Наблюдатель - Шарлотта Линк

этим компьютером ночи напролет? Может, скачивает какие-нибудь садистские игры или смотрит порно?

– Он взрослый мужчина и волен смотреть что хочет.

Милли проскользнула в дверь мимо него и стала спускаться по лестнице. Гэвину пришлось последовать за ней.

– У меня на этот счет другая точка зрения, – продолжала она. – Твой брат психически ненормальный, за такими нужен глаз да глаз. Ты ведь не хочешь, чтобы когда-нибудь он учинил стрельбу в школе?

– Стрельбу? – переспросил Гэвин. – Зачем ему это?

– Ты либо не читаешь газет, либо не понимаешь, о чем в них пишут. Всякий раз, когда такой парень устраивает стрельбу, у родственников не укладывается в голове, что он оказался способен на такое. А потом выясняется, что преступник всегда вел себя немного странно, и ничего бы не случилось, если б родственники вовремя им занялись.

– Но Самсон…

– Это не более чем мера предосторожности.

Ей хотелось отхлестать себя по щекам за то, что позволила мужу незаметно подкрасться. Если Гэвин обо всем расскажет Самсону, тот, конечно, сменит пароль – и на этот раз выберет такой, который она точно не разгадает.

Но в глубине души Милли знала, что Гэвин будет молчать. Он был самым бесконфликтным человеком из всех, кого она знала, и тысячу раз подумал бы, прежде чем подливать масло в огонь и без того непростых отношений жены и брата.

– Будем и дальше пререкаться или пообедаем для начала? – холодно спросила она.

Гэвин как будто хотел сказать что-то еще, но раздумал. Он встал в пять утра. Работал водителем школьного автобуса и страшно уставал от своих шумных пассажиров. Поступок Милли ошеломил его, она это видела, но сил продолжать дискуссию не осталось.

– Давай пообедаем, – послушно согласился Гэвин.

Вторник, 8 декабря, 22.10

3

Она ничем не лучше других женщин – ни капельки. Мишель Браун – теперь я знаю ее фамилию и имя – на редкость высокомерная и неблагодарная особа. И не такая уж симпатичная, если приглядеться. Издалека выглядит гораздо лучше. Ее лицо было покрыто красными пятнами, а косметика поплыла. Никакого сравнения с Джиллиан Уорд! В «Доме на полдороги» та тоже сидела заплаканная, но от этого не превратилась в дурнушку. Слезы сделали Джиллиан нежной, беззащитной, так что ее сразу захотелось обнять. С Мишель Браун я ни за что не стал бы обниматься. Совсем не мой типаж. И все-таки у нее не было никаких оснований так пренебрежительно со мной обходиться.

И вот теперь я сижу с шерстяным шарфом, обернутым вокруг шеи. Передо мной на столе большая кружка горячего лимонного сока с медом. Меня знобит, я чувствую, что заболеваю. Такова плата за глупость с Мишель Браун.

Я был у нее около половины шестого. Часом раньше пустился в обратный путь из Шоберинесса, дольше не выдержал бы при всем желании. Холод пробирал до костей, я передвигался как старый паралитик. Кроме того, я проголодался. Откуда мне знать, где супермаркет в этом Шоберинессе? Летом на пляже можно купить сэндвич, но не в декабре же! Наверное, мне следовало бы брать бутерброды из дома, но я боюсь Милли, которая, конечно, не упустит случая попенять на мою никчемность. И, возможно, будет права.

Оставалась сосиска, предназначенная для Джаза, но у меня не хватило сердца лишать его этого удовольствия. Джаз был так добр и терпелив, так безропотно мерз и, наверное, боялся, что никогда больше не увидит хозяйки… Я чувствовал себя виноватым перед ним. За это он и получил сосиску, от одного запаха которой у меня закружилась голова. Я ведь утром не позавтракал как следует от волнения.

Я долго бродил по берегу в одиночестве. И все было бы хорошо, если б не холод. В сумерках вода стала черной и набегала на берег таинственными, полупрозрачными волнами. Потом зажглись огни, и за поредевшей пеленой тумана обозначились очертания города. Я видел закат, подумать только! Красное зимнее солнце опускалось в желто-серый лондонский смог. Добавьте к этому черную реку и баржу, медленно скользящую к устью Темзы. Обернувшись, я мог видеть колеблемую легким ветерком высокую, жухлую траву. Все было чудесно, не хватало только Джиллиан. Она должна была разделить со мной эту красоту.

Итак, в половине шестого я позвонил в дверь Мишель Браун, после того как пешком проделал путь от Шоберинесса до Торп-Бэй. Она рывком открыла дверь и уставилась на Джаза, который заколотил по полу хвостом как сумасшедший. Потом они обнялись. Мишель Браун присела на корточки, а Джаз скулил, вырывался и лизал ее заплаканное лицо. До меня никому не было дела. Когда же Мишель Браун наконец снова встала на ноги, она выглядела еще более растрепанной, чем раньше, и как будто несколько смущенной.

Сам не знаю, на что я надеялся. Помнится, прошлой ночью я воображал, как она обнимает меня. Сияющая. Исполненная благодарности. Но в действительности, взглянув мне в лицо, Мишель Браун сразу погрустнела. Сейчас, когда она получила назад свое сокровище, только вежливость мешала ей захлопнуть дверь перед моим носом.

– Где вы его нашли? – спросила она.

Я сделал неопределенный жест в направлении реки.

– Довольно далеко отсюда, почти в Шоберинессе. Я гулял там, когда он выбежал мне навстречу.

Я уже чувствовал, как стыдливый румянец заливает мне шею, и надеялся, что Мишель Браун этого не заметит.

Она беспомощно уронила руки:

– Что он там делал? Почему убежал? Ничего не понимаю… Такое с ним впервые.

– Может, увидел другую собаку и захотел с ней поближе познакомиться? – предположил я.

Моя версия не показалась ей убедительной; при этом Мишель Браун явно не догадывалась, что могло произойти на самом деле.

– Хорошо, что у него на ошейнике бирка с моим адресом и номером телефона, – сказала она. – Иначе вам пришлось бы долго меня искать. Хотя я уже заявила о его пропаже и в полицию, и в приют для животных. Рано или поздно мне все равно его вернули бы.

Мишель Браун понятия не имела, сколько всего я уже о ней знаю. Она же смотрела на меня так, будто видела впервые, и этим причиняла мне боль. Каждое утро на протяжении без малого полугода мы гуляли в одном месте, проходили в нескольких шагах друг от друга, но Мишель Браун меня не замечала. Как и другие женщины, впрочем. Я не тот, на кого оборачиваются на улице. Если я и могу чем привлечь внимание женщины, то разве своей никчемностью. В минуты самой беспросветной безнадеги мне кажется, что так будет всегда.

– Ну да… – согласился я. – Рад, что мне удалось найти