Дочь мадам Бовари - Наталия Миронина

– Слушай, а тут, кроме кухни и гостиной, какие-нибудь еще комнаты есть? – переводя дух, спросил Вадим.

– Есть, – кивнула она головой, указывая на закрытую дверь спальни, – кладовка.

Он рассмеялся и легко подхватил ее на руки…

В гулком дворе хлопала дверца угольного подвала. Звук был негромкий, но настойчивый и тревожный. Лариса прислушалась, этот звук был слышен и позавчера, и вчера, и сегодня утром. И она не обращала на него никакого внимания. Но сейчас он ее раздражал. Она боролась с желанием встать, одеться, спуститься вниз и закрыть дверь на деревянную щеколду. Но Вадим, обнявший ее, так трогательно спал, что она боялась пошевелиться. «Усталый, одинокий человек! – думала она, поглаживая его по волосам. – Как интересно бывает, с виду такой независимый, такой успешный, а вот ведь…»

У Ларисы от умиления и любви душа превратилась в маленький комочек. Такое чувство она еще испытывала, когда маленькая дочка садилась ей на колени и обнимала за шею. «Господи, вот если бы только было можно – я, она и он!» Вадим пошевелился, разомкнул руки, и она, пользуясь моментом, выскользнула из постели – надо было принять душ, разогреть ужин, накрыть на стол. Когда она выходила из комнаты, Вадим, не открывая глаза, перевернулся на другой бок, и она услышала его сонное дыхание. Через несколько минут, стоя в душе и разглядывая себя в зеркало, она подумала, что близость с Вадимом не была ах какой потрясающей. Да, он умелый, ласковый, отлично знает, как обращаться с женщинами, но того сумасшествия, которого она так ждала, представляя их первую близость, его, этого сумасшествия, не было. «Мне все равно было хорошо, и я его очень люблю», – она вдруг опять почувствовала желание. Ей захотелось пойти и тотчас же его разбудить, растормошить, целовать его губы, шею, грудь. Она минуту пребывала в нерешительности, потом встала под теплый душ и, почувствовав, как вода ласкает ее, облекая тело в прозрачный кокон, удовлетворенно вздохнула.

Проснулся Вадим, когда было уже совсем темно. Он немного полежал, со сна не соображая, где находится. Потом потянулся и встал. В гостиной он нашел Ларису, лежавшую на диване с книжкой и одетую в уютную домашнюю пижаму. Увидев его, она рассмеялась:

– Медведь в зимней спячке. Ты представляешь, который теперь час?

– Понятия не имею и совершенно не хочу знать.

Вадим, натянувший на себя только джинсы, выглядел очень мужественно и соблазнительно. Лариса задержала взгляд на его бедрах, что от него не укрылось.

– Снимай свою пижаму, а то я ее сейчас на тебе порву, у меня сил много, я выспался.

Лариса засмеялась и в мгновение ока оказалась раздетой…

В этот раз все было великолепно. Позже Лариса, сидящая напротив Вадима и наблюдающая, как он поглощает рыбу, позавидовала сама себе. Вот оно, сумасшествие, вот она, страсть, с криками и стонами, вот она, нежность, когда кажется, что этот второй человек – продолжение тебя, ты сам. Лариса отложила вилку, минуту смотрела на жующего Костина и вдруг произнесла:

– Я тебя так люблю, что, если ты меня обманешь, я не знаю, что с собой сделаю.

Костин только улыбнулся – он столько раз слышал подобные речи, что даже имел на этот случай дежурный ответ:

– Поверь, я не дам тебе ни малейшего повода сомневаться в моей благонадежности!

