Феникс и зеркало - Эйв Дэвидсон

Вергилий же, тот самый, которого он знал, задумался в это время о том, что на деле-то Вергилий, которого знает Клеменс, это не совсем тот Вергилий, о котором Клеменс думает, будто его знает. А сколько Вергилиев существует на свете всего? Или сколько частей цельного Вергилия размышляла одна его часть...

На землю пали сумерки. Вдоль дороги вспыхнули факелы, а прямо перед ними начали сходиться гигантские створки ворот. Приятели пришпорили своих скакунов и ринулись вперед. Стоявший на страже солдат взглянул в их сторону, пригнулся, словно стараясь разглядеть лица, а потом подался назад и что-то крикнул через плечо. Собственно, они его даже услышали: "Вергилий! Маг! Подожди закрывать!"

Массивные двери замерли. Стражник отсалютовал им копьем и улыбнулся, когда путешественники проезжали мимо. Ворота за их спиной тяжело захлопнулись. Лязгнули задвижки, щелкнули щеколды. Теперь все, находившиеся в Неаполе, были в безопасности - где само это слово, увы, было понятием весьма относительным.

- Так будем же благодарны, - отметил Клеменс, привязывая своего мула в стойле на улице Драгоценной Сбруи, - что Вергилий остался тем Вергилием, которого знаю не только я, но и все остальные.

Свои тяжелые и смутные мысли Вергилий разглашать не стал.

8

Из представительства адмирала прибыл курьер, известивший Вергилия о том, что Сергиус Амадеус - глава моря, командующий Южным флотом Империи готов обсудить интересующие Вергилия проблемы и примет его нынче в полдень.

Собственно, к этой встрече он начал готовиться загодя - на следующий же день после визита к Корнелии. Никакими условностями и церемониями пренебречь тут было нельзя. Вергилий облачился в докторскую мантию, вздохнул и повесил на себя тяжелую золотую цепь, говорившую о его принадлежности к Сенату. В одной руке у него была папка из багрового шелка, украшенного имперской монограммой, в другой же - белая палочка, смахивающая на жезл или скипетр, которая свидетельствовала о его принадлежности к Ордену. Что ж, имперский флот был уже не тот, что прежде, но ритуал продолжал соблюдаться неукоснительно.

Вергилий отправился к командующему и не пешим, и не конным - он пустился в путь, восседая в паланкине, несомом шестью рабами, в то время как четверо других с жезлами в руках попарно открывали и замыкали сие торжественное шествие. Эта команда из десяти человек была собрана и вышколена известным любителем роскоши стариком проконсулом Лентониусом, бывшим ранее губернатором Нижней Нубии. Впрочем, это были не рабы старина Лентониус дал им вольные, назначил пожизненное содержание и держал при себе лишь на случай, когда возникнет необходимость в подобных выходах.

По холмистым и узким улочкам, прилегавшим к улице Драгоценной Сбруи, команда двигалась легко и спокойно, однако же оказавшись на просторе Королевской дороги, моментально перешла на сложный ритуальный шаг, который, по словам Лентониуса, был позаимствован у Кандасов, королей Куша, чьи земли непосредственно примыкали к Нижней Нубии. Итак, носильщики делали шаг вперед, медленно подтягивали вторую ногу, ставили ее наравне с первой, чуть пережидали и затем делали следующий шаг.

Так они и перемещались по утренним улицам Неаполя, запруженным народом. Прохожие реагировали по-разному: одни не обращали ни малейшего внимания, другие глядели с изумлением, кто-то смотрел на происходящее с неприязнью, и не было недостатка в тех, кто громко изрекал свои комментарии (не слишком уважительно), вполне придерживаясь неаполитанской традиции, согласно которой отсутствие особого расположения со стороны рока и фортуны вполне компенсируется свободой речи и высказываний.

Так паланкин проплывал мимо торговцев рыбой с корзинами, полными извивающихся сардин, мимо группок школьников, отправляющихся на занятия по стрельбе из лука, фехтованию или игре на арфе, мимо грузчиков у повозок, мимо бродячих торговцев тканями, сующих всем проходящим под носы отрезы тонкого черного сукна или полосатой бязи, мимо взвода арбалетчиков, направляющихся на стрельбище, мимо детей с замаранными руками, грязными ногами и неумытыми лицами - детей, которым никогда не суждено оказаться в школе.

И вдруг один ребенок подбежал к процессии и, размахивая руками, дабы привлечь к себе внимание Вергилия, принялся кричать:

- Господин, господин!

Уличный мальчишка, совершенно обыкновенный, лет десяти-одиннадцати.

Положив свой жезл на колени, маг принялся искать медную монетку, чтобы кинуть ее оборванцу; тот, однако же, пытался пробиться к самим носилкам, невзирая на то, что возглавлявшие процессию пешие слуги оставили на время свой ритуальный шаг и тумаками отгоняли парня.

- Господин! - закричал он снова. - Господин, твой дом горит!

- Что?!

- Правда-правда, у тебя пожар!

Вергилий дал знак носильщикам, чтобы они опустили его на землю и привели коня, но вместо того они моментально развернулись и тем же путем ринулись обратно, но теперь уже во весь опор. Носильщики бежали легко, словно бы без малейшего труда, четверо же свободных от ноши криками расчищали перед паланкином дорогу. Что ни говори, но старина Лентониус отлично вышколил свою команду.

Вскоре Вергилий увидел клубы дыма - нельзя было с точностью утверждать, что горит именно его дом, но, вне сомнений, горело в том направлении. Огонь! Вергилий вздрогнул, подумав о своих книгах - книгах, собранных с великим тщанием по всему миру. Подумал об устройствах и машинах, любовно, с превеликими трудами сконструированных им за долгие годы, - в целом свете не отыщется и трех человек, способных их восстановить. Да, вероятно, таких людей только двое. Он вспомнил все эксперименты и проекты, среди которых магическое зерцало было лишь одним из многих; были начаты и такие работы, нарушение хода которых неминуемо губило все дело. Он подумал о сложнейшей системе доставки воды, о светящихся шарах, об автоматах, гомункулах, хронометрах, мандрагорах, инструментах, оборудовании... Об убранстве комнат и своих вещах, о произведениях искусства... и о трех своих мастерах - Тинусе, Иоанне и Перрине, цена которых не могла быть выражена ни в каких горах золота.

И ведь у каждого из них были друзья, были семьи...

Весть о пожаре распространялась по округе, и толпа зевак с каждым мигом становилась все гуще. Четверо гонцов кричали в унисон, стараясь переорать гул толпы, освобождая дорогу носильщикам, которые, дабы не тратить дыхания попусту, не говорили ни слова и лишь неслись со всех ног вперед.

На улице Драгоценной Сбруи паника сопутствовала хладнокровию. Те из жителей, чьи дома располагались достаточно далеко от огня, были не слишком встревожены, однако же потихоньку увозили от греха подальше свое барахлишко на подводах и тележках. Жившие же вблизи Вергилия - тележник Аполлонио и хозяйка "Повозки и солнца" - выстроили людей в цепочку, и те передавали ведра, наполненные водой, от самого фонтана Клео. Ведра, расплескиваясь по дороге, перепархивали из рук в руки и исчезали в распахнутой балконной двери дома Бронзовой Головы.