Радогощь (СИ) - Ляпина Елена

Хромая, словно ему непривычно и больно ходить на человеческих ногах, он ковыляет до печи и дует в очаг. Зола разлетается во все стороны и внутри печи разгораются угли, красными огоньками они сверкают во тьме, бросая на лицо отшельника и на бревенчатые стены алые отсветы. Откуда ни возьмись, словно по волшебству, в очаге появляется котел. Возможно он стоял в глубине печи, а мы в темноте и не заметили, да особо мы туда и не заглядывали.

Вода довольно быстро закипает в его котелке, валит пар, он подтаскивает поближе мешок, который притащил с собой, развязывает и я вижу, как он достает оттуда черепа. Белые человеческие черепа, тщательно отчищенные от плоти. Он поочередно бросает их в свой котел и пар вдруг начинает виться совсем по-иному, словно извивается и заплетается в косу. И эта зыбкая коса вьется лентой по кругу, всё расширяясь и расширяясь, занимая почти всё пространство вокруг.

Вдруг поддергивается рябь внутри этого круга и наконец проясняется картинка – там город, мой город. Не тот в котором я учусь в университете, а другой, родной, в котором я жила, когда ходила в школу, в котором осталась моя семья. Вон центральный проспект, а рядом сквер со старыми липами, а за ним моя школа. Всё такое знакомое, близкое, родное, что у меня наворачиваются слезы. Я вижу, как едет трясущийся троллейбус, сверкая в темноте электрическим светом; вижу людей, неспешно прогуливающихся по проспекту. На уличном табло сверкает дата: 02.10. Вздрагиваю, октябрь? как такое может быть? Подсчитываю в уме. Мы приехали в 21-го сентября, Олесина свадьба была 23-го, как раз в Радогощь, то есть вчера. Сегодня должно быть 24-е сентября, ну никак не могло быть 2-е октября, ну не девять же дней мы бродили с Игорем по лесу?

Вдруг среди толпы я узнаю своих родителей… мама в темно-бордовой вязанной шапке со цветочком сбоку и папа в удлиненной светлой куртке со множеством карманов. Идут печальные, склонив голову. Но как это вообще возможно?

Дымчатый круг оседает ниже, приближается почти вплотную к отшельнику, тот делает шаг, вступает за его пределы и вдруг оказывается в городе. Я вижу, как он идет по тротуару в длинном черном плаще, ветер развивает его седые волосы, и никто не обращает на него внимание, никому нет дела, как он тут оказался.

Тоже хочу туда! Я безумно хочу домой! Всё просто – нужно попасть в этот круг, и я окажусь дома, только шаг и враз закончится весь этот ужас!

В один миг соскакиваю с кровати, напрочь забываю и про свой рюкзак, и про Игоря, который останется здесь один – проснется, а меня нет, и сломя голову бросаюсь в призрачный круг… но в тот же самый момент всё схлопывается, картинка исчезает и наступает полная темнота. Ничего не ощущаю: стою ли я, лежу ли я, плыву ли я… и есть ли я?

Просыпаюсь от звука голоса Игоря.

– Дарина, вставай! – кричит он.

Потираю глаза и с трудом разлепляю веки. Поднимаюсь, сажусь на кровати, опускаю ноги на пол, с тоской оглядываю избушку. Спасение было так близко, но скорее всего это был просто сон. Вон и на печи нет никакого котелка, всё мне просто привиделось.

– Подымайся давай побыстрее, – ворчит Игорь. – Завтракаем и в путь, а то снова нас застанет ночь в лесу. Вряд ли нам опять повезет отыскать избушку на курьих ножках, – усмехается он.

Его последние слова побуждают меня поторопиться. Зеваю, потягиваюсь и встаю. Достаем еду и питье. На каждого приходится по одному холодному, уже черствому пирожку.

– Сколько примерно километров до моста ты видела на карте? – спрашивает меня Игорь.

– Не знаю, там была просто карта местности, – я пожимаю плечами.

Отхожу к печке и сажусь на приступочку. Мне кажется, что тут как-то теплее. Провожу рукой и ощущаю, что от угольков под золой до сих пор идет жар. Неужели мне не приснилось? От этого открытия у меня мурашки бегут по спине.

– Что с тобой? – спрашивает Игорь, видимо заметив мое изменившееся лицо.

– Тут всё горячее, – шепотом произношу я. – Мне ночью показалось или приснилось, что вернулся хозяин этого дома и разжег печь. Но такого же не может быть?

