Рассказы - Алиса Поникаровская

- Хочу-ча-ю, ча-ю, ча-ю, - мерно выстукивают колеса. - Ча-ю, ди-ча-ю, ди-ча-ю...

Включаются тормоза, колеса сбиваются с ритма и умирают. На сколько? Одному Богу известно. Богу? Что это? Зачем это? Смешно...

За окном - огни города вместе с кромешной тьмой. Окрошка из света и пятен, с напряженным ожиданием. С замиранием сердца и обострившимся слухом. А вдруг?.. Этот город не первый и не последний, сколько их было до, сколько еще.., но каждый раз - окрошка из света и пятен вместе с напряженным ожиданием: может, здесь?

Поезд стоит долго, ты уже устаешь ждать, ты не можешь больше, тебя развозит по стенам купе, размазывает по голым полкам, по грязному зеркалу, по тусклой лампочке под потолком, ты кричишь, но это едва ли похоже на крик, это не нарушает холод и тишину, это вязнет, липнет и тонет, тонет, тонет... И всегда в самый последний момент: все, не могу, не могу больше!!!, вздрагивает всем телом состав, поезд трогается, поехали... И ты снова понимаешь, что и на этот раз никого... Пора бы привыкнуть...

По листкам и фразам, по безумию букв дикими скачками, желая и ища...

- Маразм! - хохочет выщербленный рот, угодливо подставляя внутренности твоей ладони. Пальцы впиваются в скальпель, как в единственный выход, мгновение тормоза тает, и по руке уже течет черно-красная струйка, оставляя пятна на мятой скатерти. Кровь?.. Вино?.. Короткое облегчение - все, на этот раз все... Вой сирены - последнее, что ты слышишь.., опять успели - последнее, что ты думаешь, прежде чем провалиться в столь неведомое и столь желанное...

Поезд движется ровно. Ты отсутствующе видишь свою забинтованную руку, чистую скатерть на столике и знакомую черноту коробки, кажется, ставшей чуть больше, чем раньше... Ты принимаешь это как должное, так было всегда, пора бы привыкнуть...

Дымом сигареты расползается мысль, ты давно знаешь, что все соседние купе пусты, ты когда-то в наивной вере - по всем, с первого, до последнего... Это было? Наверное, да, но теперь это не нужно, остается лишь малость: в поезде так много вагонов, а вдруг... Но ты уже почти не веришь в это, и все же иногда.., а вдруг?.. Но страх сильнее тебя, коробочка понимающе кивает и распахивается, ты забираешься внутрь красной бархатной тряпки, привычно ощущая кожей ее шероховатость, такую нужную и бесполезную... Что желаете сегодня?

Все это уже было, было!!! Было много раз, много жизней и смертей, бесконечный поток и полное отсутствие выхода, ты это понимаешь с каждым разом все сильнее, но понимание не приносит облегчения, ты давишь его в себе, топчешь, бросаешь, крушишь, разбиваешь на мельчайшие частицы, и туда, за окно, в ночь, беспросветную и бесприютную, по одной, по капле, по крошке, все до конца... Рука привычно тянется к открытой пасти, к ухмыляющемуся рту, доигрывается песня, дописывается лист, и все кончается, чтобы начаться. Зачем?! Сколько можно?!!

Может быть, ты когда-нибудь решишься войти в соседний вагон, ты уже почти в готовности сделать это, ты поднимаешься, медленно идешь к двери и натыкаешься на собственное лицо в грязном зеркале, тебя кидает обратно: страх снова сильнее тебя - если в тех вагонах никого нет, то это хуже смерти... Навязанное одиночество, вечное одиночество в бесконечном изменении твоих рождении, это слишком, наверное, еще просто рано ставить точку, ведь будет еще город, будет еще день, будет, будет!!!

Черная коробочка удивляется твоей наивности, услужливо предоставляя увеличившийся набор инструментов для причинения боли, без которых просто не выжить...

ДОМ С ВИДОМ НА КЛАДБИЩЕ

Лист измазан жиром. Видимость или сущность? Каждую ночь за окном умирает снег, становится невидимым.

Ты живешь в доме с видом на кладбище. Ты живешь в одном большом окне, выходящем на кладбище. Ты живешь тем, что видишь каждую ночь, как умирает снег, становится невидимым...

Кто-то стучит в окно с той стороны. Ты отклеиваешься от стекла и за щеколду холодными пальцами, за то, чего нет и не было никогда, пальцы виснут в пустоте, потерянно и странно, а невидимый снег тает в твоих глазах цвета зеленого ветра, и кто-то уже сидит в том углу, наполняя комнату отсутствием...

Ты ставишь чайник на плитку. Чай цвета бледно-желтого хлеба, кто-то жадно глотает, обжигаясь кипятком, вызывая в тебе неопределенное желание выйти в умирающий снег, который уже становится невидимым, но кто-то вцепляется в тебя длинными острыми пальцами, и ты застываешь на стуле, тоскливо глядя в себя, пропуская сквозь струйки дыма беспорядочно движущиеся мысли, не рожденные никогда...

