Безмолвная ярость - Валентен Мюссо

рассказываю о причинах моего приезда в Лозанну. Марианна слушает с интересом, идет быстро энергичным шагом: все в ней свидетельствует о решительном характере.

Кафетерий находится в дальнем конце здания. Мы пьем кофе у стойки, а потом садимся за столик в скандинавском стиле рядом с эркером, выходящим на террасу и большую зеленую лужайку.

— Кампус просто великолепен.

— Работать здесь — удача и удовольствие. Я окончила этот университет, для меня он своего рода второй дом…

— Значит, вы историк, как и профессор Бертле?

— Да, но специализируюсь на социальной антропологии. Людовик был моим научным руководителем. Год назад я попросилась в экспертную комиссию по расследованию случаев административного задержания. Как он, вероятно, уже сказал вам, я работаю в основном с архивами учреждений, принимавших девочек-подростков и молодых женщин.

Я киваю, открываю пакетик с сахаром и высыпаю в кофе. К курению я уже вернулся, теперь настал черед сладкого.

— Он объяснил мне цель работы комиссии. Перед приездом я посидел в интернете, но не представлял себе масштабы явления.

— Как вам удалось? Административные интернирования никогда не попадали в заголовки газет, даже историки уделяли им мало внимания. Мы своего рода пионеры, работы у нас на годы… И все же интернирования — лишь часть темного прошлого нашей страны. Можно много говорить о тысячах детей, которых заставляли работать на фермах в ужасных условиях… Значит, ваша мать прошла через дом Святой Марии?

— Да, и я только недавно это узнал. Собственно, с этого снимка все и началось…

Я снова вынимаю бесценную добычу. Марианна Дюссо рассматривает ее, механически помешивая в чашке пластиковой ложечкой.

— Да, это Святая Мария. Я узнаю окна. Они напоминают мне…

— Да?

— Нет, ничего. Придется кое-что проверить. Это очень интересный документ — у нас мало фотографий того времени. Которая из девочек ваша мать?

— Та, что справа.

— Очень красивая… Сколько ей было лет?

— Около семнадцати.

— Полагаю, вы не знаете, кто другая девушка?

— Понятия не имею.

Марианна делает глоток кофе.

— Этот дом я знаю особенно хорошо. Присоединившись к комиссии, я сосредоточилась на кантонах Во и Женева; это около десяти заведений, в которых размещали молодых девушек. Святая Мария была воспитательным домом… эвфемизм для обозначения тюрьмы.

— Я прочел об этом в тех немногих документах, которые нашел.

— До пятидесятого года в изоляторе содержались даже дети от шести до четырнадцати лет, которых уголовная палата по делам несовершеннолетних считала, цитирую, «заведомо опасными и извращенными». Вы представляете? Шестилетки! Впоследствии их отправили в отдельное учреждение в нескольких километрах от Лозанны, и дом Святой Марии превратился в центр для «трудных молодых людей», у которых не было надежды добиться справедливости. Людовик объяснил вам, что эти задержания не имели судебного решения? И что речь идет не о наказании за преступления, а об интернировании людей, считающихся подозрительными или заслуживающими морального осуждения?

— Да, он читал мне письма интернированных, которые не понимали, что с ними происходит.

— В швейцарских кантонах функционировало более шестисот заведений самого разного размера. Дом Святой Марии никогда не был крупной структурой, хотя и располагался в нескольких зданиях. После пятидесятого года там вряд ли проживали больше тридцати человек. Не скрою, архивы подобных учреждений часто находятся в плачевном состоянии. Значительное число документов было намеренно уничтожено или сокрыто.

— Намеренно?

— Ради права на забвение, противоречащего долгу памяти, во имя которого мы сегодня работаем, иногда уничтожались дела несовершеннолетних, находившихся на попечении Службы защиты молодежи, но я уверена, что за этим стояло желание похоронить позорное прошлое. С семидесятых годов в стране усиливалась критика мер по интернированию, и тогда руководство тюрем пыталось очистить и стереть то, что могло их серьезно скомпромитировать.

— Даже в доме Святой Марии?

— Да, и там тоже. С виду это место ничем не напоминало тюрьму. Говорили о приюте, который мог бы направить молодых девушек на правильный путь, дать им домашнее и религиозное образование, чтобы сделать респектабельными домохозяйками.

— Целая программа…

— Верно — для того, чтобы скрыть от чужих глаз истинные условия содержания. Воспитанницы, все несовершеннолетние, не имели никаких прав, над ними постоянно издевались, они были отрезаны от мира, отстав от остального общества на добрых тридцать лет. Излишне говорить, что протесты, возникшие в шестьдесят восьмом году, никогда не проникали за порог этих учреждений.

Я залпом выпиваю кофе и яростно сминаю в кулаке бумажный стаканчик.

— Как я уже сказал вам, у меня нет информации о молодости моей матери. Ни малейшей зацепки, которая может объяснить, как она оказалась в доме Святой Марии. Откуда вообще брались девушки?

— Схема классическая, встречается повсеместно. Как правило, это были очень бедные подростки, некоторые осиротели и прошли через множество приемных семей. Короче говоря, как и в учреждениях для взрослых, это люди, до которых никому нет дела, которых общество предпочитает видеть запертыми, а не выпущенными в «дикую природу». Бывало так, что девушки происходили из привилегированных семей, которые пытались избавиться от них по целому ряду причин: из-за отношений со взрослым мужчиной, бунтарского поведения или легкомыслия, попытки сбежать… Они предпочитали отказаться от всяких прав на ребенка и положиться на кантональные или федеративные власти. Некоторые документы и свидетельства говорят о том, что молодые девушки попадали сюда беременными.

— Беременными?

Марианна мрачно кивает.

— И иногда очень молодыми. Чтобы избежать позора и слухов, родители отправляли свою дочь в дом Святой Марии во время беременности. Как только ребенок рождался, его силой забирали для усыновления, если только семья не предъявляла на него права… чего, как вы сами понимаете, почти никогда не случалось.

Из какой среды вышла моя мать? Была ли она сиротой, с которой общество не знало, что делать? Или маленькой богатой девочкой, чья семья, бог знает почему, так ее стыдилась, что предпочла запереть? Как я мог никогда не задумываться о бабушке с дедушкой по материнской линии? От меня многое скрывали, но и я не проявлял ни малейшего любопытства и не пытался заставить Нину поговорить со мной.

Марианна Дюссо, должно быть, уловила мое смятение, но не захотела вторгаться в личное пространство и продолжила:

— Дом Святой Марии испытывал финансовые трудности с конца шестидесятых годов; сюда принимали только девочек-подростков из кантона Во, а их было слишком мало для структуры, которой так трудно управлять. Но это только вершина айсберга. В семьдесят первом году власти назначили комиссию по перестройке дома…

— В связи с чем?

— Официально — чтобы оценить финансовое положение. Неофициально — для расследования слухов о жестоком обращении и сексуальных надругательствах над молодыми девушками.

Должно быть, у меня изменилось лицо. Марианна смотрит не мне в глаза, а на свою чашку. Молчание затягивается.

— В двадцатом веке в кантоне Во действовали четыре закона, разрешающие интернирование в административном порядке.