Тайные тропы - Георгий Брянцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он меня убьет! — вырвалось у Варвары Карповны, и она оглянулась на дверь, за которой слышались голоса гостей. — Он мне однажды сказал: «Вы знаете слишком много для живого человека». Я чувствую себя обреченной… Как быть? Где найти выход?
Никита Родионович молчал, внимательно рассматривая свои ногти. Он колебался: поставить вопрос ребром или сделать только намек, пробный шаг, разведку?
— Найти выход, конечно, можно, но сделать это нелегко, — сказал он.
— Неужели можно? — с надеждой в голосе спросила Варвара Карповна.
Он утвердительно кивнул.
— Что же для этого требуется, по-вашему?
— По моему мнению, многое.
— Именно?
— Смелость, решительность, желание…
— И только? — облегченно вздохнув, сказала Варвара Карповна, как будто тревожившие ее сомнения сразу же разрешились.
— Это не так мало, на мой взгляд.
— Вы думаете, что у меня нет желания?
— Желание, возможно, и есть, а вот…
— Вы имеете в виду смелость и решительность? — перебила Варвара Карповна.
— Да-да. Именно это.
— Вы не знаете меня… Но как? Как? — спохватилась вдруг она, вспомнив, что главного так и не выяснила.
Ответить Никите Родионовичу не удалось. В комнату вошел Брюнинг. Увидев беседующую пару, он растерянно пробормотал:
— Ах! Извиняйт! — и быстро удалился.
На смену Брюнингу явился Тряскин. Он еле держался на ногах.
— Чему быть, того не миновать, — едва выговорил он заплетающимся языком. — Червь есть червь… Рожденный ползать летать не может…
— Я хорошенько все обдумаю и дам вам совет, как действовать, — тихо сказал Никита Родионович, чтобы окончить разговор.
Тряскина кивнула головой.
13
После побега из лагеря Повелко спрятали у Заболотько. Дом Заболотько, стоявший на окраине, не вызывал подозрений у оккупантов. Мать Бориса Заболотько — вдова Анна Васильевна — работала уборщицей в комендатуре оккупантов, а сам Борис — электромонтером в управе.
В пятницу вечером в дом Заболотько пришел Тризна. Обсуждали все тот же вопрос — о взрыве электростанции. Осуществление намеченного плана срывалось по не зависящим от подпольщиков обстоятельствам. Повелко никак не мог попасть днем во двор станции, а без него обнаружить место выхода шнура не удавалось. Борис Заболотько как монтер управы бывал на станции и дважды пытался разыскать условное место, но безуспешно.
Дело в том, что от взрывной массы, заложенной глубоко под площадки и фундаменты основных агрегатов станции, в свое время был протянут детонирующий шнур. Его уложили в не подвергающуюся порче изоляционную трубу и вывели наружу сквозь глухую стену электростанции на высоте полуметра от земли. Этот-то конец шнура и надо было найти.
— Сами поймите, — оправдывался Заболотько, хотя его никто и не думал обвинять, — не совсем удобно получается: два раза появлялся на станции. Могут заметить…
— Не годится, — качал головой Тризна.
— Ну, первый раз я еще смог на стену посмотреть, а второй раз не удалось: народ ходит. Если бы ночью, тогда другое дело.
— Значит, ничего не заметил? — спросил Повелко.
— Ничего. Отмерил от угла, как говорили, ровно восемь шагов, осмотрел все кирпичи в стене…
Повелко обеими руками поскреб остриженный затылок. Нет, он не ошибся — ровно восемь шагов от угла и восьмой кирпич от земли…
— Может быть, там снегу намело? — высказал предположение Игнат Нестерович.
— Снегу много. Очень много, — заметил Заболотько, как бы ища оправдания.
Повелко в раздумье покачал головой:
— Снега действительно всюду навалило уйму. От земли, возможно, шнур на уровне восьмого ряда кирпичей, а вот от снежного сугроба…
Игнат Нестерович, как обычно шагавший по комнате, остановился перед сидящими, скрестил на груди руки и после небольшой паузы медленно сказал:
— Заболотько больше на станцию посылать нельзя. Надо придумать что-то другое.
Что «другое», Тризна так и не сказал. Наступила тишина.
Ветер сердито завывал в трубе, пробивался с дымом через горящую печь в комнату. Слабенькое пламя двух свечных огарков колебалось, по лицам плясали тени.
— Не может быть! — И Повелко стукнул кулаком по столу. Пламя вздрогнуло. — Неужели откажемся от плана? Выбрался из лагеря, а помочь делу не могу!
Неожиданно в окно кто-то постучал. Переглянулись. Заболотько дал знак Повелко, и тот мгновенно скрылся в кухне. Стук повторился.
— Пойду, — сказал Заболотько. — Не волнуйтесь, — добавил он, надевая пальто и шапку.
Игнат Нестерович сел за стол.
В передней послышались шаги, громкий разговор, и в комнату вошел, весь запорошенный снегом, старик Заломин.
У Тризны невольно вырвался вздох облегчения. Но он сказал, недовольно покачав головой:
— Носит тебя нелегкая! Ведь предупреждали, что надо отсидеться, а ты бродишь.
Тотчас после освобождения Повелко Заломин перешел на нелегальное положение.
— А я осторожно, с оглядкой, — ответил Заломин, старательно сбивая рукой снег с изодранного полушубка. — Что я, не понимаю, что ли!
Вернулся Повелко. Он радостно обнял старика:
— Что слышно про лагерь?
Заломин рассказал, что все бочкари получили отставку. Допросам их не подвергали, но именно это обстоятельство вызывало подозрения. Возможно, фашисты затевали что-то.
Заломин сел за стол и достал из кармана кисет.
— Я сегодня постараюсь внешность себе подпортить. Так лучше будет, — усмехнулся он.
— Как это — подпортить? — поинтересовался Повелко.
— А так… Обрею начисто голову, усы, бороду, да и брови за компанию. Бог даст, со временем отрастут.
Он медленно крутил цыгарку. Большие, обветренные, в шрамах и ссадинах пальцы его действовали уверенно.
Помолчав, он спросил:
— Ну, а ваши дела как?
— Плохи дела, — коротко бросил Игнат Нестерович.
— Чего так?
Тризна вкратце обрисовал создавшееся положение.
— Выходит, все дело в Повелко? Попадет он во двор электростанции, так и дело совершится?
— Да, выходит так.
— Ну ладно, совещайтесь, а я пойду. — Заломин неожиданно встал и начал одеваться.
На другой день на квартиру к Ожогину и Грязнову под видом нищего опять прибежал Игорек. Когда Ожогин вынес ему кусок хлеба, Игорек торопливо передал, что у Заболотько Никиту Родионовича ждут Изволин и Тризна.
Как и раньше, Грязнов пошел за Ожогиным, для того чтобы обнаружить возможную слежку.
Через двадцать минут Ожогин уже стучался в окно знакомого дома.