Деньги - Мартин Эмис

— Не шутите так, — сказал он.

— А если серьезно, сколько?

— Разумное количество.

Я икнул и пожал плечами. Снова икнул.

— Вот черт, — сказал я. — Извиняюсь.

Я зевнул и обвел взглядом заведение. Эмис опять уткнулся в свою книжку.

— А вы... — начал я. — Вы что, каждый день так и пишете? Рабочий график, все дела?

— Нет.

— Черт, ну что ж я так разыкался.

Он продолжил чтение.

— А вы... Ну, когда пишете, заранее все придумываете или, это... как пойдет?

— Ни так, ни так.

— На автобиографической основе, — проговорил я. — Ничего, кстати, вашего не читал. У меня вообще на чтение мало времени.

— Кто бы мог подумать, — отозвался он. И опять уткнулся в книжку.

— Кстати, — сказал я, — ваш папаша, он ведь тоже писатель? Наверно, легче так было?

— Конечно. Крепкая цеховая традиция.

— Чего?

— Закрываемся, — провозгласил мужик за стойкой. — Скоро закрываемся.

— О, выпить еще хотите? — спросил я. — Может, скотч?

— Нет, спасибо.

— Да и я уже, того, вполне нарезался. И баба моя скоро вернется. У нее, типа, деловой обед. В связи с ее бутиком. Пытается, это, инвесторов привлечь.

Он ничего не ответил. Я зевнул и с хрустом потянулся. Икнул. Вставая со стула, я зацепил коленной чашечкой угол столешницы. Эмисова рюмка шатнулась на ножке, как подброшенная в орлянку монета, но у него оказалась хорошая реакция, и почти ничего не расплескалось.

— Блин, — высказался я. — Ладно, Мартин, до скорой встречи.

— Несомненно.

— ...Чего-чего ты сказал?

Я вдруг понял, как меня раздражает его высокомерный тон, его загар или его книжка. Или то, как он пялится на меня на улице.

— Ничего, — ответил он. — А что такое?

— Как-как ты меня назвал?

— Никак.

— Я что, вру, что ли? Вру, да?

— Да успокойся, приятель, успокойся. Ты молодец, все у тебя получится. До скорой встречи.

— ...Ладно.

— Только береги себя.

— Ладно. Ну, Мартин, пока, — сказал я и на подкашивающихся ногах вписался в дверной проем.

Одиннадцать вечера — час беспредела. Полицейские в рубашках с короткими рукавами (все мы последнее время так ненавязчивы, так неформальны во всем, что касается преступности) стоят по шесть вокруг белых фургонов, финансовой скорой помощи с аккуратной красной полоской, обслуживание на поворотах с главной трассы, за кюветом. Где-то скапливалась шпана, уличные драчуны готовились начать свое шоу. Судя по всему, в прошлую субботу здесь была натуральная революция. Я обедал один у окна в «Бургер-бауэре» и ничего не заметил. По-моему, здесь что ни вечер, то полный беспредел. Всегда был и всегда будет. В одиннадцать вечера на Лондон обрушивается буря, массовое безумие, пей до дна и хватай, что плохо лежит... А вот и они опять. Не стесняйтесь, говорю я. Вам море по колено, а мне и подавно, живем только раз. Нечего стесняться.

Бей-круши.

— Усекла, Селина, — втолковывал я ей по окончании моего личного беспредела. — Слушай меня, и слушай внимательно. Пока меня не будет, чтобы юная леди сидела тише воды, ниже травы. Усекла? Чтобы никаких мне больше фокусов! Ты теперь, детка, на зарплате сидишь, и мое слово, черт побери, закон. Никто еще не объезжал Джона Сама на кривой, ясно? Никто!

— Ась? Ничего не слышу. Морду бы хоть от подушки оторвал.

— И пусть только кто-нибудь попробует меня надуть — сразу об этом пожалеет. Живо поймет, что не на того напал...

— Чего? Да оторви ты свою... Так о чем это ты?

С кряхтеньем я перевалился на спину.

— Ты видел в Нью-Йорке Мартину Твен? — требовательно поинтересовалась Селина.

— Почти. Мы созванивались и хотели договориться, но график был слишком плотный.

— Думаешь, она кисонька-лапонька, со всеми ее дипломами и толстой задницей.

— Ну, не знаю...

— И думать забудь, она же по уши семейная. Заруби себе на носу: есть только один способ удержать женщину — жениться на ней.

— Конечно, конечно.

Я вылез из койки и направился в соседнюю комнату — пропустить рюмочку на сон грядущий. Через час-другой мне послышался голос Селины, шепот, грудной стон. Я оторвал задницу от дивана и на цыпочках прошел к двери, и заглянул в спальню. Селина распростерлась в теплой койке совсем голенькая, без единой фетишистской подпорки. Кстати, Хелль и ее бутик сегодня просто превзошли себя, слов нет... Я придвинулся поближе. Селина спала, удовлетворенно причмокивая, безмятежно, без малейшей задней мысли. Местами она казалась совсем еще ребенком, но очень отдельными местами — дрожанье век, тень улыбки. Она явно путешествовала сквозь время — но куда? В этот момент Селина шевельнулась, нежно, текуче, приближаясь к идеальной горизонтали, как вода выравнивает уровень.

