Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У нас была способность по фрагментам реконструировать очень многое. <…> Я знал, что есть Керуак, я знал, что есть Аллен Гинзберг, я знал, что они слушали джаз, курили траву. Мы знали, что они носили большие джемперы, волосы чуть-чуть длиннее, все курили, даже девушки курили, я даже иногда вставлял: «Как ты можешь не курить!» Для нас это была романтика… Наше мышление было уже к этому готово[144].
В то время как в кафе «Каза» продолжали обсуждать литературу и культуру — вполне в духе оттепели, — Андрис Гринбергс потянулся к новым берегам: «Я тогда так одевался, мне нравилась эта публика, я туда [в кафе «Каза»] заходил, а они меня принимали как своего. Потому что у меня был имидж, который они ценили. Но потом мне все это надоело и показалось неинтересным. И я не знаю, как это началось… Мне стали интересны эти молодые люди, которые носили длинные волосы, я начал для них делать одежду — дизайн „хиппиз“»[145]. Гринбергс не порвал до конца с рижской богемой. Довольно часто два направления, литературное и экзистенциалистское, с одной стороны, и хипповское, следящее за модой, с другой, сосуществовали не только среди посетителей одного и того же кафе, но иногда и в одной семье.
Переход от культуры кафе к культуре хиппи — а также их союз — можно наблюдать практически в каждом хипповском сообществе. В некоторых местах, например в Ленинграде с его прославленным «Сайгоном», кафе оставались плавильными котлами для диссидентов и нонконформистов всех мастей, а хиппи составляли лишь малую часть посетителей. В других местах, например в Киеве, Москве, Вильнюсе, Львове и Таллине, некоторые кафе становились исключительно хипповскими пространствами, достаточно отличающимися от других богемных кафе. Однако повсеместно хиппи вскоре перестали довольствоваться лишь разговорами за чашечкой кофе. В то время как культура кафе была важным элементом, способствовавшим развитию культуры хиппи, одной из отличительных особенностей нового стиля было его настойчивое стремление вырваться за пределы замкнутых пространств и заявить о себе на публику. Гринбергс, по его собственным словам, оставил более «интеллектуальную» жизнь в «Казе» ради той, которая была более «заметной»[146]. Таким местом, какими в Москве были Маяк или Психодром, в Риге стала площадь вокруг памятника Независимости перед собором, на которой Гринбергс устраивал хеппенинги[147].
Ил. 9. Каунасские хиппи в Паланге, 1968 год. Фото из личного архива К. Петкунаса
В каждом большом и маленьком городе существовало свое место для хипповских тусовок. В Каунасе это был фонтан напротив местного горкома партии. В Таллине это была площадь Победы, на которой меломаны встречались, обменивались и торговали пластинками и кассетами[148]. В Паланге этим местом был пляж. В немалой степени хиппи считали себя хиппи, потому что так на них смотрели другие. Поэтому им важно было находиться в многолюдных местах, а также одеваться так, чтобы никто не мог ошибиться: перед ним действительно хиппи. Ничего неопределенного, никакой темной невзрачной одежды и не сливаться с толпой ни при каких обстоятельствах.
Движение советских хиппи стало набирать силу, когда его участники в разных местах начали осознавать, что они не одиноки, что у них есть единомышленники повсюду. Желание объединиться с теми, кто был таким же, как они, стало одной из характеристик движения, прославляющего одиночество, но испытывающего потребность в коллективном существовании. В 1969 году хиппи Каунаса решили впервые устроить так называемый «Фестиваль хиппи», пригласив гостей из разных других прибалтийских городов[149]. В том же году лидер московских хиппи Солнце с компанией друзей отправился в Ригу на фестиваль рок-музыки «Бит-69», организованный местным комсомолом. Там они встретились с местной тусовкой хиппи, а также с теми, кто приехал на фестиваль из других прибалтийских республик[150]. Это событие, на котором, вероятнее всего, присутствовало больше кагэбэшников, чем молодых любителей рок-музыки, произвело сильное впечатление на приезжих хиппи, впервые почувствовавших общность, которая была только их и не имела ничего общего с государством[151]. А заодно российские хиппи открыли для себя «Европу» внутри Советского Союза: три прибалтийские республики и Западную Украину. В письме приятелю Солнце перечислил места, в которых он побывал, назвав их «страной друзей и сказок»: Таллин, Рига, Каунас, Тарту, Паланга[152]. Однако эти чувства были не вполне взаимными. Хиппи из Каунаса Натан Гиткинд (Nathan Gitkind) так объяснял скептицизм, который многие испытывали по отношению к приезжим тусовкам из России:
В Москве и Санкт-Петербурге было огромное количество людей, которые выглядели как хиппи. Но они ментально были другими людьми, чем мы в Прибалтике. Потому что у них к тому времени советская власть была шестьдесят лет, а у литовцев — двадцать. Все, что происходило, — неважно, что происходило, — для них не было очень чуждым, как это было для нас. Мы смотрели на советскую власть как на власть оккупантов[153].
Несмотря на такие принципиальные различия во взглядах, чувство общности перевешивало все сомнения — по крайней мере, до конца 1980‐х. Таллинские хиппи Ааре Лойт, Александр Дормидонтов и Андрес Керник в октябре 1970 года попытались организовать «Всесоюзный съезд хиппи», в котором предполагалось участие «делегатов» из прибалтийских республик, Армении, с Украины, из Белоруссии, Москвы и Ленинграда. О «съезде» узнали в КГБ, и к тому времени, когда на вокзал прибыли около сотни гостей, его организаторы были арестованы[154]. Гиткинд, приехавший из Каунаса, вспоминал, с каким профессионализмом местные хиппи перехватывали прибывших гостей, проводя их через наводненный милицией город, уходя от «хвостов» и сумев в итоге доставить часть гостей в безопасное место[155]. Съезд был отменен, что не помешало Таллину вскоре превратиться в хипповскую столицу — ближайшую к сказочному Западу[156]. Хиппи еще раз повторили попытку собраться там вместе в 1972 году в рамках