Игорь подходит ко мне, тоже проводит рукой над золой, ощущает тепло и хмурится.

– Нет, конечно. Я бы услышал. Наверное, ещё вчера печь была горячая, мы же не проверяли. Поэтому и не замерзли ночью, – приводит он вполне убедительный довод.

Так оно было или нет на самом деле, приходится только догадываться.

Смотрю на эту золу и кажется мне, что я вижу там что-то белое, возможно чей-то череп, но проверять у меня нет никакого желания. Встаю и отхожу подальше от печи.

Быстро съедаем наш скудный завтрак, собираемся. Игорь не без труда опять справляется с дверью, открывает, возвращаем вниз лестницу, на всякий случай проверив, нет ли где поблизости какого зверья, аккуратно захлопываем дверь приютившей нас на ночь гостеприимной избушки и спускаемся сами, прячем лестницу в листве.

Я осматриваю землю, но мне сложно сказать, ходил тут ночью кто или нет. Каких-то явных следов не наблюдается, а вмятины и глубокие ямки в дерне могли появиться совсем по другим причинам.

Поправляем на плечах рюкзаки и выдвигаемся дальше в путь.

Глава 9. Небыдовка

Бредем по лесу весь день, постоянно пытаясь проверить где река, но подойти ближе к берегу, чтобы увидеть её, не удается. Земля там настолько стала мягкой и влажной, что мы всерьез опасаемся увязнуть в ней по уши в прямом смысле. Остается только гадать: верно ли мы движемся или давно сбились с курса и заплутали в этом лесу. Походники, блин – ни карты, ни компаса, только то, что я запомнила с «гугла». Хорошо, что ещё диких зверей не встретили, только белок, и, кажется, видели один раз зайца да полевую мышь.

Я всерьез устала, ноги ужасно гудели и каждый шаг давался с трудом. Я вообще не хожу в походы и такое путешествие для меня – жесткое испытание. С каждым часом мой рюкзак становится всё тяжелее и тяжелее, словно туда добавляют по кирпичу, а лямки режут плечи. Я постоянно запинаюсь за полусгнившие поваленные деревья и падаю. Игорь же идет быстро, будто бы совсем не устал, всё ему легко. В итоге ему приходится постоянно останавливаться и поджидать меня.

Грибов в лесу видимо-невидимо, какие хочешь собирай. И все сплошь крупные и не червивые. Только некуда их складывать и не хотелось тащить лишнего, и что мы будем с ними делать, не сырыми же есть, а пока доберемся до дома, всё испортится. Хотя, если нам ещё придется брести так и завтра, то придется их есть сырыми, всё уж лучше, чем ничего.

Вдруг мы выходим на просеку, получается это так внезапно, что мы сами удивляемся. Выныриваем из-под густых еловых лап и оказываемся на ней. Угадывается, что тут раньше проходила узкоколейка, но шпалы и рельсы давно вытащили, оставив только вмятины, которые потихоньку зарастали травой и деревьями. Эта находка нас приободрила: есть следы присутствия человека, значит скоро выйдем к людям.

Останавливаемся в раздумьях – что делать? Не хотелось бы снова уходить в лес и бродить там неизвестно сколько времени в поисках моста, которого может быть и нет вовсе. Лучше идти по просеке, и шагать удобнее по насыпи и вероятность, что мы выйдем к людям скорее всего наибольшая. Только опять же в каком направлении двигаться? В итоге выбираем путь, который уходит, как нам кажется, в сторону реки. Вдруг к мосту и выйдем как раз?

Но узкоколейка обманывает нас: проведя немного вдоль приречного болота, вдруг резко поворачивает совершенно в противоположную сторону и начинает петлять, уводя нас всё глубже и глубже в лес. Ориентира по солнцу опять нет – с самого рассвета наверху стелиться белесоватая дымка, затмевая светило, не разобрать, где восход, а где закат и ещё пепел, как рой черный мух кружит в высоте. В конце концов мы сбиваемся и не можем сориентироваться. И нам ничего не остается, как покориться судьбе и положиться на просеку.

По насыпи идти легче, под ногами твердые камни, не то, что мягкий дерн, и поваленных деревьев нет, но есть и минус – вместо шпал остались вмятины, приходится шагать неравномерно. И тут я обращаю внимание, что где раньше были проложены рельсы, там тоже углубления, похожие на две колеи, как-то странно.