Кинжал Зигфрида - Наталья Солнцева

Все они благоговели перед ним, любовались его совершенной красотой, татуировкой на его гладком сияющем теле. Все они прятали его в самых потаенных местах и берегли как зеницу ока. Над ним тяготело проклятие, и это проклятие распространялось на них. Они умирали, и он переходил из рук в руки…

Он любил алую, горячую кровь героев и густую, черную кровь злодеев. Ему было все равно, чью кровь проливать. Лишь бы не жидкую, бледную, как плохие чернила, кровь трусов. Он не был кровожадным, просто кровь стала его стихией. Это была его судьба. Не он ее выбирал для себя. Так вышло.

Иногда ему снилась страна мрака и тумана. Люди называют ее Нифльхейм и считают миром мертвых. Они заблуждаются. Нет мира мертвых, как нет и мира живых, все давно переплелось, проросло друг в друга. Нифльхейм существовал до начала времен, до начала творения. Ибо время имеет значение только для творений.

Иногда ему казалось, что дух его до сих пор пребывает в Нифльхейме, в клубах первозданного хаоса, и вспоминает о теле, лишь когда наступает пора действовать. Там – источник его силы, непостижимой для людей, непонятной для их разума.

Он мог бы повторить вслед за Зигфридом: «Я зверь благородный, был я всю жизнь сыном без матери; нет и отца, как у людей, всегда одинок я».

В этом они с Зигфридом похожи. Только Зигфрид мертв, он пал от руки коварного бургунда Хагена. Теперь он пирует вместе с богами и милуется с прекрасной валькирией, которую пробудил от болезненного сна.

Между тем в мире живых вдова могучего витязя, Кримхильда, одержимая жаждой мести, заманивает бургундов в западню и безжалостно расправляется с ними. Любовь к погибшему мужу вдохновила ее на чудовищные злодеяния. Ради любви проливается не меньше крови, чем ради золота.

Он вновь переживал то яркое, бурное представление. Царственные дамы в роскошных одеждах, властные мужчины, пышная свита, беззвучно скользящие слуги, багровый свет факелов, богато изукрашенная пиршественная зала, драгоценные блюда и чаши, изысканные яства, блистательные гости. Хмельные напитки льются рекой. Красота женщин привлекает мужские взоры. Сословная гордость. Ссора. Резня. Звон оружия, стоны раненых, хрип умирающих…

Королевская кровь такая же красная, как и кровь нищих бродяг.

Эту симфонию смерти ему доводилось слышать не раз. Только он привык исполнять свою партию соло. Кримхильда была великолепна с отсеченной головой своего врага в руках…

Зигфрид и Кримхильда пострадали из-за золота. Верхний мир не смог поделить клад с Нижним. Рейнские девы, у которых похитили сокровище, взывали к справедливости. Злобные карлы восстали на богов. В Зигфриде боги видели своего спасителя и защитника. Боги всесильные и бессмертные? Или похожие на людей?

Он давно запутался в иерархии существ, обитающих по ту и эту сторону – чего? Где та граница, мост, соединяющий и разделяющий миры? Вечная двойственность присуща любому творению. И ему тоже. Он лишает жизни или дарит свободу? Принуждает покидать один мир или препровождает в другой? Если бы его наделили разумом, он бы задавал себе эти вопросы и мучился, не находя ответов.

Он пребывает в Нифльхейме, а здесь скитается его тень. Твердость и блеск обманчивы. Только невидимое и непостижимое наделяет силой что бы то ни было – предметы, руны, священные деревья, источники.

Он никогда не сойдется в схватке с себе подобным. Это исключено. Он видел знаменитого короля Артура, о котором повествуют предания кельтов, и его знаменитый меч Эскалибур. Но они никогда не встречались в бою и не встретятся. У Эскалибура свой путь, у него – свой.

Сам властитель Валгаллы вспомнил о нем и раздобыл его для Зигфрида. Им Зигфрид убил дракона и ступил на стезю смерти. С тех пор ему присвоили имя этого героя. Он не против. Какая разница?

Ему наскучило лежать без движения и грезить былыми подвигами. Его тело наливается энергиями нифльхеймских туманов, просыпается, ждет света, тепла руки, стука чьего-то сердца, незримо дрожит в холодном безмолвии…

Деревня Камка

Михаил Прилукин жил в полуразвалившейся пятистенке с заколоченными ставнями. Внутри пахло чадом керосиновой лампы, черная от сажи печь потрескалась. Углы отсырели, с потолка свисала паутина. Условия для городского человека, привыкшего к определенным удобствам, – ужасные. Но он терпел. Цель, которую он надеялся осуществить, того стоила. К тому же Михаил бывал в Камке наездами, от случая к случаю.

