Произвол судьбы - Сергей Данилов

— Что, блохи заели? — сочувственно сказало чудовище.

— Вот еще глупости! У людей блох не бывает, я тебе не грязный орк!

— А чего тогда чешешься, если блох не бывает?

— Тебя забыл спросить. Тоже мне, знаток королевского этикета выискался! У тебя что, здесь на болоте продолжение тронного зала? Может, здесь и бегать нельзя?

— Ты чего на меня накинулся? Чешись, если хочешь, мне-то что! Просто хотелось посочувствовать, а то ведь умрешь, и никто тебя не пожалеет. Надо людям перед смертью добро делать.

— Неужели я так похож на умирающего?

— Пока вроде нет. — Существо окинуло меня взглядом с головы до ног. — Пока ты еще очень даже живой, и кувыркаешься ты здорово! Даже жалко будет тебя есть. Может, еще перекувырнешься, если тебе не трудно? И когда разбегаться будешь, вон туда беги. — Чудовище показало зеленой перепончатой лапой с загнутыми когтями в глубь болота. — А то ты здоровый больно, тащить тебя в трясину тяжеловато будет.

— А ты кто такой? Сколько раз я через это болото ездил, ни разу тебя не встречал.

— Так ты днем ездил! Днем-то я сплю в трясине. Днем тут полно всякого народу шастает. Да все на лошадях, всю крышу мне продырявили копытами, стервецы. Никакого уважения к чужому жилищу! А ночью как-то поспокойнее, можно и поохотиться. Прямая дорога к Черному замку как раз через мое болото проходит. Каждую ночь если не человек, то хотя бы орк да попадается. Сегодня вот ты попался. А кто я такой? Интересный вопрос. Ну, во-первых, не кто такой, а кто такая, потому как женщина я. А зовут меня все по-разному. Кто-то говорит, что я просто чудовище, некоторые называют кикиморой, кое-кто кличет болотным троллем. — Чудовище задумалось, поковыряло кривым когтем в зубах и со вздохом добавило: — Было у меня когда-то и имя, только я его не помню, так что сказать тебе не могу. Ладно, сколько можно болтать? Не хочешь кувыркаться, не надо. Так даже лучше, а то как-то раз один менестрель мне спел песню, грустную такую, так я после того, как его съела, три дня плакала, так мне его жалко было. Так что пошли, милый, в трясину, я тебя есть буду.

— Что-то не хочется мне сегодня в трясину. У меня были на сегодня совсем другие планы. Ты уж извини, кикимора, как-нибудь в другой раз.

Я повернулся и пошел своей дорогой. На этот раз шагал я неторопливо. Еще не хватало, чтобы эта кикимора решила, что я испугался.

— Эй, ты куда? — закричала кикимора и в один прыжок догнала меня.

Когда она выскочила из болота, оказалось, что с виду она очень похожа на огромную лягушку, только покрыта зеленоватой, насколько можно было разглядеть в темноте, свалявшейся шерстью. Размером эта лягушка-переросток была примерно вдвое больше меня и прыгала соответственно. Мне пришлось присесть и отскочить в сторону, иначе эта махина впечатала бы меня в болотный мох по самую макушку.

«И зачем я, бестолочь, оставил оружие у Болтуна, сложил бы под деревом, не доходя до Русалочьего озера, и никаких проблем», — зло подумал я. Удирать от кикиморы я считал ниже своего достоинства, но совершенно не представлял, как с ней можно справиться без оружия. Если у орков или людей я знал, где расположены точки, ударив по которым, можно было легко отправить их на тот свет голыми руками, то где могут быть уязвимые места на лягушачьем теле кикиморы, мог только догадываться.

Кикимора еще раз попыталась меня схватить и снова промахнулась. Она была такая неуклюжая, что увернуться от нее не составляло особого труда. В другое время, наверное, меня бы позабавило такое приключение, но сейчас я спешил. К тому же каждое движение отдавалось в голове тупой болью, и веселиться мне почему-то не хотелось. Так я отступал в глубину болота, пока в один прекрасный момент мягкий пружинящий ковер мха не провалился под моей ногой, и я по колено оказался в темной, пахнущей гнилью воде.

«Сейчас ведь загонит в трясину, как волка в западню. Надо выбираться, пока не поздно». Но, похоже, было уже поздно. Оглядевшись по сторонам, я понял, что не знаю, куда идти. Вернее, общее направление я знал, но вовсе не был уверен, что, если пойду в ту сторону, куда мне надо, не окажусь в самом центре трясины, куда мне совсем не надо. Спросить дорогу было не у кого, разве что у кикиморы. Она сидела неподалеку и тяжело дышала, готовясь к очередному прыжку.

— Эй, лягушатина, — окликнул я кикимору, — выдохлась, что ли? Ладно, показывай, где твоя трясина, я, так и быть, сам туда залезу.

