Уготован покой... - Амос Оз

— Если бы я это знал, ты бы мне вообще не понадобился.

Азария Гитлин ничуть не обиделся, а закивал, словно с пониманием относился к сомнениям собеседника. Обронив какое-то туманное замечание о том, что и в сугубо технических областях важна творческая интуиция, он стал старательно разогревать дыханием кончики своих музыкальных пальцев.

— Ну что? — произнес Ионатан равнодушно.

И тут, к своему удивлению, он увидел, как внезапно на лице парня появилось выражение приветливости, лицо прямо-таки засветилось теплотой и симпатией. К кому относилась симпатия, к нему, к поломанному трактору или к самому парню, — этого Ионатан решить не смог.

— У меня огромная просьба, — сказал Азария весело.

— Да?

— Если тебе нетрудно, заведи его, пожалуйста. Я должен послушать. Послушать и поглядеть. А там посмотрим, к каким выводам удастся прийти.

Первоначальные сомнения Ионатана лишь усилились и превратились в подозрения. Но, несмотря на это, он, не спеша взобравшись на место водителя, сел и попытался запустить двигатель, но из-за жуткого холода вынужден был повторить попытку чуть ли не пять раз. Прерывистое покашливание превратилось в слитный хриплый рев, нарастающий с каждым оборотом и ставший в конце концов оглушительным. Тяжелая машина начала дрожать, вибрировать, затряслась на месте, словно изо всех сил пыталась сдержать некую таящуюся в ней темную страсть.

Со всей возможной осторожностью и опаской, стараясь сохранить чистой свою одежду, спустился Азария с гусеницы и встал поодаль от трактора. Как художник, отошедший в дальний угол своего ателье, чтобы взгляд его охватил все в целом, выбрал Азария самый дальний угол гаража, возле бочек с маслом и соляркой, среди грязных метелок и сваленных в кучу старых пружин. Там стоял он, закрыв глаза, изображая полную сосредоточенность, и вслушивался в урчание мотора, как будто далекий хор исполнял для него мадригал и ему поручено было уловить среди множества голосов единственный фальшивый.

Смешным и даже довольно глупым выглядело это представление в глазах Ионатана, сидевшего на покрытом мешком ящике. Но было в этом и нечто трогательное, потому что странный парень казался ему в ту минуту еще более странным.

В урчании двигателя послышался тонкий резкий свист, и, подобно перестаравшемуся оратору, сорвавшему голос, разразился мотор хриплым кашлем, который все чаще и чаще стали прерывать короткие интервалы тишины. Наконец прозвучало пять или шесть громких выхлопов, после чего мотор замер, и с улицы вдруг донесся горестный, высокий, настойчивый щебет птиц, перекликающихся в холодном воздухе.

Азария Гитлин открыл глаза.

— И это всё? — спросил он с улыбкой.

— Это всё, — сказал Ионатан. — Всякий раз одно и то же.

— Пробовали ли как-нибудь завести и тут же переключить на первую скорость?

— А то как же, — ответил Ионатан.

— И что, сразу же глохнет?

— А то как же.

— Послушай, — подытожил Азария, — это что-то очень странное.

— И это все, что ты можешь сказать мне? — сухо поинтересовался Ионатан. Теперь он больше не сомневался, что чудаковатый парень к тому же еще и очковтиратель.

— Спешка, — возразил Азария мягко, — спешка уже погубила не одного медведя. Это все, что я могу сказать тебе в данный момент.

Ионатан промолчал. Среди балок, на которые опиралась жестяная крыша, обнаружил он брошенные птичьи гнезда. Открытие это огорчило его. К тому же допекал его рваный ботинок, вот уже два дня «просивший каши»: кончики пальцев на ноге совсем закоченели.

— А сейчас, — продолжил Азария Гитлин, — я должен подумать. Ты позволишь мне немного подумать?

— Подумай, — усмехнулся Ионатан. — Отчего же нет? Подумай.

Ионатан встал — в своей рабочей одежде он выглядел неуклюжим — и поднял с пола рваный промасленный мешок. Вернувшись на прежнее место и вновь устроившись на ящике, он обмотал носок порванного ботинка куском мешковины, закурил сигарету и сказал:

— Хорошо. Подумай. А когда закончишь думать, сообщи: «Я закончил».

К своему огромному удивлению, не успел он докурить сигарету, как услышал сонный голос:

— Да. Я закончил.

— Что «закончил»?

— Закончил думать.

— И что ты надумал?

— Я надумал, — с некоторым колебанием сказал Азария, — что, возможно, после того, как вы спокойно закончите курить, мы сумеем заняться этим трактором.

