Семицвет: молодость богов. Части 1-2 - Святослав Зайцев

Он походил по комнате, открыл учебник. Посидел немного в сети, посмотрел на экзаменационные задания, понадеялся, что ему попадется билет с полиномом — познакомили поэта с теоремою Виета… Ему нравились стишки-формулы, запоминалось действительно легче. А спаситель Арсений так их просто обожал. И сам сочинял. Вот только Алексею постоянно казалось, что неправильно это как-то. Алексей даже не мог точно сказать почему. Чувствовал и все. Ну для чего вспоминать каждый раз поговорку про фазана если можешь с ходу назвать все семь цветов радуги? А вспоминать в какой руке держишь перо, чтобы затем вспомнить о том, что эта рука правая? Было в мнемонике что-то неспортивное.

Вспомнилось, как боялся полиномов когда-то. Смотрел на эти игреки с иксами в невообразимых степенях и сразу дурно становилось. А сейчас все поменялось. Прояснилось! Он даже домашнее задание стал аккуратнее делать — сразу на чистовую, не переписывая. Правда, не всегда получалось. А дело было в том, что он постоянно отвлекался на всякие мелочи. Никак не мог справиться со своим любопытством. Ну как можно не посмотреть на ворону, севшую на подоконник? А ворон в округе у Арсения было много.

И все ворон не любили. А ему, Алексею вороны нравились — они были умными и одинокими, отверженными птицами. Совсем как он. Любят иные порассказать, какие умные дельфины, лебеди и собаки. А вороны вот точно умнее. Смогли пережить все невзгоды последних столетий без человеческой поддержки, выжить, остаться верными природной натуре. Поэтому он отвлекался на ворон.

А ещё он любил отвлекаться на хорошую музыку. К примеру, если во время урока внезапно вдруг заиграет что-нибудь цепляющее — сразу нужно было добавить в избранное. И скачать тут же. Оторваться от дела.

В общем, так он постоянно и отвлекался по мелочи. Но иногда ему действительно удавалось сделать нечто хорошее. И очень аккуратно. Только редко такое случалось. И он стал думать — как сделать так, чтобы это случалось чаще. И нашел ответ — каждый раз, когда он садился за дело, нужно было войти в рабочее состояние. Сказать себе — я великий математик, юный гений, и окунуться в дело с головой. Тогда все получится. А если не войти в это состояние — ничего не выйдет. Ну не умел он работать постоянно и непрерывно в одном и том же ритме. Приходилось идти на уловки.

Он опять походил по комнате. Подумал, что связываться с тригонометрией не очень хочется. Однако — это не особо катастрофично. Тригонометрия куда не шло, с ней он справится, не без труда, конечно, и без особого удовольствия. Но будет настоящей катастрофой, если ему попадется билет по выработке руды или концентраций кислот — это будет катастрофа. Все это было непонятно. Полуфизика-полуматематика. Впрочем, каким-то чудом он сумел преодолеть у Арсения этот курс и возвращаться к нему не хотелось.

Все же нужно было заставить себя поспать. Хотя он и чувствовал себя как фигурист перед выступлением — спать совершенно не хотелось. А хотелось мечтательно бродить по чистой, аккуратной комнатке, поправлять одеяло на кровати младшего, перекладывать подушки на диване перед телеком, чтобы лучше смотрелись.

Придется насильно закрыть глаза. Перестать о чем-либо думать, и так лежать. Алексей терпеть не мог заставлять себя насильно спать. Но делать было нечего — заставить себя нужно было, иначе он завтра соображать ничего не будет…

Уже в электричке он понял, как правильно поступил, что заставил себя спать. Стоило ему только провалиться в сон, как сразу по-быстрому он почувствовал, что странная субстанция, которой он боялся накануне, сжирающая время и мысли — требовалась ему как никогда и была просто жизненно необходима.

Поэтому встал он с трудом, разогрел вчерашнюю гречку, насильно съел, принял душ, из которого никак не мог вылезти и тихо вышел, чтобы не разбудить отца, у которого начинались выходные.

Дорогу по которой электричка шла в поселок он помнил практически наизусть. Не запомнил только числа километров, а вот названия поселков мог перечислить по памяти. Он мысленно поблагодарил высшие силы — народу в вагоне было немного. И можно было положить сумку под голову и лечь на сиденье. Раньше он стеснялся на сиденье лежать. Но когда ложишься в два ночи, а встаешь в семь — не до стеснения. В общем, он так и поступил. Но почему-то не спалось. И он знал почему — скоро была станция Лубянка, а пропустить её нельзя было ни при каких обстоятельствах.

