Камуфлет - Антон Чижъ

Пятнадцатый оказался пуст, господа ушли в парилку, оставив богатый стол.

Под цифрой тринадцать трое краснолицых купцов натягивали жилетки.

Одиннадцатый встретил сладостными стонами лысоватого мужчины.

В девятом дремал господин с обширным пузом и мокрой бородкой, прикрыв причинное место подушкой.

В седьмом двое распаренных господ потчевались на брудершафт шампанским.

Пятый оказался заперт.

В первом двое симпатичных банщиков делали старичку чувствительный массаж.

Ванзаров вернулся в нумер, следом вбежал Берс. Приключение взволновало коллежского асессора до румянца.

– Ничего! – с досадой выпалил он. – Два закрытых нумера, три пустых, что в остальных четырех – описывать не стану, извините. Возможно, «Аякс» в парилке или бассейне?

Белая плитка с греческим орнаментом покрывала купальню до потолка. Над прозрачной водой клубилось облачко тумана. Водные процедуры принимали трое мужчин. Бородавок на их лицах не замечалось. Остается парная. Лезть из дачной жары в пекло пара то еще удовольствие. Тело коллежского советника уже пошло каплями пота.

Берс решительно настоял на том, что в парную он отправится в одиночку.

Родион Георгиевич не нашел сил возразить и с удовольствием уселся на мраморную, прохладную скамейку, плотнее запахнув коварную простыню.

Купальщики лениво фланировали по голубой глади, с интересом поглядывали на новенького, оценивая и награждая улыбочками.

Ванзаров скроил самую суровую гримасу и принялся внимательно разглядывать кафель.

Внезапно за дверью мыльной раздался грохот.

Родион Георгиевич подскочил как ужаленный и бросился кратчайшим путем, скользя и ловя равновесие. Он бежал по краю бассейна, шлепая по лужам. Простыня мешала ужасно, при этом норовя в любую секунду пасть. Приходилось держать узел, а другой рукой хвататься за воздух. Последние сажени коллежский советник героически проехал и угодил прямиком в дверь.

В полумраке мыльной коптила масляная лампа. Деревянные топчаны и тазы ожидали господ парящихся. А под лавкой, свороченной набок, кто-то корчился. Ванзаров подбежал, окончательно теряя простыню, и поднял рывком тело.

Николай Карлович, мокрый и красный, глотал воздух, выпучив глаза, но был жив.

– Доктора звать?

Берс отмахнулся, дышать стал ровнее и кое-как проговорил:

– Простите меня…

– Что случилось?

– Плеснул кипятком и душить… – Берс закашлялся мучительно.

В облачении Адама распахнув дверь парной, Ванзаров получил удар жаркого воздуха, но гаркнул в черноту:

– Всем выйти из пара! Сыскная полиция! Стреляю на поражение!

Не прошло и пяти минут, как в мыльной набилась толпа мужчин разной одетости. Вдоль стеночки были выстроены обнаженные сидельцы парной. Другие любители бани в мокрых простынях и взволнованные половые жались к двери.

Родион Георгиевич повязал треклятую простыню как юбку и, блистая потным торсом, вчинял строгий расспрос. Однако никто не видел злоумышленника. Банщики уверяли, что работали вениками, а красная кожа господ была их алиби. Во всяком случае «Аякса» с бородавкой не нашлось. Выходило, что душитель улетучился с паром.

За спинами банных зевак раздался грубый окрик:

– Посторонись!

Раздвинув мужские тела как пену, в мыльной появился суровый мужик в домотканой рубахе, с пиратской повязкой на левом глазу и кулаками с хорошую кружку. Недобро огладев полуголую толпу целым оком, он «сурьезно» вопросил:

– Кто тут балует?

Ванзаров отважно шагнул вперед, чтобы разъяснить чудищу, кто тут главный. Но страшный мужик вдруг расплылся в улыбке и всплеснул ручищами:

– Родион Георгиевич, благодетель, как вы тут оказались?

Попытку обняться с циклопом коллежский советник счастливо избежал. Но Василида Ермолаева узнал. Года три назад мог упечь мужика за драку с приказчиком, но не стал. Василид заступился за бедную женщину, которой «прямой проборчик» недосыпал полфунта сахару, так еще и наорал. Такой поступок был незаконным, но показался чиновнику полиции справедливым. Теперь Василид работал в бане «блюстителем порядка».

Вести на допрос всю толпу не было никакой возможности. Господа начали выражать недовольство и грозить жалобами. Поиски пришлось признать напрасными – покушавшийся воистину растворился.

Одевшись в нумере, Ванзаров позвал Василида и попросил Берса еще раз описать «Аякса». Мужик подумал и вдруг сказал:

– Вроде как на Кирилла Васильевича смахивает. У того тоже бородавка.

Две буквы из акронима сошлись.