Жизнь Ларисы Гуляевой приобрела гармонию. У нее была хорошенькая, маленькая дочь, которая гостила у счастливых бабушки и дедушки, была любимая работа и карьера, стремительно набирающая обороты, наконец она была влюблена, была, как ей казалось, любима. Она гордилась тем, что выбор Вадима Костина пал на нее, и старалась всеми силами соответствовать. Больше всего ей нравилось, что в ее жизни появилось… расписание. Это расписание полностью зависело от Костина, но она на это не обращала внимания. Важно было совсем другое – уютные вечера в ее квартире, когда усталый мужчина валился на диван с газетой, его насмешливые реплики доносились до нее, стоявшей на кухне и торопливо резавшей салат.

– Ты представляешь, мне сегодня предложили… – из-за газеты слышался самодовольный голос.

– Да ты что?! – реагировала она, не забывая поправлять волосы, одергивать футболку и одновременно изысканно сервировать стол. Лариса старалась, чтобы ее советы были дельными, остроумными и оригинальными. «Вот Лиля Сумарокова сказала бы, что…» – иногда вспыхивало у нее в мозгу. От неизбежности сравнения она страдала, но утешала себя тем, что Костин сейчас лежит на ее диване.

За стол они садились под звуки какой-нибудь старой французской песни – Лариса заранее ставила кассету в магнитофон и одним нажатием кнопки довершала создание рая. Костин, сибарит и гурман, искренне хвалил ее стряпню, блаженно щурился на свечи, которые исправно зажигала Лариса, предвкушал спокойный уютный вечер. И все это время не переставал сравнивать Ларису с Лилей. «Чего-то в этой милой женщине не хватает», – думал он, понимая, что это в Лиле всего слишком много – темперамента, острого ума, энергии и обаяния. В Ларисе все это было приглушено, она растворялась в любовнике. Костин был великодушен: «Лариса – как стена, а ее окружение – плющ. Не будет стены, и плющ упадет. Но все равно…»

Эти их вечера были долгими, до последнего фильма по телевизору, до последнего кусочка тортика со свежезаваренным чаем, до дремоты, которая сковывает речь. Лариса хотела нетерпеливых объятий, страсти, разгромленной постели, но близость их была немного сонная, почти семейная, когда партнер знает, что любовью заняться можно и завтра, и послезавтра, и… через неделю. «Он устает, столько всего умудряется сделать за день… И еще эта книга». Лариса заботливо укрывала заснувшего Костина, набрасывала халат и шла покурить в гостиную. Там она старалась насладиться каждой минутой – еще немного, наступит утро, и он уйдет, а она будет опять ревновать, придумывать невесть что, злиться. Но это все будет внутри, внешне она будет мила, приветлива и молчалива – они с Костиным строго договорились, что роман будет тайным. «Правильно. Он молодец, не хочет, чтобы обо мне слухи ходили! В конце концов, у меня дочь!» – думала, выпуская кольца дыма, Лариса, а в глубине души мечтала о том, чтобы каждый в редакции показывал на нее пальцем и шептал: «Любовница Костина. У Сумароковой увела, можно сказать!»

Лариса Костина ревновала. Эта ревность была почти сумасшедшей, и если бы не воспитание, то Лариса бы давно выцарапала ему глаза. Сама себе она говорила, что ревность – это своеобразная игра, непременный атрибут любовных отношений, что без ревности как без соли – пресно и невкусно. Но в глубине души понимала, что ее ревность – это совсем другое. Ее ревность – это страх однолюба. Лариса никого и никогда так не любила, как этого высокомерного, вальяжного мужчину. И из-за этой любви все, что происходило между ними, она готова была воспринимать как нечто постоянное, нечто «на всю жизнь». Лариса была умна, но ее женская душа прилепилась к этим чувствам, ее характер мобилизовал все силы на то, чтобы когда-нибудь выйти замуж за этого человека. Любовь и ревность, мечты и надежды ослепили ее, сделав послушной игрушкой в руках обстоятельств. Все, что до этого было в ее жизни, вдруг стало расплывчатым, облакообразным – реальным, осязаемым, выпуклым, с резкими очертаниями был только Вадим Костин и все, что с ним было связано.