На три тысяче пятидесятом километре он устроился поудобнее и стал смотреть в окно — начиналось самое интересное — здесь кончались заброшенные промзоны и нескончаемые пахотные площади. И начинался природный парк.

День сокращался — это чувствовалось. Утро стояло морозным, на траве лежал легкий иней. Солнце светило острыми лучами сквозь желтую и зеленую листву берез. Равнина и холмы, покрытые зеленью — то тут, то там березы. Большие, раскидистые. Он глянул назад — никого не было. Значит, можно было открыть окно и высунуться, не опасаясь, что кого-то продует.

Начинался настоящий лес. Он все хотел высадиться как-нибудь и погулять там, но никак не получалось. То ли времени не хватало, то ли лени слишком много было. Впрочем, вероятно и то, и другое. Кое-где с деревьев уже попадала листва. Электричка остановилась на станции — хотя народа практически не было. В вагон зашел старик в простой одежде. Уселся в самый дальний угол и тут же заснул. Или просто глаза закрыл. На перроне осталась ждать женщина, у неё в руках была корзина с куриными яйцами и ещё два подсолнуха в руках. Она почему-то не зашла.

Электричка тронулась. На три тысячи семьдесят пятом километре парк закончился, и начались заброшенные деревни, кое-где оккупированные местными жителями под стихийные сады. Таких деревень много осталось после второй экономической. Их медленно ликвидировали, и неудивительно — прогнившее дерево шло на биотопливо, старинные электрические линии на металлолом, в общем много там было добра разного.

Незаметно для себя он привалился в сон. И проснулся уже перед самой сторожкой. Схватив сумку, он рванулся к выходу.

Он в очередной раз пожалел, что не выехал электричкой раньше — потому что разобрать вещи практически не успел, бросил на кровать в маленькой угловой комнате и спустился вниз, где все собрались идти с Надей в лес.

Алексей в настоящем лесу ни разу то не был. Речка, на которую они ходили с классом, не считалась — там все полянки были давно оборудованы, туда ходил рейсовый транспорт, там было много разнообразных туристических местечек. А на болото он вообще не понял, как попал! Болота на карте не было. Он даже залез в общую сеть с отцовского планшета — не было там болота. Но карта не обновлялась больше года… И рельеф был такой, что если река разольется, то подтопит все вокруг.

Зато в устье реки он обнаружил штаб-квартиру экологов, которые занимались не чем иным, как разведением и поддержанием популяции бобров. В общем, это объясняло странное поведение реки. И что посреди обжитого туристического маршрута внезапно появилась такая удивительная аномалия.

А тут — не болото. Тут — лес, настоящий, стихийный, живущий по своим, диким законам… Хотя каким уж там диким. Никаких диких законов там не было. Все звери подсчитаны, все деревья зарегистрированы, каждые десять километров — наблюдательные вышки… Какие в его времена дикие леса. Давно уже диких лесов не осталось. Однако, все же это был не туристический маршрут, а заповедник, попасть в который было достаточно сложно, почти невозможно. И тут — они вместе туда идут. Вернее, идут с Надей. Его охватило дежа вю. Он даже захотел срочно посмотреть на карту, чтобы точно не влипнуть куда-нибудь, но времени уже не оставалось, а группа уже выходила.

И вот тогда, внезапно, Алексей понял, что практически ни с кем не общался и никого не знает. Как-то так получалось, что все всегда были делом заняты, не до разговоров. Правда, из его группы было всего два человека — но даже с ними он боялся заговорить. Шел молча позади всех, и пытался понять, почему некоторые так легко могут заговорить с незнакомым человеком, а он все время стесняется. А когда смелости наберется — выходит какая-то нелепость. Иногда наедине представляет, как бы мог общаться и разговаривать — выходит красиво, просто. А в жизни все скомкано получается.

Начался подъем. И все продолжался. И продолжался. И продолжался… А Надя вон легко шла. Хотя из ребят кое-кто едва плелся. Перерывы делали ненадолго. Воды попить и обсудить что-нибудь. Алексей постоянно смотрел по сторонам — все было интересно. Лето подходило к концу, деревья уже опадали, вот-вот все пожелтеет и станет как на акварельных картинах, только не тогда, когда акварель подсохла, а пока та ещё мокрая, живая — и сочная такая, яркая.

Утренний морозец сошел, солнце выглянуло и сразу стало пригревать его черную футболку. Было приятно, правда, подъем был тяжелым.