– На коленях он возлежит? – Родион Георгиевич показал снимок.

Василид склонил голову, словно собирался заглянуть за подбородок, скрывавший лицо «Мемнона», печально вздохнул и подтвердил: совершенно не похож.

– Как фамилия Кирилла Васильевича?

– Фамилий тут не спрашиваем. С этим строго.

– Он с князем Одоленским бывает?

– Да по всякому…

– Сегодня был?

– С час как ушел.

– Не знаефь, где служит?

– Где служит, не знаю. – Василид печально вздохнул. – А найдете в обычном месте.

– Это где же?

– В саду зоологическом. У них там под вечер променад, студентиков да солдатиков присматривают… – И мужик смачно выругался.

Карманный хронометр показывал без четверти шесть. К Ягужинскому опаздывать нельзя, придется отложить.

Николай Карлович, до сих пор хранивший вежливое молчание, решительно надел шляпу:

– Вот что, Родион Георгиевич, поеду я. Он меня может вспомнить, а вы их перепугаете… И не пытайтесь отговаривать! Я пекусь о безопасности племянников… Буду телефонировать в управление…

Берс выскочил из нумера так шустро, словно испугался, что его геройства надолго не хватит.

Августа 7 дня, лета 1905,

в то же время, +25° С.

1-й Выборгский участок 4-го Отделения

С.-Петербургской столичной полиции,

Тихвинская улица, 12

Еще не хватало, чтобы господин пристав торчал у двери морга в собственном участке! Вынужден подглядывать и подслушивать в замочную скважину, как простой школяр! Однако как ни старался подполковник Шелкинг, загадка не поддавалась.

Полчаса назад влетел Лебедев, задушил смрадом сигарки, распугал дежурных чиновников да задержанных мазуриков и потребовал немедленно открыть морг. Зачем и для чего – отвечать решительно отказывался. Более того, приказал доставить электрическую лампу из кабинета самого пристава. А хуже всего – закрылся и никого не впускал.

Шелкинг подслушал глухие звуки, будто ворочали тяжесть, наблюдал полоску яркого света под дверью, нюхал омерзительный дым, – и все. Так продолжалось с четверть часа. Наконец, услышав, что Лебедев собирается, отскочил от двери, поднялся в дежурную часть и принял невозмутимый вид.

Аполлон Григорьевич явился с толстым окурком в зубах, пожелал приставу «бдить» и покинул участок, помахивая походным саквояжем. Но так не соизволил объяснить, что все это значит.

Подполковник считал себя глубоко передовым человеком. Поэтому мордобой пользовал не часто, раза три на неделю. Но сегодня его оскорбили в лучших чувствах. Так что участок дрожал и прятался. Досталось всем.

Наконец, усталый, но успокоенный Ксаверий Игнатьевич плюхнулся в кресло, обмокнул перо и принялся дописывать дело на «чурку».

Как назло, ожил телефонный аппарат.

– Пристав Шелкинг слушает, – рявкнул подполковник.

– Здравствуйте, голубчик, как поживаете?

– Благодарю, ваше высокоблагородие, все слава Богу.

– Ксаверий Игнатьевич, что собираетесь делать с обрубленным трупом? Дело-то глухое. Вести розыск неизвестно кого затруднительно.

– Что прикажете?

– Не прикажу, а хочу посоветоваться, не против?

– Никак нет.

– Я вот что подумал, давайте покажем его народу, может, кто и опознает?

– То есть как?

– Да как обычно, подполковник. Отправляйте тело в морг Медико-хирургической академии, дадим объявление, народ пойдет глазеть, может, кто признает. Будет хоть какая-то зацепка.

– Когда отправлять?

– Да прямо сейчас и отправляйте. К утру его приготовят, чтоб не совсем жутко смотреть было.

– Слушаюсь!

Шелкинг повесил рожок и ощутил, как дурное настроение разливается желчью. Ну, как понять этих господ из сыска! Один в морге, что-то мудрит, другой приказы отдает сомнительные. Эх, скорей бы пенсия!

Августа 7 дня, лета 1905, после шести, +24° С.

Недалеко от Финского вокзала Финляндской железной дороги

Отстали, всяко отстали филеры, уж если изловчились и приняли его у Соболевских бань. А все потому, что «ванька» гнал за обещанную «синенькую» так, что лихачи на тройках свистели вслед с завистью.

Эх, да не только они!

Городовые с Дворцовой набережной провожали недоуменным взглядом недозволенный ураган. Русалки на ограде моста Александра II, в просторечии Литейный, слились в живую фильму под топот копыт. А у самого вокзала семейство мирных дачников чудом избежало колес беспечного ездока. В общем, вылезая из экипажа на ватных ногах, коллежский советник зарекся переплачивать извозчикам: в конце концов, жизнь дороже долга. Зато господин в черном посмотрел на Ванзарова без высокомерия.