Три портрета эпохи Великой Французской Революции - Альберт Манфред

Жан-Антуан-Жозеф Рикетти де Мирабо со своими псами, такими же огромными, как он сам, чувствует себя превосходно в этом неприступном замке.

В сущности, это не замок, а старая крепость с шестью угловыми округлыми башнями, с бойницами, амбразурами, с бездействующим, за ненадобностью, подъемным мостом. Замок выложен из непробиваемого камня, потемневшего от времени и дождей. Сколько лет стоит он? Сто, двести, триста, четыреста — этого никто точно не знает; огромные камни, сохранившиеся в парке, поросли седым мохом. Оноре испытывает удовольствие путешественника-первооткрывателя, каждый день обнаруживая в замке загадочные подземные переходы, неизвестные ранее потайные ходы, лабиринты. Он открывает заржавленные двери с трудом и не покидающим его опасением: может быть, сейчас он наткнется на замурованные в стене останки семи жен Синей Бороды. Оноре чувствует себя гордым. Замок Мирабо — это крепость его предков, это их фамильное гнездо, и он принадлежит к этому славному роду, одному из самых старинных во Франции.

Вечером в огромном зале, служившем столовой, дядя и племянник подолгу беседовали. Они мало знали друг друга. Жан-Антуан от своего старшего брата слышал самые нелестные суждения о сыне. Теперь с изумлением и возрастающим интересом каждый вечер он убеждался в том, что его прославленный брат решительно ничего не понял в своем старшем сыне. Этот «морской волк», как сначала пренебрежительно именовал младшего брата Виктор де Мирабо, был не только бывалым, но и весьма неглупым человеком. Он быстро разобрался в своем собеседнике, оценил его острый ум, живую, выразительную речь, меткость ответов на вопросы, его динамический темперамент. В письмах к старшему брату Жан-Антуан без обиняков объявил, что тот глубоко заблуждается в характеристике своего сына. После нескольких бесед с племянником он писал старшему брату: «Если он не будет хуже Нерона, он будет лучше, чем Марк Аврелий, так как я еще никогда не встречал такой сильный ум… Или это будет величайший обманщик вселенной или самый великий деятель Европы, способный стать римским папой, министром, генералом на суше или на море, канцлером или замечательным сельским хозяином» .

Этой характеристике нельзя отказать в меткости по крайней мере в главном: в признании значительности дарования юного Мирабо и его внутренней противоречивости. Дядя и племянник быстро сдружились. Оноре до сих пор не хватало родительского внимания, доброты. В лето 1770 года он их впервые ощутил.

К этому присоединилось вскоре и иное. В то лето в замок Мирабо проведать своего дядю приехала Луиза, младшая сестра Оноре, с недавних пор, после замужества, именовавшаяся маркизой де Кабри.

Молодая, красивая, жизнерадостная, Луиза внесла в гулкую тишину этого старого замка, где, казалось, бродили лишь привидения, оживленный женский голос, мягкий смех, ласкающие зиуки клавикордов.

Брат и сестра не виделись около десяти лет. Им было что рассказать друг другу; каждый торопился облегчить душу рассказом о происшедшем. Их объединяли не только воспоминания детства, но и общность мнений о роли отца в семье. Луиза рассказала брату, как жестоко поступил с ней отец — со своей дочерью, которую он никак не мог бы обвинить в том, что она похожа на ненавистный ему род Вассанов. Он выдал Луизу замуж за маркиза де Кабри, ие спросив ни ее согласия, ни даже мнения, не показав ей до свадьбы жениха, руководствуясь только ему одному известными расчетами. Ее муж в двадцать лет оказался полусумасшедшим, полумертвецом; он внушал ей ужас и отвращение.

Брат поспешил рассказать сестре о том, как жесток, как беспощаден был отец по отношению к нему — старшему сыну, наследнику имени Мирабо. Луиза горячо ему сочувствовала; их взгляды в главном совпали: то была не высказанная до конца, но взаимно разделяемая оппозиция его тираническому деспотизму. Оставалась еще другая, столь же трудная семейная тема: отношение к матери, ссора отца с ней, их разрыв. Эти живые, непринужденные беседы брата и сестры облегчили каждому душу. Они стали друзьями. Их постоянно видели оживленно беседующими в огромном парке имения, в окружающих его полях, иногда вместе с дядей и его собаками.

Счастливое лето 1770 года шло к концу. Оно было оборвано в последних числах августа, когда старый маркиз де Мирабо срочным письмом вызвал старшего сына к себе.

