Магия цвета ртути - Стэн Николс

— По той же причине, что и ты. У меня не было выбора.

Квалочианец промолчал.

— Если говорить о том, что меня сюда привело... Много лет назад люди с общими интересами, включая Грентона и меня, объединились в сообщество, ставившее своей целью превращение Беальфы в истинно свободное государство. Мы хотели не видимости, а подлинного суверенитета и намеревались сбросить угнетателей с наших спин.

— Прекрасные слова! — произнес Кэлдасон, причем таким тоном, что понять, восхищается он или насмехается, было невозможно.

Карр оставил эту реплику без внимания.

— Мы были молоды и, наверное, слишком романтичны, но это не делало наш гнев менее праведным. Каждый из нас избрал тот путь к достижению цели, который казался ему наилучшим. Моей стезей стала политика с ее заговорами и интригами. Другие стали военными, купцами, некоторые даже разбойниками. Из числа отдавших предпочтения опасным занятиям многих уже нет в живых. Ну а твой наставник, Куч, всегда был человеком независимым, всегда имевшим свое мнение. О таких говорят: «квадратная затычка в круглой дыре». Да, каждый из нас пошел своим путем, и будь я проклят, если знаю, чей выбор оказался вернее.

Глаза его на миг затуманились, но он тут же тряхнул головой и продолжил:

— Так вот, явиться сюда меня заставило известие о том, что план, который Домекс замыслил и воплощением которого в жизнь долгое время руководил, близок к осуществлению.

— Ты должен был прибыть сюда лично? — спросил Кэлдасон.

— Мало кому можно доверить такие сведения. Кроме того, мне хотелось встретиться со старым другом: мы так давно не виделись.

— А что за план?

— Прошу прощения, но это не мой личный секрет.

— Тогда зачем было вообще о нем упоминать?

— Ты спас мне жизнь. Это предполагает некую меру доверия.

Квалочианец пожал плечами. Куч между тем притих и снова приуныл.

— Что с тобой? — участливо обратился к нему Рит.

— Обидно: я провел рядом с наставником столько лет и, оказывается, ничего о нем не знал. Конечно, особой любви к властям он не выказывал никогда, но мне и в голову не приходило заподозрить его в чем-то... большем. Почему он ничего мне не рассказывал?

— Ради твоей же безопасности, — ответил Карр. — То, о чем ты не знаешь, не может представлять для тебя угрозы. Поверь, Домекс был бескорыстным борцом. Потому его и убили, каким бы ни был формальный повод. Ты можешь гордиться своим учителем, Куч.

Юноша, сглотнув комок в горле, кивнул.

— Так, выходит, власти добиваются твоей смерти из-за этого плана?

— Может быть. Я не слишком верю в то, что они совершенно не осведомлены на сей счет. Увы, в кругах тех, кто объявляет себя противниками властей, немало предателей и шпионов.

— А тот фантом, в образе птицы... Он был послан, чтобы предупредить тебя о нападении?

— Да, друзьями из Валдарра. Жаль, что он прибыл слишком поздно. К сожалению, измена, судя по всему, свила гнездо в самом узком кругу, среди тех, кому мы привыкли доверять. Ну, а это покушение представляет собой попытку властей избавиться от меня, свалив вину на обычных грабителей.

— На тебя покушались и раньше?

— Не один раз, — ответил Карр с таким видом, будто данное обстоятельство служило предметом его гордости.

— А зачем им утруждаться, убивая одного из своих? — спросил Кэлдасон.

Патриций воззрился на него, прищурившись.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Твои распри с другими сановниками есть не более как ссора внутри правящей клики.

Карр рассмеялся.

— У тебя предвзятый взгляд на власть. Политика является способом, который я избрал для борьбы с государством. Лучший ли это способ, утверждать не берусь, но мои суждения и действия вызывают в верхах озлобление.

— А помогли эти твои «суждения и действия» накормить голодных? Помешали ли они сильным измываться над слабыми?

— Ты прав, мне ли не знать, что политика есть разновидность мошенничества. Я практикую это черное искусство всю жизнь, что, конечно же, не возможно без приспособленчества. Порой приходится закрывать глаза на откровенные злодеяния.

— Для такого, как ты, это на редкость честное признание. Зачем же ты посвятил себя этому, как сам говоришь, «черному» делу?

— Потому что верил, будто, воздействуя на власть изнутри, можно установить более справедливый режим правления, и если не свергнуть иноземный диктат, то хотя бы его ослабить. За это меня и невзлюбили.

— Как же, слышал. Тебя называют бунтарем, смутьяном, возмутителем спокойствия...

— А тебя, как я слышал, называют безжалостным убийцей.

— Смотря кто называет...

— Вот именно.

— Но разве слово «смутьян» ругательное, если оно обозначает борца против тирании? — заметил Куч.

Карр улыбнулся.

— Хорошо сказано.

— Это слова моего наставника, — признался юноша с легким смущением.

— Ну что ж, значит, ты усвоил его уроки. Это делает тебе честь.

— А этот твой великий секретный план тоже относится к политическим играм? — поинтересовался Кэлдасон.

— Политика играет в нем определенную роль.

— А что еще, кроме политики?

— Общественный протест.

— Это уже смахивает на лозунги Сопротивления.

— Я сторонник оппозиции, — возразил Карр, глядя квалочианцу в глаза. — У Сопротивления иной путь.

— Всем известно, что и те и другие заодно.

— Как я уже говорил, наши правители клевещут на несогласных с ними, объявляя всех своих противников террористами.

— Ага, значит, по-твоему, Сопротивление — это шайка террористов.

— А ты как считаешь?

— По-моему, нет, — ответил Рит и, бросив язвительный взгляд на Куча, добавил: — Но что с меня взять, я ведь вне закона.

— К чему ты клонишь, Кэлдасон?

— Да к тому, что любой план противодействия нынешней власти может способствовать реальному изменению ситуации лишь при условии участия в нем людей Сопротивления.

— Повторяю, оппозиция многолика. Есть миролюбивые обличители и проповедники, не согласные с режимом, но ограничивающиеся словесной критикой, есть сторонники более радикальных действий, исповедующие принципы народовластия. Даже «Братство праведного клинка» больше не дремлет. Ты слышал об этом?

— А кто они такие? — спросил Куч.

— Это древний военный орден, устав которого основан на патриотизме, — пояснил Карр. — Братство может похвастаться некоторыми из лучших меченосцев страны и по праву считается хранителем традиций доблести, некогда широко распространенных в нашем народе. «Праведные клинки» заявляют о себе всякий раз, когда возникает угроза независимости государства.

— Заявить-то они, может, и заявят, но вряд ли при нынешнем положении дел в Беальфе смогут что-либо изменить, — проворчал Кэлдасон.