Свинг - Инна Александрова

Новгородчину, на которой оказался после окончания института, вспоминаю с любовью. Много дала. Интернатура в областной больнице была интересной. Работал без меры, но и чувство надобности ощущал остро. А уж когда в Крестцовский район попал, все приходилось делать, даже зубы рвать. Настоящая земщина. Три года — и в ночь, и в мороз — на лошадке, а когда роды — мчишься во весь опор. Вот только до сих пор не пойму, за что так невзлюбила завоблздравотделом. Где только можно, придиралась, но в ординатуру в Питер все-таки отпустила. Два года Ленинграда дали то, чем живу и поныне. Конечно, надо было тогда как следует сосредоточиться и сделать кандидатскую. Материал был богатый. Но я, наверно, закоренелый практик. Лечить, оперировать, вытягивать с того света — это мое, это интересно. А заниматься писаниной, теоретизировать не люблю. Каждому свое, но если бы сейчас была кандидатская, это, конечно, совсем не помешало бы. Лопух, лопух, но… не лентяй. Лентяем никогда не был. Всегда шило в одном месте сидело.

Нелюбовь же облздравши обернулась тем, что после ординатуры не оказалось места в областной больнице. Разозлился, разобиделся здорово и уехал домой. Ну, а там как будто ждали: за один день все оформили. Стал ведущим хирургом в городской больнице, должны были сделать ведущим хирургом области. Да вот же — любовь…

Два года отпахал в московской поликлинике, только очень уж неинтересно было: запрограммирован-то был на большее. Тогда и явился его величество случай: Танина тетя дружила с главной медсестрой второй хирургии госпиталя. Она и рекомендовала. В партии не состоял, а вот стаж хирурга был и на баяне играл хорошо. Этим и приглянулся госпитальному начальству: очень оно уважало художественную самодеятельность.

Ах, война, война… Что же ты, проклятая, делаешь… Причина распада Союза и, как следствие, возникновение войн в том, что за всю многовековую историю ни царь, ни генсеки, и главное, ни интеллектуальная элита не смогли решить вопрос: создание единой нации. Столетиями делили людей по вероисповеданию, национальности, причем одних признавали главными, лучшими, других — так себе. Последние должны были подчиняться. Атак не бывает. Нарыв какое-то время терпит, но потом все равно прорывается.

А на войне загривком чувствуешь, откуда опасность. Особенно страшно по ночам. Нечисть слетается к сумеркам и угомоняется только к рассвету. Все взрывается, все стреляет. И думаешь: кто же сейчас к тебе ворвется, будешь ли жив…

Что такое война? На этот счет есть общеизвестное высказывание: политика, ведущаяся иными средствами. А психологически возникновение войн можно объяснить неудовлетворенностью, присущей человеку, желанием его добиться любыми средствами лучшего за счет других. Короче, объективно существующей конфликтностью людей. А при этом пропаганда, пропаганда, пропаганда…

Наверно, в существующем мире нельзя исключить возможности войн, потому что противоречия между людьми будут существовать до тех пор, пока не возникнет единство всего человечества, не исчезнут недостатки в обеспечении жизни разных народов.

Присущая человеку зависть к окружающим, их материальному, политическому, духовному и иному достатку лежит в основе возникновения войн, особенно в случаях, когда различие в благосостоянии касается значительных групп людей.

А тут еще и церковь вклинивается. Именно она использует верующих для разжигания низменных инстинктов, для противопоставления одного народа другому.

Раньше наши коммунистические классики учили: есть войны справедливые и несправедливые. Да, наверно, отражение агрессии есть справедливое дело, но кровь-то льется все равно, а она у всех алая…

Самое страшное — гражданские войны, когда брат идет на брата. И натравливают людей друг на друга сволочи, выгадывающие свои интересы: деньги, власть, блага.

Чтобы предотвращать войны, наверно, надо сближать людей по уровню благосостояния, уничтожать нищету, повышать духовный уровень. Здесь позитивную роль должна играть опять же церковь: она должна прививать людям принципы добра и терпимости.

Еще в ту, Отечественную, в сорок третьем, Юлия Друнина писала:

Я только раз видала рукопашный.Раз — наяву и сотни раз во сне.Кто говорит, что на войне не страшно,Тот ничего не знает о войне.

То, что произошло в Цхинвале — оскорбление человечества, оскорбление человеческих прав. Нам война с грузинами никак не нужна: они бедны, а мы — хоть и богаты недрами, но бедны фактически. Не все, конечно, но большинство. Надо думать, думать, думать только о народе. У нас же или в Грузии о чем думают?..

