Каникулы вне закона - Валериан Скворцов

Старый деревянный гест-хаус "Чан Теренган Гарсиа Аккомодейшн" возле аэропорта освобождался от мебели и сантехники перед сломом, поэтому хозяин-китаец согласился принять постояльца с покойником. Мотель тоже умирал.

В номере с мертвым папой я прожил полтора дня, совершенно один, если не считать появлений служащих "Пепси-Лусон". Позже пришли Делл и священник, оказавшийся австралийским аборигеном, принявшим православие и постриг в Японии. Мы выпили по стакану "столичной", бутылку с которой я охладил в ванне со льдом под гробом. Я настоял потом, чтобы Делл принял оплату за самолет, и выдал щедрое пожертвование батюшке на его туземный храм.

Жидкая сероватая земля сама по себе, оползая, сомкнулась над тиковым гробом на старом колониальном кладбище в пригороде Манилы. Она липла к лопатам, словно клей, и уже пахла гнилью. Спустя пять лет, в тот год, когда разъяренные лусонские мужики с мотыгами и мачете собрались захватить кладбище под пашню, его сравняли и покрыли армоцементными плитами на зло бунтовщикам, а поверху разместили вертолетное крыло военно-морских сил.

Благодаря заданию Випола слетать из Бангкока в Манилу, я получил возможность помолиться перед колючей проволокой военной базы, за которой сопрели останки отца. Таксист, который вез меня в аэропорт, находившийся по пути, тоже вышел из "форда" и встал на колени поодаль. Думаю, это был единственный случай, когда я плакал при посторонних. Может, из-за отсутствия навыка скорбеть не в одиночку.

А так, все обернулось в Маниле лучше некуда. Фирма "Финансовые советы и защита" оказалась структурой, работающей по найму у китайской Те-У, пекинского аналога гестапо, то есть партийной разведки. В преддверии возвращения британского Гонконга и португальского Макао в "лоно родины" Те-У заранее одевала инвентаризационный колпак на финансовые ресурсы колоний. Райниш и Гец обрабатывали Тима Вельнера в этой связи. Дядюшка, выставлявший Тима миллионером вместо себя, оказался не промах. Ну, и я не оплошал. Добытые мною, не без риска, конечно, сведения Випол оплатил по высшей шкале, а бангкокское полицейское управление и регистрационная палата сделали мою лицензию "практикующего юриста" многолетней - исключение для иностранца небывалое.

...Я изо всех сил перенапрягал память деталями своего доблестного прошлого, отвлекая сознание, ради выхода за "порог боли", которая рвала мне внутренности. Челюсти вывихивал вжатый между зубов мяч. Теннисный. Не для гольфа. Казахстан покрывала не подходящая для этой игры заснеженная степь, кусок которой я видел в верхней, не закрашенной части зарешеченного окна. Я висел перед этим пейзажем на руках, вдетых в ременную петлю, качавшуюся на потолочном крюке вслед за ударами карманной дубинкой, которой меня охаживали по ребрам. Уж лучше бы испытывали карманным детектором лжи, который я видел с высоты своего полета на письменном столе...

За какой выигрыш мстила судьба - за выигрыш у фирмы "Финансовые советы и защита" или у Те-У? Я вполне прочувствовал теперь, каково приходилось бедному Тиме Вельнеру. Сноровка и техническая оснащенность, которыми пользовались при обработке наших бренных тел, оказались на удивление идентичными. Только вот каким образом перенял их за тридевять земель и спустя полжизни одного поколения подполковник Бугенбай Ибраев?

- Мир тесен, - изрек я пошлость, прежде чем, слава Богу, потерять сознание.

Глава пятая

Несовершеннолетняя невеста

1

За приличным письменным столом сидел подполковник Ибраев и пил чай по-старушечьи - в прикуску с московской шоколадной конфеткой "Радий". Обертку, маслянистостью напоминающую технический пергамент, в который заворачивают, скажем, подшипники, он сложил в аккуратный фантик. Фантиком увенчал стопочку таких же на мельхиоровом подносе, а стопочку придавил полулитровой емкости чашкой с золотистыми лаврами. Поверх лавров тянулась надпись серебром. Мелкие буквы не давали возможности различить, от кого и по какому случаю. Я бы не удивился, если бы от Ефима Шлайна. Дорогому другу и боевому товарищу в память о совместно проведенных душегубствах.

- Вы мощный тип, господин Не-Знаю-Как-Вас-Звать-Величать, - сказал Ибраев, отодвигая поднос с чайным прибором.

- Шлайн, - ответил я. - Ефим Шлайн. Можете называть просто Фимой. Так принято между моими родными и близкими. В городе-герое Ленинграде, с Васильевского острова которого я и приехал...