Весь ремонт Ионатан выполнил сам, и заняла эта работа около двадцати минут. Азария Гитлин, в чистой одежде, возбужденный, бледный, стоял в стороне, беспрерывно указывая Ионатану, что тот должен делать. Казалось, он читал все эти указания по открытой книге. Он направлял ремонт издали — так прославленные шахматисты, о которых Ионатан читал в своих журналах, играют в шахматы вслепую, без фигур и без доски. Только один раз с величайшей осторожностью взобрался Азария на гусеницу, заглянул во внутренности машины и кончиком отвертки коснулся какого-то соединения, будто часовщик, миниатюрным инструментом касающийся деталей часового механизма. И снова спустился на землю, все так же оберегая чистоту одежды.

Трактор был заведен, он издал короткое, сдержанное урчание, словно сытый зверь. Переключение скоростей прошло успешно. Около десяти минут двигатель работал безупречно. Затем Ионатан выключил мотор, и голос его прозвучал слишком громко среди наступившей тишины: «Да. Вот и всё».

Он не мог решить для себя, то ли новый парень и вправду чудо-мастер, механик Божьей милостью, то ли неисправность была проще простого, как это ему представляется сейчас, после ремонта, и он сам мог бы справиться с поломкой, не будь его мысли в последнее время заняты совсем другим, не будь этого холода и этой усталости.

Азария Гитлин торжествовал победу, и радость переполняла его до краев. Он снова и снова хлопал Ионатана по плечу, пока тот не отскочил в сторону. Азария начал восхвалять себя, извергая поток восторженных путаных фраз. Цитировал или на ходу сочинял какие-то туманные пословицы и поговорки. Долго повествовал о том, как в прошлом ему удавалось совершать чудеса, посрамляя всех его недоброжелателей. Вспомнил о каком-то злодее майоре по фамилии Злочин или Злочников. Рассказал о себе и девушке, проходящей срочную службу в окружной канцелярии военно-инженерных войск, которая испытывала к нему сложные чувства. Говорил о дипломированном инженере-механике, что был вызван из Хайфы, но так и не сумел бы решить проблему, если бы не Азария, не проблески гениальности, вспыхивающие в глубинах его мозга. Говорил о человеческом мозге вообще. Говорил о преследованиях, которым подверг его, Азарию, снедаемый завистью майор Злоткин или Злотник, о кознях и доносах. О попытках соблазнить его, предпринятых той самой красавицей из военной канцелярии, которая уже упоминалась в начале сумбурного рассказа. О революционном техническом решении, найденном им, Азарией, и хитростью присвоенном врагами, в результате чего свояк майора Злочкина стал миллионером и даже приобрел маленький круглый остров в восточной части Эгейского моря, откуда до сих пор шлет Азарии Гитлину письма, полные восхищения, угроз и предложений партнерства в различных сделках… И еще о множестве всяких вещей, которые Ионатан слушал и не слышал, храня тяжелое молчание. Пока наконец не замолчал и Азария, принявшийся вытирать ветошью отливающие голубизной пятна машинного масла, что капнуло на носок его ботинка.

Ионатан сказал: «Добро. Четверть девятого. Пошли завтракать. А потом вернемся и поглядим, не найдется ли здесь еще чего-нибудь, с чем нам удастся справиться сегодня».

По дороге в столовую Азария продолжал говорить, с придыханием и с той же нарочитой восторженностью. Он начал с двух анекдотов про польских евреев, которые ехали однажды в обществе ксендза, ненавистника сынов Израилевых, а в другой раз — в обществе пузатого генерала, и в обоих случаях еврейская смекалка взяла верх над злобностью и физической силой тех, кто задумал евреев погубить. Он один смеялся над своими байками, но не конфузился, а, напротив, продолжал нервно шутить по поводу «бородатых» анекдотов, смешащих лишь тех, кто их рассказывает.

Только сейчас, с изрядным опозданием, обратил внимание Ионатан, что новичок говорит с легким акцентом. Акцент этот был так тщательно замаскирован, что расслышать его представлялось почти невозможным: «л» Азария произносил чуть мягче обычного, «р» — более раскатисто, а буква «х» порой звучала у него так, словно он безуспешно пытался проглотить ее. И все же можно было заметить, что парень изо всех сил старается скрыть свой акцент. Возможно, из-за прилагаемых им усилий, а может, из-за того, что слова извергались потоком, временами речь Азарии становилась путаной, спотыкающейся, и тогда он обрывал фразу, не закончив ее. Но, решительно отказываясь сдаться и умолкнуть, в ту же секунду бросался в новую атаку, стремясь победить непокорные слова.