Между нами люболь (СИ) - Вейден Лана

«Какого чёрта ты снова приехал», «чтоб ты провалился, меня тошнит от тебя», «ты — последний человек на земле, которого я хотела бы видеть», — она говорила жестокие, обидные слова, в ее глазах он видел негодование и презрение, да он уже и сам себя презирал за такую ужасную слабость. Клялся себе, что больше ноги его рядом не будет, но приезжал снова.

Почему она оставила ребенка? Почему захотела этот брак? Деньги всё-таки ни при чем, если речь об Айлин. Она усиленно пытается доказать обратное, и сначала он даже поверил, но потом, поразмыслив, понял что дело не в них. Он ведь читал ее дневник и хоть сколько-то узнал эту девушку. Она явно что-то задумала и нужно было выяснить, что именно, пока он еще окончательно не потерял способность соображать.

Почему он допустил, чтоб она забеременела? Ведь вполне можно было этого избежать. И почему всё-таки женился?

Здесь правда была слишком простой и слишком сложной — даже для него. Слишком безумной, чтобы ее можно было признать.

И все-таки пришла пора это сделать.

ГЛАВА 38

Уже несколько выходных подряд Лейла в одиночестве приходила на набережную и, присев на скамейку, размышляла о том, какой запутанной и сложной бывает жизнь.

Айлин ждала ребенка, и они со старшим братом поженились, но это вызвало скандал среди родственников и знакомых. Никому ведь не докажешь, что брак с Селимом был фиктивным — выходило так, что Карим увел жену у брата, после чего братья рассорились. Впрочем, в последнее время сплетни поутихли, хотя они волновали Лейлу меньше всего.

Намного сильнее беспокоило то, что Карим и Айлин жили отдельно и никак не желали идти навстречу друг другу, хотя измучились сами и измучили окружающих. Брат похудел, под глазами у него залегли тени, вечерами он метался по дому, как раненый зверь, однако всё никак не признавал своих ошибок. Айлин по-прежнему ее избегала, не отвечала на звонки, но Лейла часто общалась с Самирой — та рассказывала, что душевное состояние сестры ничуть не лучше.

Лейла день и ночь молилась, чтоб наконец произошло какое-то чудо и всё наладилось, только надежда на это таяла с каждым днем.

С Селимом она не общалась уже несколько месяцев, хотя чувствовала, что злость на него проходит. Хотя он и был ужасно неправ тогда, хоть и наговорил много несправедливых вещей, и поступил нехорошо, но всё же он являлся ее единоутробным братом, и Лейла надеялась, что когда-нибудь он повзрослеет, осознает свои ошибки и сможет наладить отношения с семьей.

А пока на душе была тоска. Чтобы хоть как-то ее унять, Лейла закрыла глаза и подставила лицо лучам майского солнца. Вскоре стало припекать, но легкий ветер не давал чувствовать жару.

— Северо-восточный. Наверное, самый живительный ветер, — вдруг услышала она мужской голос рядом с собой. Вздрогнув, открыла глаза и неожиданно узнала знакомое лицо. Это был мужчина, которого она когда-то видела мельком в аэропорту. Сейчас он смотрел на нее, улыбаясь, а в руках у него были тюльпаны. Тюльпаны Лейла не любила, но эти были такие красивые! Ее сердце вдруг сжалось от непонятной ревности. Странно — ей-то какая разница, для кого эти тюльпаны? А он — просто случайный прохожий, даже не ее знакомый, хотя… почему-то после той мимолетной встречи в зале ожидания она теперь часто перед сном вспоминала его глаза и тот взгляд.

— Иногда мне кажется, что ветра похожи на любовь, — тем временем продолжил этот мужчина, и Лейла вздрогнула еще раз, хотя и постаралась не высказать удивления.

— Мне бы хотелось, чтоб моя любовь была такой, как этот ветер, — удивляясь своей смелости, ответила она. А затем, смутившись, почему-то добавила, — ну, то есть… если когда-нибудь... я встречу любовь.

— А я вот уже встретил. Однажды, в аэропорту. А потом потерял. И мне стоило больших трудов отыскать ее опять. Снова отыскать тебя… Лейла — сказал мужчина и протянул девушке тюльпаны, нечаянно коснувшись при этом ее руки.

