Самые близкие - Слава Доронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наношу румяна, расчесываюсь и одеваюсь в свой любимый комплект, который мама привезла вчера из дома. Прекрасно понимаю, для кого прихорашиваюсь, но мой внешний вид все равно оставляет желать лучшего. Болезненный и замученный. Не хочу, чтобы Ковалёв видел меня такой. Не знаю, что за упрямство. Не исключено, что Андрей выглядит сейчас ничуть не лучше.
К Бусинке я сегодня иду без сопровождения и радуюсь возможности увидеть ее еще раз. Пока поднимаюсь в лифте, пишу маме сообщение:
«У нас будут проблемы, когда папа узнает, что от него скрыли, кто отец Бусинки».
Это я про приезд Ковалёва и события, которые за этим последуют. Безумно переживаю из-за реакции отца, ведь у него слабое сердце. Как папа отнесется к новости?
«Я уже в аэропорту, Яна. Жду рейс Андрея», — игнорирует мама мои слова.
Пульс тотчас же ускоряется, ладони становятся влажными. Я убираю телефон в карман платья.
Встреча с Бусинкой гасит все переживания на корню. Смотрела бы на дочь бесконечно! А еще я поймала себя на мысли, что белой завистью завидую мамам, которые благополучно родили своих детей здоровыми и крепкими, услышали первый крик, прижали их к себе и больше не расставались. В жизни бы не подумала, что такие простые вещи могут вознести от счастья до небес.
Я, конечно, верю, что у нас с Бусинкой все впереди. Первая ночь вместе и много других ночей, ее улыбки, слова, шаги. Все это обязательно будет! Просто нужно немного подождать.
— Малышка так реагирует на твой приход, — замечает вчерашняя медсестра. — Моя смена сейчас заканчивается. Два дня теперь будет работать Галина, я предупрежу, что ты у нас адекватная мамочка. Как наберешься сил, приходи к дочке чаще. Посмотри, как активно она сразу начинает себя вести. Ресничками хлопает, кулачки сжимает.
Бусинка смотрит на меня черными глазами, которые кажутся самыми умными и красивыми на свете. Я трогаю дочь, провожу пальцем по маленькой ладошке. Внутри по-прежнему больно, но с каждым днем, с каждой новой встречей я наполняюсь уверенностью, что все будет хорошо. Обязательно будет! Ведь Бусинка выжила вопреки прогнозам врачей.
Однако у любой надежды есть свойство расширяться, словно большой воздушный шар, а потом сужаться от холода действительности. Нам предстоит так много всего пережить... Однажды я заставила себя верить в лучшее, очень ждала возвращения Андрея и тоже думала, что у нас все будет хорошо. Только в итоге мое сердце оказалось разбитым.
В палате даю волю слезам. От эмоций. А еще из-за груди. Ее распирает от молока. Его так много! Хоть и сцеживаюсь, но неприятные ощущения и чувство, будто у меня поднялась температура, не покидают с самого утра.
Медсестра заходит в тот момент, когда я корчусь в ванной от боли, пытаясь хоть немного сцедить молоко. Говорит идти на кровать и причиняет невыносимые страдания, разминая мою грудь руками. Чуть сознание не теряю, но когда все заканчивается, и впрямь чувствую облегчение и даже могу сцедиться.
— Сейчас я за кремом специальным схожу и намажу. Посиди так, — просит медсестра.
Вымотанная болью, я зажмуриваюсь и судорожно дышу, не веря, что пытка позади. На форуме встречались исключительно положительные отзывы о грудном вскармливании, ни одна мама не сказала, что это может быть так ужасно. Распахиваю глаза, услышав, как дверь открывается. Собираюсь поблагодарить медсестру за помощь, но так и застываю с открытым ртом, потому что в палате стоит Андрей.
Он смотрит на меня. Не сводит взгляда с лица, опускает его ниже.
Бросает в жар, а потом сразу в холод — запоздалая реакция на появление Ковалёва. Тянусь к простыне и прикрываю ею грудь, сильно смущенная, что меня застали почти голой.
— Вот, Яна, — запинается медсестра, чуть не сталкиваясь с Андреем. — Обязательно помажь., а А если снова будет больно, то зови. — Она оставляет крем и уходит.
Меня так сильно трясет, что приходится обхватить себя руками.
— Мне... — И голос дрожит. Но я придаю ему твердости. — Мне нужно привести себя в порядок. Ты не мог бы выйти?
— Да, конечно, — отмирает Андрей и отворачивается, даже не думая покидать палату.
Происходящее просто нереально уложить в голове. Я поправляю платье и смотрю на спину Ковалёва. Боль теперь не только физическая, но и душевная. И она даже мучительнее той, что я испытывала несколько мгновений назад.
— Всё, — шелестит мой голос. — Можешь повернуться.
Во рту сухо, в виски словно залили свинца.
Андрей поворачивается и опять смотрит. На меня, на живот, где еще недавно была наша с ним дочь.
— Ты был у нее? — тихо спрашиваю.
— Только что...
Я так надеялась, что мы сделаем это вместе! Со вчерашнего дня представляла эту встречу и нас троих... Пора бы уже привыкнуть, что моим мечтам не суждено сбываться.
Андрей подходит ближе, садится на стул напротив.
Внешне Ковалёв все такой же, но глаза… Его глаза сейчас — пылающая бездна. Никто из нас не будет прежним.
Отчего-то невольно плыву, когда чувствую знакомый аромат. Опять накатывают воспоминания, но уже не те, где было хорошо, а как я страдала и боялась быть одна. Взгляд застревает на шее Андрея, выступающем кадыке и сексуальной ямочке над ключицей. Чуть ниже у него на груди шрам, я помню. Теперь у меня тоже есть. Только на животе.
Еще отчаяннее охватывает жаром, когда наконец собираюсь произнести, что сильно сглупила, сказав, что он не отец Бусинки. Но Андрей вдруг протягивает руки и, аккуратно обхватив за талию, тянет меня к себе и сажает на колени. Крепко обнимает, зарывается лицом в волосы и шумно, тяжело дышит.
Не могу вымолвить ни звука, застигнутая врасплох его объятиями. С одной стороны, мне это так необходимо, а с другой… накрывает паникой. Ковалёв сейчас очень близко, и я опять не могу контролировать свои эмоции рядом с ним.
Прекрасно помню, что Андрей по жизни