Они умели умирать, в отличие от тебя, в привычных позах, заученных с самого детства, вдолбленных, вбитых, как спертый воздух в прокуренной кухне, без которого просто никак...

Ты блуждаешь в провалах черных коридоров, не зная еще, но чувствуя внутри нечто большее, чем просто понимание того, что тебя куда-то ведут на ниточках, уходящих в небо, кто-то кашляет надсадно, ты вздрагиваешь и опрокидываешь стакан с остатками чая в умирающий снег, который уже становится невидимым...

Там, за несуществующим стеклом разрытая земля, мертвая и промерзшая, там незаполненная тобой могила ждет, разинув рот, сколько времени... Ты не можешь оторвать глаз от алчной пасти, неизбежной, как приход весны, сумрачной и серой, с грязными лужами, облезлыми пьянками кошек и сумасшедшим стариком там, на одной из оград.

Деревья умирают стоя. Кто-то слепо шарит руками по потолку, расходящимися кругами предвесенних радуг, ночь уносит уснувшие цветы там, где кончается лестница... Ты ловишь эти руки губами, устало и привычно, словно хочешь попробовать разрисовать серые стены безумными яркими красками всех попугаев, нарисовать, как умирает снег, становится невидимым...

Ты бродишь среди могил, ты - кладбищенский сторож там, на ограде. Ты с большим мешком, полным объедков, подметаешь дорожки и пьешь на дармовщину с безутешными родственниками. Кто-то поворачивает ключ, и ты здесь, с той стороны несуществующего стекла видишь согнутую фигурку. Полное ощущение петли на шее... Ты бросаешься в угол, но кто-то уже сидит за столом, улыбаясь, и смотрит на тебя. За окном умирает снег, становится невидимым.

Время ничего не значит, безошибочно называя срок истечения приговора, ты бессилен что-либо возразить, ты давно уже просто не можешь...

Ты становишься прозрачностью стекла, скрипом деревянных рам, ты растворяешься в оконной щеколде, ты расплываешься по сетке форточки, кто-то укладывает между рамами вату, не жалеет замазки, и ты уже вмурован в окно дома с видом на кладбище... Ты хочешь стать умирающим снегом, становящимся невидимым, ты наивен в своем желании, как глупый ребенок в том, что живет всегда...

Кто-то включает свет. Паутина летит вниз клочьями обоев и известки, ты лихорадочно поднимаешь голову, оттуда, сверху, хлопья умирающего снега... Ты ловишь их глазами цвета зеленого ветра, ты ликуешь, ты кричишь во все горло что-то нечленораздельное, радостное и живое... Ты взлетаешь...

И падаешь, врезавшись в оконное стекло дома с видом на кладбище.

А за окном умирает снег, становится невидимым...

СНЕГУРОЧКА

За окном бесился ветер, пытаясь разорвать тонкие натянутые струны проводов. В буйном танце носились снежинки, и каждая из них жила только для себя, не зная других, да и не пытаясь их узнать. В телефоне-автомате сам по себе крутился диск, набирая под вой ветра несуществующий номер. Было холодно и неуютно.

- Расскажи мне сказку о лете, - попросила Рита маленькую замерзшую птичку, камнем рухнувшую на засыпанную зимой землю, и ласково посмотрела на черный безжизненный глаз, торчащий в комке слипшихся перьев.

"Слушай, - услышала она тихий голос где-то внутри себя. - Когда-то давно было тепло и тихо. Солнце никогда не обходило стороной землю. Цвели деревья, и на одном из них я вила свое гнездо. Беспечно щебетала, таская ветки и листья, и не знала, что не повторится больше никогда этот гимн молодости и весне, любви и счастью..."

Рита терпеливо дождалась, когда затихнут последние отзвуки голоса внутри нее, и вздохнула:

- Это не то. Ты не умеешь рассказывать сказки.

И отшвырнула холодное тельце подальше в холод и вой ветра. С грустным удовлетворением увидела, как разбивается со стеклянным звоном маленький замерзший трупик, и каждая снежинка, как кровожадный ворон, питающийся падалью, уносит с собой прозрачный кусочек перьев. И ветер, беснуясь, разбрасывает снежинки в разные стороны, чтобы никогда не собралась вместе замерзшая маленькая жизнь...

- Расскажи мне сказку о лете, - попросила Рита качающегося в затянутой петле облезлого кота. И с любопытством заглянула в провалы выткнутых глаз, в торчащий разорванный рот.

"Слушай, - услышала она тихий голос где-то внутри себя. - Когда-то давно было тепло и тихо. Солнце никогда не обходило стороной землю. Я жил бродячей жизнью и на помойке мне всегда хватало еды. Под каждым кустом была готова постель, а крепкие зеленые ветви цветущих деревьев служили надежной защитой от собак и мальчишек. Целые ночи проводил я в разгуле и пенье, наверно, ты не раз слышала воинственный вопль под своим окном. Была свобода, но я не знал тогда, что так скоро уйдет тепло. А вместе с ним и моя молодость..."