Последний варяг - Роман Канушкин

И именно здесь, посреди плоских каменных мегалитов, встал полевым лагерем двор хазарской принцессы Атех.

Шесть чашечек с разными сортами соли стояли в остриях начертанной на земле звезды, в центре которой лежала принцесса Атех. Никто не посмел последовать сюда за ней, даже жрецы-толкователи снов придут позже, и у каждого на лице, как в изысканном кушанье, смешаются страх и благоговейный трепет. Они придут, когда — и если — принцессе удастся, пусть и на короткое время, установить здесь древний закон хазар. Когда и если. Уже очень многих кандидаток, предварительно выбрав их из ещё большего числа подходящих девушек-девственниц, жрецы присылали сюда, и почти всех их ждала неминуемая смерть. Страшная, долгая и мучительная. Так продолжалось от начала первых хазар. И только те девушки, кто в редчайших случаях возвращались, становились великими жрицами. Они возвращались изменёнными, жизнь и смерть больше не властвовали над ними, как над обычными людьми, и секта ловцов снов обретала своего нового верховного толкователя. Перед ними склоняли свои головы жрецы, потому что теперь они были равными самому кагану. Да только жрецы, хранившие древний закон, знали, что эти удивительные девушки были больше чем каган. Гораздо больше. И что бы там ни считали мудрые шады, бесстрашные военачальники, повелевающие всадниками, и хитроумные вельможи, живое божество — каган — был всего лишь частью древнего закона, а вернувшиеся из каменных мегалитов живыми становились Матерью и Невестой всех хазар. Воплощением извечно пребывающей, священной сущности, что, оставаясь неизменной лишь как костюм, раз за разом меняет свою личину.

Поначалу в удачный исход миссии принцессы Атех верил мало кто из священнослужителей. Уж слишком она была не похожа на своих предшественниц. Нет, красотой она затмевала всех их, но всё же на её теле, лице и волосах совсем не читалась заключённая в ней тайна. К тому же её мать, принцесса Корум, была главой секты ловцов снов, а ещё ни разу прежде священная сущность не передавалась от одной женщины к другой по наследству. Но принцесса вернулась отсюда живой, и жрецы посыпали свои ступни священной солью и склонили перед ней головы.

Принцесса Атех чуть скосила взгляд — огоньки в каждой чашечке с солью всё ещё горели ровно. Когда-то чашечек было семь, по числу сортов соли, но одну из них уже забрал себе в уплату обитающий здесь демон. Это была соль смерти.

Вряд ли теперь принцессе было страшно. Она уже во второй раз лежала внутри звезды, начертанной посреди каменных мегалитов, и больше ей не было нужды прибегать к каким-либо хитроумным уловкам. У её матери, принцессы Корум, хозяин этого места в своё время сразу же затребовал соль любви. Это было очень опасно. Хоть демон и не обладал видимым в этом мире телом, — лишь переливы воздуха порой обозначали его присутствие, — он не был бесплотен. Для юных девственниц, на которых набрасывался вечно голодный, полный похоти и ненависти демон, это почти всегда означало гибель. И чем сильнее сопротивлялись несчастные, тем больше распалялось живущее здесь существо.

— Наверное, его можно было остановить, — говорила дочери принцесса Корум. — Для этого надо бросить в него другой сорт соли. Но если демона охватывало яростное бешенство, уже ничто не помогало, он останавливался, лишь когда всё было кончено.

— Это я увидела в его памяти, когда он овладел мною, — говорила мать принцессы Атех. — Недоумение, когда он, словно очнувшись, обнаруживал себя над распластанными телами тех девушек, которых убили до меня на этом самом месте его смертельные любовные прикосновения. Не сожаление, а лишь замешательство. И вечный вздох разочарования, с которым он отсюда уходил. Длинный, как усталое время, вздох разочарования за голод, который невозможно утолить. За глупую тишину, пришедшую на смену так и не познанной тайне вновь оборванной жизни. За неутолённую зависть к живым.

— Но я увидела в его памяти больше, — говорила дочери принцесса Корум, — и смогла победить демона. Точнее — прогнать его, позволить измениться. Вот для чего и ты пойдёшь туда — победить или умереть.

— Сортов соли семь, — говорила мать принцессы Атех. — Солью жизни следовало умастить яства. Солью песен — вино. Соль процветания посыпать на золотые монеты, разбросанные щедрой рукой. А солью загадок потереть своё чело. Соль любви стоит, не усердствуя, посыпать на волосы, что растут над чреслами, и левую грудь — там, где сердце. Солью ненависти — ту же левую грудь и место чуть пониже солнечного сплетения, где живёт тёмная пустота. И в соль смерти обмакнуть ступни. Лучше всего, если демон захочет начать с соли жизни: захочет яств, песен, вина или загадок. Загадки бы стали самым большим твоим везением. Он всё равно бросится на тебя, чтобы овладеть или убить, потому что ты принесла с собой соль любви и соль ненависти. Эти две соли неотделимы друг от друга. Они, к примеру, делают каждую войну, что ведут хазары, священной. Так же неотделимы соль жизни и соль смерти.

— Демон всё равно бросится на тебя, — говорила дочери принцесса Корум, — но к тому времени он уж начнёт уставать, несколько выдохнется. И тогда его можно остановить, бросив в него другой сорт соли. И вот что я ещё поняла: для него все они, разные сорта соли, одинаковы, но не для нас. Это и делает нас уязвимыми.

— И тогда я увидела в его памяти кое-что, — говорила мать принцессы Атех, — я увидела его подлинное вожделение. То, что должна увидеть ты. Я не могу рассказать тебе об этом, так как, желая тебе помочь, я лишь погублю тебя. Но я вправе рассказать тебе, как мне удалось выжить.

— Он сразу накинулся на меня, — говорила дочери принцесса Корум. — Я не знаю, нужно ли демону дышать, как живым людям, но я слышала его частое неровное дыхание насильника, чья похоть и ненависть немедленно вошли в меня непереносимой обжигающей болью. Я уже подумала, что мне конец, демон уловил это, казалось, он только этого и ждал.

Моё отчаяние не столько даже обрадовало демона, сколько позволило его грубому сладострастию впасть в ненасытное яростное бешенство. Но в тот короткий миг, когда он начал терять над собой контроль, мне удалось опустить свой взор в бездонный и тёмный колодец его памяти. И я увидела…

Теперь мной руководило то, что издревле заставляет всё живое сохранять свою жизнь. Там, в тёмной глубине, я увидела того, с кем могу померяться силами.

Я засмеялась, низко, грубо и хрипло. И изо всех сил прижала демона к себе, к своей груди. То, столь же грубое, как мой смех, невидимое существо, чья беспощадная плоть сейчас неистово двигалась в моих чреслах. И подалась к нему низом живота. Короткий миг восхищения демона тут же сменился изумлением. Но он продолжил.