— Да ты уже туда залез! — захихикала кикимора. — Не знаешь, как выбраться, вот и пытаешься меня перехитрить. Все вы, люди, одинаковые. Ничего нового придумать не можете. Думаешь, ты первый придумал такую хитрость? Я не один десяток лет тут охочусь, и поумнее тебя люди попадались. Был даже один доктор. Тогда как раз зима только-только кончилась, а у меня после зимних морозов всегда спину ломит, не то что прыгать, ползать тяжко. Вот он и говорит: мол, я тебя вылечу, вот только трав наберу на краю болота. Я даже призадумалась, а вдруг правда вылечит, хорошо, сообразила: врет, шельмец, и не краснеет. «Если хочешь быть здоров, — говорю, — ешь побольше докторов», — и съела сердешного. И знаешь, помогло. Спина вот уже который год не болит. Так что меня не проведешь, и ты уже мой обед. Вот сейчас отдышусь и еще разок на тебя прыгну. Ты в трясину сам и провалишься.

Перспектива провалиться в трясину меня нисколько не радовала. И тут в голову мне пришла одна идея. Я вытянул ногу из болотной грязи, аккуратно вылез на ближайшую кочку около чахлого деревца, проделав невообразимое сальто, вскочил верхом на оторопевшую кикимору, прямо как на коня, и изо всех сил вцепился в запутанные, пахнущие плесенью зеленые лохмы.

— Ой, — пискнула кикимора, — ты чего это?

— Поехали, лягушатина, мне к Русалочьему озеру надо.

— Пусти шею, злодей, больно!

— Сейчас еще больнее будет, — пообещал я таким тоном, каким наш палач обычно разговаривает со своими жертвами во время пыток.

— Не могу я к Русалочьему, меня русалки защекочут, — заныла кикимора.

— Ладно, вези на край болота. И без фокусов, а то шею сверну.

Кикимора шмыгнула носом и зашлепала через болото.

Я сидел на плавно поднимающейся и опускающейся грязной спине кикиморы, поскрипывал зубами от ставшей совершенно невыносимой головной боли и думал об этом странном создании. Откуда она могла взяться? С виду — жуткое чудовище, а говорит как нормальный человек, даже без акцента. Ни разу не встречал монстра с такими способностями к языкам. И чем больше я думал об этой кикиморе, тем сильнее мне казалось, что я о ней уже слышал, причем не от суеверных солдат и не от Болтуна, а не иначе как от Роксанда.

Дело было лет пять назад. Меня серьезно ранило, и мой друг Энди несколько часов зашивал рану тонкими жилами какого-то животного, ругая меня всеми плохими словами, какие только слышал от охотников Западного оплота, и ворча, что, мол, чтобы лечить такого бестолкового парня, как я, нужен не только колдун, а еще и белошвейка — сшивать меня из тех кусочков, на которые меня рано или поздно изрубят орки. А мне было невероятно весело, потому что Энди напоил меня каким-то отваром, от которого боль почти не чувствовалась, зато хотелось смеяться от каждого его слова. И еще хотелось встать, попрыгать на постели или, еще лучше, побежать, найти того недобитого орка, который посмел меня ранить, и спустить с него шкуру живьем. Я был просто уверен, что у меня это получится. Но Энди почему-то моей уверенности не разделял. Он заставил меня выпить еще какой-то дряни, от которой я должен был заснуть, и сказал, что я не умру, только если буду лежать в постели несколько дней. Потом Энди ушел. Он, как всегда, боялся, что черный колдун его убьет, если узнает, что вместо изучения черной магии он занимается целительством. Я тут же воспользовался случаем, чтобы встать с постели, схватить меч и отправиться добивать недобитого орка, но тут вмешался Роксанд. Насильно уложить меня в постель он не мог, а объяснить мне, что бегать с только что зашитой раной не стоит, было практически невозможно. Единственное, что можно было услышать от меня в ответ на любые аргументы, было что-то вроде: «Если умру, значит, туда мне и дорога!» Но Роксанд все-таки добился своего, пообещав мне рассказать несколько историй, которые я так и не узнаю, если умру раньше времени. На самом деле история понадобилась всего одна, потому что потом отвар, которым напоил меня Энди, все-таки вогнал меня в сон.

— Мой сын Риалон, — начал Роксанд, — был гадким мальчишкой, совершенно не признававшим отцовскую волю. Он был таким с самого рождения и не изменился до самой моей смерти. Не знаю, каким он стал королем, но принцем был просто невыносимым. Но один из его необдуманных поступков, грозивший позором всему роду фаргордских королей, я все-таки сумел предотвратить, не без помощи черного колдуна, конечно. Когда Риалону исполнилось шестнадцать, его угораздило влюбиться в безродную девицу…