V

«Друг людей» приглашал Оноре-Габриэля, руководствуясь не чувствами дружбы к самому близкому по прямому родству человеку, а совершенно иными, более прозаичными мотивами. Ему понадобилась поддержка, более того, помощь старшего сына.

В замке Пьер-Бюффиер умерла (маркиз чуть не сказал: «наконец» ) бабушка Оноре по матери, баронесса де Вассан. Огромные имения в Лимузене, объект давних вожделений маркиза де Мирабо, теперь должны были перейти к наследникам. Завещание было столь неопределенным, что давало повод для самого различного его истолкования. Было нетрудно предвидеть, что точка зрения изгнанной из дома маркизы Мирабо будет не в пользу маркиза. Мария-Женевьева была хорошо осведомлена о том, что творится в замке Биньон, где маркиз без стеснения оставлял своих метресс, и где последние годы полновластно хозяйничала его любовница — хитрая мадам де Пейи, и где законный супруг маркизы вел себя так свободно, как если бы Мария-Жеиевьева уже дазно покоилась в земле.

Маркиза де Мирабо была женщиной с сильным характером. Младший брат, байи Мирабо, хорошо знавший и не любивший свою невестку, писал о ней в письме, датированном 7 февраля 1780 года: «Это женщина, в которой воплощены в высшей степени все пороки и недостатки как женского, так и мужского пола»5.

Исход предстоявших переговоров о разделе наследства — переговоров, которые должны были проходить в строгом семейном кругу и не подлежали огласке, — во многом определялся позицией старшего сына. В запутанной и сложной ситуации, в которой находились супруги, самым бесспорным наследником по законам и обычаям страны был, естественно, старший сын. В сущности, от того, на чьей стороне он выступит — отца или матери, зависел исход переговоров6.

Отец беседовал с сыном в сдержанно-дружелюбном тоне. Он не хотел, видимо, создать впечатления, что заискивает перед сыном. Но, может быть, судья Мирабо — его младший брат — был действительно прав в своей высокой оценке Оноре Мирабо? О прошлом с обеих сторон не было сказано ни слова. Отец просил сына поддержать его, Оноре-Габриэль тотчас же согласился.

И вот вся семья собирается за большим столом в одной из зал замка Пьер-Бюффиер. Оноре с интересом присматривается к замку, имя которого он должен был несколько лет носить как собственное. Что же, Пьер-Бюффиер — превосходный замок. Но он все же предпочитает старинные, поросшие мохом камни замка Мирабо в родном Провансе.

Как и предвидел маркиз де Мирабо, первое совместное обсуждение вопроса, даже при намеренной сдержанности и осторожности выражений, сразу же выявило непримиримость позиций супругов. Их роднило лишь одно общее чувство — ненависть, неодолимая взаимная ненависть, которую ни вежливые слова, ни отведенные в сторону взгляды не могли утаить.

Онэре-Габриэль, как и обещал отцу, выступил на его стороне.

Первое семейное обсуждение не дало практических результатов. Переговоры надо было продолжать.

Через некоторое время маркиза де Мирабо пригласила к себе в кабинет своего старшего сына.

Оноре не видел своей матери около десяти лет, и он был поражен тем, какие непоправимые разрушения произвело время. Перед ним предстала маленькая старая женщина с как бы усохшим, немощным телом, с длинными морщинистыми пальцами — руками колдуньи и ввалившимися щеками, беззубым, глубоко запавшим ртом, черным, в сетке мельчайших морщин, подглазьем, и на стом страшном, пугающем своим безобразием лице — светящиеся каким-то странным белым блеском глаза.

На его лице, видимо, отразилось ощущение ужаса; он не сумел этого скрыть; она это заметила, и уголки ее губ дрогнули.

— Так ты вместе с отцом, против меня? — хриплым голосом спросила она, и белый блеск ее глаз стал еще заметнее.

Она что-то шевелила своими сухонькими руками, невидимыми за краем стола.

Он стал подробно, стараясь быть мягким и сохраняя дружеский тон, объяснять. Он не может быть против своей матери, но может ли он выступить и против отца? Не из-за чего ссориться, не так уж трудно найти решение, которое подошло бы всем.

Она его слушала невнимательно; ее, видимо, занимало что-то другое. Он снова стал объяснять, почему, по его, сына, почтительному мнению, надо найти приемлемое для всех соглашение. Он говорил, стараясь не глядеть на нее, чтобы на его лице не отразился снова ужас, внушаемый этой женщиной.

Но когда он поднял голову и взглянул на нее, он увидел совсем рядом, напротив, направленное на него дуло пистолета.

Это было так неожиданно, так невероятно, что он громко рассмеялся.