Это было словно вспышка, молния, откровение — Лейла внезапно позабыла и о тоске, и обо всех проблемах. Голова закружилась, а сердце забилось сильно-сильно от осознания того, что и в ее жизнь наконец входит что-то радостное, светлое и волнующее...

ГЛАВА 39

«Можно ли любить своего врага? Отталкивать его изо всех сил и желать никуда не отпускать? Причинять ему боль и самой чувствовать боль из-за этого? Перестать принадлежать себе? Мечтать о том, чему никогда не суждено случиться?

Уже не имеет значения, Карим. Наша история подошла к концу.

Сегодня настал день, когда мы уезжаем, а я не чувствую радости.

В детстве я читала притчу о собаке, которая стояла у озера и сильно хотела пить. Но когда подходила к воде и видела свое отражение, то в страхе отскакивала назад, решив, что там сидит другая собака. Она делала так до тех пор, пока чуть не умерла. Тогда собаке стало уже все равно и она со всего размаху прыгнула в воду.

Я поняла, что похожа на эту собаку — всё время боялась сама себя. Но теперь мне терять нечего — могу наконец признать правду.

Я мстила тебе, но не чувствовала успокоения. Я смеялась тебе в лицо, но ни на минуту мне не было радостно. Я хотела сделать тебе больно, чтобы самой было легче перенести ту боль, что ты мне причинил. Только легче мне не стало.

Потому что я люблю тебя, Карим.

Люблю, хоть и знаю, как это ужасно, безрассудно, нелепо. С детства я запрещала себе думать о любви и всё-таки втайне мечтала о ней — о любви светлой, волшебной, как в сказке. И какая нелепость, какая страшная насмешка судьбы — из всех мужчин в мире сердце выбрало того, кто меня ненавидит. Того, кто мне запрещен.

Еще глупее и бессмысленнее писать сейчас то, что тебе не нужно. То, о чем ты никогда не узнаешь. Видимо, мне…»

Я не успела дописать последние строки и убрать тетрадь в чемодан, потому что вздрогнула от звонка в дверь. Самира, наконец-то! Сначала мы купили билеты на семь часов вечера, но с утра у меня начался озноб, потом — жар, и я решила поменять рейс — улетим на несколько часов раньше, пусть все скорее закончится.

Я позвонила сестре, чтоб срочно приехала домой. Ее вещи я тоже собрала, она ведь не знала, что мы уезжаем. Хоть Самира и стала менее болтливой, однако же о нашем отъезде наверняка растрезвонила бы на весь город. Девчонка задерживалась, — еще немного, и опоздаем, — чтоб скоротать время, я и села писать глупые откровения.

— Аллах-Аллах, где тебя носит!

— Сестра, что случилось, что за срочность? — она огляделась вокруг. — К чему этот чемодан?

— По дороге поговорим, поехали.

— Куда, зачем?

— Бежим из этого ада.

— Айлин… — Самира попятилась. — Ты не в себе, я сейчас позвоню брату Кариму.

Я выхватила у нее из рук смартфон, бросила об стенку, а потом еще несколько раз наступила на него ногой. В это время зазвонил мой телефон — подъехало такси.

— На выход, живо!

— Что ты творишь? Почему мы должны куда-то бежать?

— Совсем не соображаешь, что нас скоро ждет? Я опозорила его, унижала несколько месяцев, — думаешь, наградит меня за это? Скоро всё равно окажемся на улице — и это в лучшем случае! Что будет в худшем, лучше даже не думать!

— Какая ты глупая! Думаешь, он правда женился из-за ребенка? Да он мог бы и так забрать его, если б захотел! Карим не собирается разводиться с тобой! Ни за что не разведется!

— Что ты несешь! У тебя мозги — в розовом сиропе!

— А у тебя вообще мозгов нет!

Я схватила сестру за руку и вместе с чемоданом потащила к выходу. Она визжала, упиралась, но я засунула ее в машину. Мы немного проехали, но стоило остановиться на светофоре, как Самира открыла дверцу и выскочила на улицу. Я выбежала за ней.

— Ну-ка, села обратно!

— Нет! Ты езжай, а я останусь.

— Ты несовершеннолетняя, я за тебя отвечаю.

— Куда тебе! Ты даже за себя не отвечаешь!

Я замахнулась и была близка к тому, чтобы впервые в жизни ударить свою сестру, но заметила, что глаза ее расширились от ужаса и она смотрит куда-то вниз.