко спросил Кости.

— Завтра. А что?

— Берегись, брат. Ты мне понравился. И завтра получишь не штраф, а все, что положено по твоей статье, на полную катушку. И вот тогда ты мне поверишь.

На следующий день кто-то из административно арестованных, получивший в суде пять суток довеска за нарушение режима, передал Косте пустую сигаретную пачку. На ней крупным вычурным почерком было написано: «Брат, твои самые мрачные прогнозы подтвердились. Или это трагическая случайность, или твое мистическое влияние. Надеюсь, еще встретимся. Невинно осужденный Ермолай Сероштанов».

ГЛАВА 8. ЖЕНИТЬБА

Костю заставили без мыла и воды побриться тупой безопасной бритвой, немного припудрили, разрешили переодеться в свежее белье и запихали в железную будку автозака. Конечным пунктом назначения этого рейса оказался кабинет полковника Быкодерова, который ради такого случая даже облачился в предписанный офицерам внутренней службы зеленый мундир, как бы возвышавший его над всей остальной милицейской братией.

Коньяком Костю здесь не угощали, но зато и морду не били. Быкодеров раскрыл лежавшую перед ним новенькую, но уже довольно пухлую папку, в которой, как вскоре выяснилось, хранилась удавка, ловко сплетенная для Кости из всяких официальных бумажек. Было здесь и постановление прокурора на арест, и заявление Куркова, и свидетельские показания кассирши, и протокол изъятия денежных купюр, и акт экспертизы, и даже допросные листы, подписанные лично Костей Жмуркиным. Тут только он вспомнил, что, потрясенный арестом, кроме дактилоскопической карты, подмахнул немало других бумаг, якобы совершенно необходимых для соблюдения всех предусмотренных законом формальностей.

— Комар носа не подточит, — напрямик сказал Быкодеров. — Можешь на суде угрем вертеться, а ничего не докажешь. Только время потянешь. А уж соседей по камере мы тебе подберем соответствующих. Не сомневайся. В зону сам попросишься.

— Зачем вам все это нужно? — спросил Костя, почти не видя сидящего перед ним страшного человека.

— Разве не догадываешься? Чтоб ты родину нашу возненавидел, а в особенности — органы ее карающие. Может, это именно из-за тебя народ коммунизм никак не может построить. Да и нас кругом зажимают. Штаты порезали, зарплату придерживают, прав чрезвычайных не дают.

— А если я не сумею… вас возненавидеть?

— Не переживай. Уж мы постараемся.

— Или сдохну просто…

— Сдохнешь, и бес с тобой. Обойдемся без твоей ненависти, а тем более без любви… Впрочем, ходатайствует тут за тебя один… товарищ. Ветеран органов, заслуженный человек, твой бывший начальник подполковник Корыто. Просит уголовное преследование против тебя прекратить.

Молчание зависло, как вот-вот готовый сорваться нож гильотины. Костино сердце, и так колотившееся, как у загнанного зайца, перешло на темп автоматной стрельбы.

— А это возможно? — едва выговорил он.

— Для нас все возможно, — значительно произнес Быкодеров.

— Кому я тогда буду обязан? И чем?

— Никому и ничем. Но ряд наших условий придется выполнить. Не без этого. Условия, прямо скажу, такие, что другой бы их за счастье счел. Тебя оформят на работу в штат нашего управления. Присвоят соответствующее звание. Будешь служить под моим непосредственным руководством. Ну, решай. Или тюрьма, или служба.

— Уж лучше служба, — пробормотал Костя.

Здесь явно был какой-то подвох, но он не мог понять, какой именно.

— Но и это еще не все. Ты незамедлительно зарегистрируешь брак с гражданкой Деруновой Екатериной Алексеевной. Девка-конфетка. Все при ней. Потом благодарить будешь.

— А без этого нельзя?

— Если бы можно, то и разговоры бы эти не велись. Рано заартачился. Вопрос пока стоит так: или — или. Мне ведь и передумать недолго. Если не примешь всех условий, вернешься в камеру.

— Хорошо. А если я потом сбегу?

— От счастья своего сбежишь? Не думаю. Да и мы не пальцем деланные. Найдем способ тебя попридержать.