Русская интеллигенция всегда любила Грузию, а грузины?.. Не знаю. По-моему, просто позволяли себя любить…

Грузины — националисты. Некоторые считают справедливым поддерживать национализм слабых и осуждать национализм сильных. Неверно это. Национализм любой — дрянное качество.

Для России трагические события восьмого августа — то же, что для Америки — 11 сентября. Но они, Запад, похоже, не очень это понимают. Ну и черт с ними… Слава Богу, мир состоит не из одного Запада. Но нам тоже нужно избавляться от некоторых своих закоренелых предубеждений и шатаний от идеализации Запада до его огульного поношения.

А то, что сегодня происходит на Северном Кавказе, не потому, что они тянут каждый одеяло на себя. Это потому, что существует ваххабизм — радикальный исламизм. Они, ваххабиты, — главные смутьяны. Они — причина льющейся крови.

Надо пойти посмотреть Филиппова из третьей палаты. Как вытянуть парня — ума не приложу. Капитан из Томска. Тридцать один год. Двое детей. Травматический отрыв правой голени, разрушение мягких тканей левой голени. Разрыв подвздошнокрестцового сочленения с разрывом уретры и прямой кишки. Подорвался на мине около Шали. Все осложняется желудочно-кишечным кровотечением.

До перевода к нам течение раневого процесса сопровождалось пневмонией и развитием острой язвы луковицы двенадцатиперстной кишки. До нас проводили терапию, но справиться не смогли. Нагноились обе культи. Учитывая размеры ран и выступление опилов берцовых костей правой голени, оперировали. Теперь, когда ушитые раны затянуло первичным натяжением, и кожные лоскуты прижились, Широков, протезист, сказал, что можно направлять на протезирование. Но мучается человек страшно: очень сильное воспаление в мочевыводящей системе. Что делать с мочепузырнопрямокишечным свищом — не знаю. Приехала жена, ухаживает. Слава Богу, хоть тут-то нормально.

Вспомнил сейчас самую первую командировку в Осетию — в июне девяносто третьего. Ошеломило тогда все: на фоне библейской природы — подстерегающая на каждом шагу опасность. Нет мира в краю. Почему? Поди разберись. Каждый по-своему прав, каждый виноват. В результате — села, превращенные в руины, а во Владикавказе не живет ни один ингуш.

Осетины — народ в общем-то доброжелательный, но ингушскую тему лучше не трогать: свирепеют. Ингуши вкрадчиво вежливы, но признают одно: начальство и оружие. Отношение к иноверцам неприязненное, причем не скрывают этого. Дай Бог, чтобы ошибся, но мира здесь не будет: неприязнь, вражда — на подкорково-генетическом уровне.

Ночью стреляли постоянно, и абсолютно непонятно, кто и где. Чувство такое, что вот-вот влепят пулю в лоб. Мыслей о величии Родины почему-то не возникает. Все сосредоточено на одном: как бы не оставить детей сиротами.

Приклоняюсь перед Войно-Ясенецким. Величайший хирург и архиепископ Лука. Его «Очерки гнойной хирургии» имею в издании 1939 года. Уникальное.

Известное изречение Амбруазе Паре, определяющее обязанности врача: «Иногда — вылечить, часто — облегчить, всегда — успокаивать», Войно-Ясенецкий своей деятельностью несколько изменил: «Всегда стараться вылечить». Это стало основным в его работе хирурга. Он небезуспешно брался за самые сложные операции у, казалось бы, безнадежных. Всегда Валентин Феликсович подчеркивал: исход болезни в огромной мере зависит от знаний и искусства врача.

В его операционной висел образок. И однажды после крестного знамения больной — по национальности татарин — сказал хирургу: «Я ведь мусульманин. Зачем же вы меня крестите?» Войно-Ясенецкий всегда крестил перед операцией себя, сестер, больного.

Последовал ответ: «Хоть религии и разные, а Бог один. Под Богом все едины».

Священником он стал в двадцатом году, как говорил, из духа противоречия, чтобы «показать им, издевавшимся над Иисусом Христом, что сердце его не может этого терпеть и громко кричит: „Не могу молчать!..“» Мой долг, говорил он, проповедью защищать Спасителя. Ведя лечебную и педагогическую практику, одновременно регулярно служил в церкви.

Этого энциклопедически образованного ученого и священника наши «уважаемые» правители пять раз ссылали и даже арестовывали за «шпионаж в пользу Ватикана». А между тем, его «Очерки гнойной хирургии» расходились по всей стране. Войно-Ясенецкий считал, что путь хирурга-самоучки, который пришлось ему пройти, научил многому, чем должен поделиться с молодыми.