Лицо подполковника приняло выражение, которое я видел у командира гвардии или, как там писалось, "уланов" на фотографии в рекламном буклете, выданном стюардессой в "Боинге" компании "Эйр Казахстан" вместо газеты. Маска, вырезанная из дерева, и с тщанием пропитанная морилкой.

Маска деланно хмыкнула с оттенком бюрократической иронии. Мои аккредитационные грамоты не принимались...

Мне не давали отлежаться где-нибудь в одиночестве, по моим прикидкам, три или четыре дня. После ресторана гостиницы "Алматы" я пришел в себя в дребезжащих, замусоренных окурками "Жигулях", на заднем сиденье, полулежа на боку, руки за спиной в наручниках. Свои швейцарские "Раймон Вэйл" видеть не мог, да и не чувствовал их на затекших запястьях. Может, и сняли. Бумажник с документами и деньгами из нагрудного кармана пиджака определенно исчез. Над спинкой сиденья передо мной топорщились над воротником лисьей шубы роскошные космы Ляззат, и, помнится, я заплетающимся языком выразил сожаление, что она не села рядом. Тогда бы, мол, я склонил свою расколотую головенку на её коленях. Только на это меня и хватило.

В самолет загружали на носилках, очевидно, под видом страждущего, отправляемого на лечение. Заботливые санитары напряженно держали на крутой лестнице мое отравленное снотворным тело параллельно бетонке, на лицо ложились снежинки. Наверное, они и вернули меня второй раз на минуту к реальности... Ляззат выступала в обличье заботящейся родственницы, и я спросил её, не депортируют ли нас вместе, скажем, в Рио-де-Жанейро. Карнавал, лоснящиеся мулатки и мулаты, все такое радостное и теплое, не то, что хлад, ветер и снег вокруг...

В самолете санитары, встревоженные моей живучестью, сделали укол выше локтевого сустава, и, скорее всего, перестарались с дозой. Я отключился ещё до взлета.

На дыбе раскачивали после того, когда мое сознание просветлело в третий раз настолько, что я сумел опознать испытанные до меня и на Тиме Вельнере средства технического воздействия на плоть человеческую.

Теперь я очнулся в четвертый раз на собственном пальто, на полу, в виду полированных ножек письменного стола, за которым чаевничает уставший орудовать дубинкой властелин моей судьбы. Точно определиться по времени и месту, то есть когда и где именно меня подвешивали и задавали разные вопросы, я не мог. Да и вспомнить вопросы и свои ответы тоже. Сознание на этот раз прояснялось медленнее. Я ослабел.

Кто-то поддел под мышки и прислонил меня в сидячем положении у стены.

Лучше бы я не видел собственных брюк. Вряд ли я валялся в этой же комнате, до того как передо мной, словно фотография в ванночке с проявителем, медленно обозначился Ибраев. Не думаю, что чаепитие, если сосчитать фантики, неторопливое и в удовольствие, протекало в виду изгадившегося полутрупа, в который меня превратили. Приволокли явно недавно.

- Отодвинуть подальше? - спросил человек за спиной. Аромат моих телес и ему не доставлял удовольствия.

- Я закончил с чаем, не мешает, и так ему удобнее, - сказал заботливый Ибраев. И поинтересовался: как все-таки обращаться ко мне по настоящему?

Не слишком разговорчивым, видимо, оставался я и в отключке. Не растерял, как говорится, навыка. Однако следовало бы подумать, как вывертываться из патовой ситуации. А что она - патовая, сомневаться не приходилось. Чем дольше я молчал, тем сложнее становилось положение Ибраева, потому что уничтожить меня физически он или не мог, или не решался, или ему не давали. Не приходилось сомневаться также, что Шлайн в Москве давно встревожился моим исчезновением, если для него происходящее исчезновение, а не захват его агента.

Для себя я тоже просвета пока не видел. Протестовать - глупо и безнадежно. Предложить в обмен за освобождение нечего. Если это игра кошки с мышкой, оставалось держаться до последнего, выжидая первой же промашки противника, чтобы ускользнуть. Откуда, куда, как?

Приходилось, выжидая, валять дурака, чем я и занимался по милости Ефима Шлайна в этой благословенной стране уже несколько дней. Хотел бы я знать, сколько именно?

В качестве "практикующего юриста" много лет назад, ещё до возвращения в Россию, мне пришлось допрашивать в номере третьеразрядной бангкокской гостиницы "Малайзия" американца, а если точнее, техасца. Кажется, звали его Роберт Ривс. Компания "Объединенные гранильщики" на знаменитой ювелирной улице Силом-роуд заказала моему боссу, майору Виполу, расследование подмены на её складе бриллиантов фионитами. Ривс подобрал и заказал у компании несколько крупных камней, затем передумал покупать и, когда ушел, эти несколько оказались поддельными. Метод поведения Ривса под допросом вызывал восхищение. Техасские бандиты, что ли, изобрели его когда-то?