Зимой через болота, скованные морозом, ходил на лыжах, в остальное время года, на свой страх и риск, по опасной тропе. Сбиться с нее – проще простого. Неопытный путник наматывал круги, раз за разом возвращаясь на одно и то же место.

– Монашка морочит, – объясняли бывалые путешественники. – Водит, в трясину заманивает.

Инженер в подобные глупости не верил, прятал насмешливую улыбку.

Каждое утро он отправлялся на просеку, делал замеры, что-то прикидывал, подсчитывал. Сдавшись на настойчивые просьбы, Таисия – тогда еще Филофея – показала ему дорогу к Дамиановой пустыни. Руины монастыря поразили молодого человека.

– Собор обязательно надо восстановить, – повторял он. – Такая красота! В подвалах стоит вода, но эта беда поправима. Хороший дренаж поможет осушить подземные помещения. Правда, денег пойдет немерено, но заказчик – человек серьезный, не стесненный в средствах. Думаю, ему вполне под силу профинансировать стройку.

В келью той Филофеи проводница его не повела. Боялась, что вновь проступит на облупившейся стене сияющий Ангел, увидит ее с другим мужчиной…

«Ой, что ж это я? Опять?! – спохватилась она. – Безумие какое-то!»

Михаил заметил ее замешательство.

– Что с тобой? Ты так побледнела. Тебе нехорошо?

Она отвела глаза:

– Пора возвращаться в деревню, сестры ждут. Василиса совсем расхворалась, целый день на печи лежит, кашляет.

– Кто будет за ними ухаживать, когда ты уедешь?

– Не знаю. На Бога уповаю. Сейчас в Камке часто кто-нибудь останавливается – то туристы забредут, то рыболовы заночуют, то еще какой люд заглянет. Вот ты, например.

– Если наша фирма возьмет этот подряд, здесь закипит жизнь. Старушек твоих не обидят. И сыты будут, и присмотрены.

– Какие они «мои»? Василиса и Улита – сами по себе. Они в Камке до меня жили и без меня проживут.

Михаил не заметил, как влюбился в грустную, замкнутую послушницу. Эта лесная, болотная глушь была совершенно другим, отличным от городского, миром, тихим, пронзительно печальным, прекрасным. Время здесь не бежало, как в городе, а сонно и размеренно текло. Несколько деревянных домишек тонули в тумане, из которого появлялись вдруг то пожилые, укутанные в платки старухи, то их молодая ясноликая помощница, то бородатые мужики с рюкзаками, то угрюмые, немногословные охотники, то странные молодчики с лопатами.

Инженер легко находил с ними общий язык, сидел у разведенных костров, слушал неторопливые разговоры, ел кашу с тушенкой, пил кипяток. В Камке грабителей не опасались – воровать тут было нечего, бандитов не интересовали старые развалины, топкие болота и лес, кишащий гнусом. Туристы в здешних местах надолго не задерживались, да и добирались сюда только самые завзятые. Михаил не понимал, что вызывает у него безотчетную тревогу. Почему его постоянно тянет оглянуться, а когда он поворачивается спиной к лесу, тело пробирает ледяной озноб?

– Тебе не страшно здесь? – спросил он у Таисии.

– Нет. На все воля Божья, – смиренно произнесла она. – Кому что суждено, то и выпадет. А кому чего испытать не дано, тот и не испытает.

«Так-то оно так, но меры предосторожности принять нужно», – думал инженер.

Он не расставался с заряженным ружьем, а ложась спать, ставил его справа, у изголовья, чтобы было под рукой.

Этим утром его разбудили истошные женские вопли. Было темно: заколоченные ставни не пропускали света. Открыть их – налетит мошкара: стекла-то битые. Михаил, едва соображая спросонья, в мгновение ока вскочил, схватил ружье и выбежал во двор. Кричали со стороны избы, в которой ютились пожилые сестры.

Мимо инженера пронеслась черная тень, он рванулся было следом, потом плюнул и побежал к покосившейся избе.

– Бесы! – голосила Василиса. Ее трясло. – Спаси господи! Бесы одолевают!

– Бесы… – испуганно повторяла Улита. – Бесы…

– Какие бесы? Где?

– В са… сарае…

Подбежала Таисия. На ней лица не было.

Михаил бросился к дряхлому сарайчику – дверца распахнута настежь, внутри стоит, блестя глазами, коза, кудахчут куры.

– Здесь кто-то был? – спросил он, оборачиваясь к старушкам.

Василиса, всхлипывая, показывала пальцем внутрь сарая.

– Там… Я подошла, а он как выпрыгнет – черный, рогатый! Как выскочит! Из пасти огонь пышет! И поскакал…. туда! – Она махнула дрожащей рукой в сторону леса.