У Селины Стрит нет денег, совсем нет. Подумайте только. Часто у нее не хватало на автобусный билет, на пакетик чая. Она крала. Закладывала одежду в ломбард. Спала с кем попало ради денег. Когда денег нет, это больно, это очень неприятно. Пора, давно пора дать ей хоть немного. Она всегда говорила, что при помощи денег мужчины держат женщин в своей власти. И я всегда соглашался. Вот почему я отказывался дать ей денег. Хотя пора, все-таки пора. Дать. Вот, держи... Я неслышно прокрался к окну спальни и сунул руку между черных занавесей. Весна была самой холодной в этом веке. Теперь по стеклу, по всем шести створкам шлепала июньская слякоть. Ну там и холод. Когда холодно, тогда особенно ощущаешь свои деньги. Рельефно, в полный рост.

* * *

Я облокотился на стойку бара и разглядывал первую полосу «Морнинг лайн»: «Ложь ведьмы ради доктора Секса», «Всего лишь... телячьи нежности», «Я за ИРА — рыжий Кейт», «Тайны любви с телекарликом — стр. 4». Ничего картинка мира, а? Позор, просто позор... В Польше скоро, похоже, серьезная заварушка будет. «Солидарность» настроена по-боевому. Если и дальше в таком же духе, Москва их живо построит, ать-два. Я бы точно не миндальничал, известное дело: дай палец — по локоть откусят... Продолжают судачить о приданом леди Дианы. На приданое мне наплевать, лучше бы напечатали еще раз тот знаменитый кадр, где она стоит с ребенком, и платье просвечивает. Барменша, которая вышибла мозги своему дружку пивной кружкой, получила восемнадцать месяцев (условно). Как так? Она сослалась на предменструальный синдром. По-моему, ПМС и без того серьезный фактор риска для мужиков, а тут еще такое позорное соглашательство. Так, очередную бабушку изнасиловали прямо на дому, шайка черномазых и скинхэдов. Прямо какое-то массовое поветрие, геронтофилическое. Этой вообще восемьдесят два. Брр, в таком возрасте только изнасилования и не хватало. А, вот опять про эту малолетку, которая при смерти, — если верить «Лайн», у нее аллергия к двадцатому веку. Бедняжка... У меня, сестренка, тоже проблемы, но совершенно иного рода. У меня к двадцатому веку не аллергия, а наркотическое привыкание.

В третьем терминале царил терминальный хаос, воздух и свет насыщены апокалиптическим предчувствием, всепланетная паника, финансовый Судный день. Нас ждет новый мир, мы оставляем Землю, пока еще есть надежда, пока остается шанс. Я встал в очередь, прошел регистрацию, поднялся наверх, отметился в баре, прошел досмотр и рамку металлоискателя, отметился в следующем баре, опустошил дьюти-фри, скатился по эскалатору — и мерил шагами зал ожидания, пока не объявили посадку на ковчег — каждой твари по паре... В салоне (тоже своего рода зал ожидания) мы расселись ровными рядами, будто аудитория, ну-ка, посмотрим, что у них тут за арт-терапия: фоновая музыка, от которой зубы ноют, а на экране-простыне домашнего кинотеатра— вид гавани, исполненный освежающе бездарной кистью. Потом со своим непременным номером выступили стюардессы — песня без слов безумству храбрых, пантомима в спасжилетах. Особого энтузиазма публики эта издевательская пародия на пляску смерти не вызвала. И вот наконец рев двигателей и разгон, и свобода. «Поехали!» — сказал я, когда с легкостью необыкновенной мы взмыли в воздух.

Сверху мне открылась ажурная сетка улиц во всей красе, о которой те даже не подозревают. Я скромно летел экономическим классом, но самолет, заложив вираж, пожирал семь галлонов топлива на милю. Даже «фиаско» экономичнее. И хоть летел я, повторяю, экономическим, но мне тоже требовалось мое топливо. Держа наготове сигарету и зажигалку, я ждал, когда погаснет надпись «Не курить». Вывернув что есть мочи шею, не отрывал взгляда от столика с напитками, медленно и скорбно приближавшегося по проходу. В два счета заглотив ленч, я очаровал вечноулыбчивую стюардессу и расколол ее на добавку. Обожаю самолетную кормежку, и я уверен, что на ней можно как-нибудь сшибить деньгу — придумать бы только, как. Я пытался заинтересовать Терри Лайнекса идеей открыть забегаловку, где подавали бы самолетную жратву. Разумеется, в соответствующей обстановке — кресла, ремни, подносики, одноразовые порцайки, и тэ дэ. Можно даже озаботиться видеофильмами, затемнением, отдельными местами для курящих и некурящих, бумажными пакетами... Терри сказал, что ход моих мыслей ему нравится, но лохи будут засиживаться слишком подолгу. Питание выйдет недостаточно быстрым, чтобы принести быстрый заработок...