Семь корон зверя - Алла Дымовская

Михая все-таки удалось выходить, хоть и не без труда. Одно время отец даже поставил на Михае крест, не надеясь более, что больной выживет. Но Михай, переборов и жестокую лихорадку, и сатанинскую боль, остался жить. Отцовский укус спас его, вернул с того света, хоть и в другом, нечеловеческом качестве. Сам Михай был бесконечно благодарен всем Балашши, особенно старшему Уласло, считал, что ему несказанно повезло, и только просил не снимать с него нательный крест, разрешить носить его и далее. Уласло втолковал темному Михаю, что тот может повесить на себя все, что угодно, что они не антихристы, а такие же Божьи твари, как все живое на грешной земле. Его собственные сын и жена крещены в католическую веру, а он, Уласло, за свою незапамятную жизнь познал стольких богов, что ему безразлично, какому из них служить. Уласло и сам носил на шее крестик, исправно стоял службы в сельской часовне по церковным праздникам, но лишь для того, чтобы не вызывать ненужных разговоров и пересудов.

Добродушный, но тупоумный Михай стал для Яноша лучшим другом, верным оруженосцем и добросовестным помощником в делах. Смотрел на Яноша снизу вверх, подчиняясь с радостью живому и яркому характеру, беспокойному, но трезвому и хитрому уму нового своего брата, пошел бы за ним в огонь и в воду и даже в преисподнюю, только кликни. Но Янош берег Михая, уже зная хорошо цену настоящей преданности. А на границе с каждым годом становилось все беспокойнее. Порог Счастья подступал все ближе к рубежам Трансильвании, в Валахии уже шла самая настоящая война, турок пока удавалось сдержать, но Янош знал, что это ненадолго. Преодолев свой первый столетний юбилей, он обрел за прожитый век бесценный опыт, позволявший ему с большой долей вероятности предсказывать события и анализировать обстоятельства, составляя из отрывочных сведений, доходивших до их местечка, достоверную картину стремительно меняющегося мира. Михай таким даром не обладал, несмотря на свой собственный немалый возраст, а потому полностью доверял суждениям своего друга и готовился к неприятностям.

В секейских общинах напряжение росло с каждым годом. Королю Жигмонду было не до отдаленных трансильванских восточных границ, и, почувствовав это, секеи принялись делить власть, собирая своих представителей в Адягфальве. Секейские старшины сплачивали вокруг себя в поддержку приближенных всадников и простых пехотинцев, как на дрожжах росли взаимное недоверие и подозрительность, каждый видел в малейшем отступничестве от своих интересов предательство и злоумышление. Необычная и замкнутая семья всадника Балашши оказалась в сложном положении. Слишком много поползло лишних слухов, доходивших порой до обвинений в колдовстве и чернокнижии. Тогда Уласло, как глава семьи, заговорил о переезде. На домашнем совете после долгих споров и раздоров, в основном между отцом и матерью, не желавшей покидать Венгрию, было решено отправиться к старому Рудольфу, тоже принявшему фамилию Балашши и приходившемуся Уласло двоюродным дядей. Старик Рудольф уже некоторое время жил совершенно один и обрадовался бы родственникам. Дядя Рудольф был довольно воинственен и крут нравом, полон сил и запасов задиристости, стариком же его прозвали из-за того, что дядя был самый старший из известных отцу родичей. Жил Рудольф недалеко от Бухареста, не более дня пути от столицы, и, по слухам, имел землю и свой собственный, хоть и невеликий, каменный замок. Янош считал выбор отца правильным, так как в смутное время лучше всего затеряться в гуще событий, ведь когда идет война, некогда думать о том, что творится на огороде у соседей.

Старый Рудольф нежданным гостям был рад, к тому же сам собирался списаться, случись удобная оказия, с ближайшими гнездами и пригласить к себе на проживание братьев, нуждающихся в укромном приюте. А тут целая семья, да еще родственники и близкие! Михая решили объявить хозяйским племянником, благо лицом он несильно отличался от наследственных Балашши, и Михай принял оказанную честь с благоговением, пустив сентиментальную слезу. Открыто теперь мог назваться братом Яношу, которого чтил как своего святого покровителя. И внешне были похожи названые братья. Оба белокожие, черноволосые и черноглазые, роста не великанского, но и не низкого. Черты лица у Яноша потоньше, у брата Михая – погрубее. Янош в кости тонок, ловок и быстр, как хищный барс, Михай же тяжеловесен и кряжист, как медведь. Будто две стороны одной монеты, которую разменять не под силу никому. Один, быстрый и пытливый взором, с нескованным и изощренным умом, был создан повелевать, другой, простодушный, но с хитринкой во взгляде, верный в своих привязанностях и не привыкший рассуждать, призван был подчиняться.

Выходить на большую дорогу в дядином имении не было более нужды – земли богатые и крестьян дядюшка имел не один десяток душ. К тому же промышлять охотой на одиноких путников дядя не дозволял, покупал у добычливых конников пленных турок и прочих басурман, от них, безвестных и никому не нужных, и велел набираться крови. В бытность свою странником в византийских пределах, старый Рудольф, нахватавшись от тамошних монахов и начетчиков богословской премудрости, пусть и поверхностной, заделался, к недоумению спокойных ко всякой религии родственников, ревностным христианином. Дядя истово соблюдал посты и ежевечерне бил на молитве поклоны, почитал Иисусовы заветы, оттого и пользовать христианскую кровь почитал за великий грех. Магометанских иноверцев старик за людей не держал, обзывал грязными собаками и призывал всех, кто носит на груди священный крест, истреблять нечестивцев без пощады.

Названые братья, разъезжая по дядюшкиным полям и селениям, чувствовали себя настоящими благородными магнатами, радовались своему новому положению и вели себя соответственно. Скакали опрометью, где им вздумается, не отказывая себе в удовольствии вытянуть кнутом по спине согнувшуюся в поклоне крестьянскую душу, у которой копыта их резвых лошадок только что смяли половину урожая. И стоит ли говорить о смазливых молоденьких пейзанках, которым только моргни, побегут наперегонки к ближайшему стогу сена, да еще передерутся между собой за право принадлежать молодым господам. Так бы жить им да поживать в свое удовольствие, не зная горя и козней судьбы, пока не настанет время для нового переезда. Но беда пришла с неожиданной стороны.

Всю нынешнюю весну валахи судачили о возвращении законного господаря Влада в столицу, о счастливом избавлении его из венгерского плена и о неожиданном для православного подданного народа переходе господаря в католическую папскую веру. Многие осуждали валашского властелина и плевали под ноги при упоминании имени его, но находились и здравомыслящие, понимавшие и принимавшие политическую необходимость монаршего отступничества. А спустя еще некоторое время, ближе к Иванову дню, в замок прибыл таинственный посланец, потребовавший немедленно отвести себя к хозяину здешних мест, высокородному Рудольфу, и отказавшийся отвечать на расспросы удивленных и обеспокоенных домочадцев. Гонец просидел с дядюшкой взаперти до позднего вечера, а после убыл, отказавшись от ночлега и, что необычно, от обильного ужина.