«Что же делать, — думал Костя, стараясь сосредоточиться. — Соглашаться или нет? Пойти в услужение к этому палачу? Или сгнить в зоне? А мать, отец? Они же не переживут. Зато какое счастье для них будет, когда сыночек, на которого они уже рукой махнули как на тунеядца и пропащую душу, форму наденет. Соглашусь! А там будь что будет. Время покажет. Когда все утихнет, можно и уволиться».

— Я принимаю ваши условия, — высокопарно произнес Костя. — Только хоть карточку невесты покажите. Может, она форменный крокодил.

— Зачем же карточку… — Быкодеров нажал на кнопку вызова. — Можешь и в натуре полюбоваться.

Килька появилась в обычной своей вальсирующей манере и, уперев руки в бока, встала напротив Кости. Все действительно было при ней, включая окурок ментоловой сигареты в уголке ярко накрашенного рта, но влюбиться в это грациозное создание было то же самое, что подружиться с коброй.

— Ну и замухрышку ты мне нашел, Захарка, — сказала она, критически осматривая Костю. — И я должна с этим колхозником жить?

— Живи с кем хочешь, а в женах у него будешь числиться. — Быкодеров похлопал свою секретаршу по обтянутому черной юбкой заду. — Зато уж если он тебя невзлюбит по-настоящему, счастье тебе косяком повалит.

Все необходимые для поступления на службу документы, включая комсомольскую и служебную характеристики, подробную анкету, материалы спецпроверки и заключение медкомиссии, были заготовлены заранее, Косте только осталось написать коротенькое заявление. Видимо, в исходе своего замысла Быкодеров не сомневался. Зато матримониальные хлопоты несколько затянулись. Родня Кильки финансировать свадьбу (как выяснилось, третью за последние два года) наотрез отказалась. Костина мама и папа, даже сняв со сберкнижки последние деньги, могли оплатить разве что скромный ужин в ресторане. Приелось залезать в долги. За пиршественным столом фракция невесты явно превалировала. На Костю никто не обращал внимания, как будто он был здесь случайным гостем, а не виновником торжества. Только уже под занавес веселья какой-то пьяный хам, навалясь на жениха, промычал: «Учти, мы Катьку в обиду не дадим. Если что, как котенка утопим».

Наедине молодые остались лишь часам к пяти утра, когда все разумные нормы в потреблении спиртного, обжорстве, диких плясках и битии посуды были превзойдены прямо-таки со стахановским размахом. Килька, действительно оказавшаяся королевой бала, утерла распаренное личико уголком фаты и глянула на супруга, как цыган-барышник глядит на бракованного жеребца.

— И чего это ты, миленький, губы развесил? Почему законную жену не обнимаешь?

Костя, слегка ослабевший от обильных возлияний, пробормотал нечто уклончивое, но Килька, применив чуть ли не борцовский прием, повлекла его к постели. Уступая Косте в весе, должности (в звании младшего лейтенанта тот уже был назначен инспектором отдела кадров) и даже в возрасте, она тем не менее решительно взяла командование на себя. Среди простыней и подушек Килька ощущала себя если не Наполеоном, то, по крайней мере, атаманом Махно. Таких сумасбродных и садистских команд Костя не выполнял с тех времен, когда, участвуя в армейских учениях по радиационной защите, по сигналу «Вспышка слева» или «Вспышка сзади» должен был бревном валиться в лужу с грязью.

— Да не так, балда! — стонала Килька. — Ты что, никогда на бабу не залазил? Ну и разит от тебя! А побыстрее чуть-чуть можно?

«Камасутру» она, конечно же, не читала, но до всего изложенного там дошла собственным умом и в двадцать лет могла считаться профессором блудных искусств. Впрочем, ориентировалась она лишь на свой темперамент и свое удовольствие, ни в грош не ставя интересы партнера. Это был редчайший образец сексуального маньяка — маньяк-женщина. То, что Костя по наивности посчитал итогом их первой брачной ночи, на самом деле оказалось лишь ее прелюдией. Добрые люди давно проснулись и занимались своими повседневными делами, когда Килька наконец добилась того, чего хотела. Однако чувство удовлетворения она выразила более чем странно: в буквальном смысле изгрызла жениха. Даже матерые рецидивисты, месяц назад напавшие на Костю, не смогли причинить его внешности такого ущерба. Поза, в которой они в тот момент находились, не позволяла Косте обороняться руками, оставалось только бодаться.