Миры Империума - Кейт Лаумер

Он резко опустил к земле руку с белым носовым платком. Я зашагал вперед. Один, два, три...

Кто-то стоял возле самой маленькой машины. Интересно кто... восемь, девять, десять. Мы замерли в ожидании. Голос Халлендорфа прозвучал негромко:

— Повернитесь и стреляйте.

Я развернулся, держа пистолет сбоку. Бейл, стоя вполоборота ко мне на широко расставленных ногах, зарядил свой маузер, отвел левую руку за спину и поднял оружие. Нас разделяли тридцать футов мокрого от росы луга.

Я зашагал к нему. Никто не говорил мне, что дуэлянты должны стоять на месте. Бейл слегка опустил пистолет. Лицо главного инспектора побледнело, взгляд сделался настороженным. Затем его оружие снова приподнялось и резко, с сухим треском дернулось. Гильза подскочила вверх, блеснув в робких рассветных лучах, пролетела над блестящей лысиной и упала в сырую траву. Промах.

Я шагал вперед. Нет смысла стоять в полутьме и стрелять наугад по едва видимой цели. Мне вовсе не хотелось случайно убить человека, даже если данный человек предпринял для этого все необходимое. И намерений с мрачным смирением играть свою роль в напыщенной постановке Бейла я также не имел.

Господин главный инспектор целился, держа пистолет в вытянутой руке. Убить меня он мог без труда, а вот ранить... Ствол его оружия неуверенно ходил вверх-вниз — мой соперник никак не мог решить, куда послать пулю. Не так-то просто взять на прицел какую-то конкретную часть тела прущего на тебя безумца.

Наконец пистолет замер и дернулся снова. В насыщенном влагой воздухе выстрел прозвучал глухо. Бейл хотел попасть в ноги — я подошел достаточно близко к сопернику и мог оценить угол наклона ствола.

Господин главный инспектор отступил на шаг назад, вновь встал наизготовку и направил маузер несколько выше предыдущего положения. Несомненно, он вознамерился сломать мне ребро, послав пулю по касательной. Опасный выстрел — легко промахнуться, причем с двояким результатом. У меня свело желудок от напряжения.

Следующего выстрела я не слышал. В бок словно ударили бейсбольной битой. Ноги запнулись на ровном месте, а воздух резко вырвался из легких. Сильная обжигающая боль расползлась справа выше пояса. Но мне удалось устоять. Оставалось всего двадцать футов. Вдох дался с трудом.

Лицо Бейла выражало потрясение и непреклонность, губы плотно сжались. Он прицелился мне в ноги и выстрелил два раза подряд, видимо по ошибке. Одна пуля прошила сапог между пальцами правой ступни, а вторая ушла в землю. Я шел прямо на противника. Дышать было больно. Хотел отпустить какую-нибудь реплику, но воздуха и так едва хватало. Неожиданно Бейл отступил еще на шаг, направил ствол мне прямо в грудь и нажал на спуск. Боек щелкнул в пустом патроннике. Он уставился на пистолет.

Мой маузер упал к ногам главного инспектора, пальцы сжались в кулак и заехали ему по челюсти. Бейл отшатнулся, а я, развернувшись, зашагал прочь.

Геринг и Рихтгофен уже спешили мне навстречу. Вслед за ними торопился доктор.

— Lieber Gott![10]— выдохнул Герман, сжимая мою руку.— В это просто никто не поверит.

— Если вы намеревались выставить мистера Бейла дураком, то вам это удалось блестяще.— Рихтгофен говорил спокойно, но в глазах у него прыгали чертики.— Думаю, вы его проучили.

Подскочил доктор.

— Господа, я должен осмотреть раны.

Откуда ни возьмись появился стул. Я с облегчением опустился на него и вытянул ногу.

— Сначала взгляните здесь. Немного больно.

Доктор вспорол ткань и кожу, сопровождая свои действия ахами, охами и восклицаниями. Он явно наслаждался моментом. Похоже, док был романтиком.

В моей голове промелькнула одна важная мысль. Я распахнул глаза. По траве со стороны машин ко мне шла Барбра, и отсветы зари играли в ее рыжих волосах. Мне вдруг стало ясно, какие слова сейчас слетят с моих губ.

— Герман, Манфред, я должен как следует выспаться, но прежде — главное. Этой ночью я получил такое наслаждение, что решил взяться за работу.

— Расслабьтесь, Бриан,— подал голос Рихтгофен — Не стоит сейчас думать об этом.

— Ничего страшного.

— Вы тяжело ранены? — Надо мной склонилось прекрасное озабоченное лицо.

Я ответил улыбкой и потянулся к ее руке.

— Уверен, вы считаете меня искателем приключений на свою голову. На самом деле иногда бывает, что несколько дней подряд мне даже ни разу не случается споткнуться.

Барбра взяла мою ладонь в свои и опустилась на колени.

— Наверное, вам очень больно, раз вы несете такую чушь,— заметила она. — Я уже начала бояться, что он потеряет голову и убьет вас.— Девушка повернулась к врачу: — Доктор Блюм, позаботьтесь о нем как следует.

— А вы счастливчик, полковник,— объявил тот, исследуя рану в моем боку.— Ребро цело. Через несколько дней останется небольшой шрам и приличный синяк.

Я сжал руку Барбры.

— Помогите встать. Геринг подставил мне плечо.

— А теперь — как следует выспаться,— сказал он. Я только о том и мечтал.

Расслабиться в кресле тесного челнока не так-то просто. Впереди над маленькой светящейся приборной панелью склонился оператор. Он не сводил глаз с показаний датчиков и барабанил по клавишам приспособления, напоминавшего миниатюрную ЭВМ. Воздух наполняло глухое жужжание, пробиравшее до костей.

Я ерзал на сиденье, стараясь найти более удобную позу. Опять ныли не до конца зажившие раны на шее и в боку. В голове прокручивались обрывки бесконечных инструктажей последних десяти дней. Имперская разведка не смогла собрать о маршале Баярде столько материала, сколько требовалось, но и собранного оказалось больше, нежели я мог усвоить. Оставалось надеяться на сеансы гипноза. Каждую ночь в течение недели меня подвергали им вместо обычного сна. По заверениям инструкторов, знания, полученные на подсознательном уровне, непременно всплывут в памяти в нужный момент.

Баярд представлял загадку даже для обитателей его линии. На людях его видели крайне редко. В основном широкие массы лицезрели образ диктатора посредством — как выражались озадаченные парни из разведки — «некоего рода аппарата для передачи электрических изображений». Я пробовал объяснить, что в моем мире телевидение — привычная вещь. Они меня так и не поняли.

Последние трое суток мне давали хорошенько выспаться по ночам, а днем часами приводили в порядок мое тело. Благодаря тщательно спланированной физической подготовке раны быстро затягивались, и в плане здоровья я уже вполне мог приступать к выполнению рискованного задания. Перегрузок не выдерживали мои бедные мозги. В итоге предстоящие трудности стали казаться мне счастливым избавлением от десятидневного кошмара. Наставлениями я пресытился и жаждал лишь одного — свободы действий.