«Если», 2003 № 05 - Дэвид Барр Кертли

Тина-Делла все еще ходила — взад-вперед, неслышно, только ветер метался за спинками кресел.

— Я не знаю, что рассказывать, — сказал я.

— Вы ведь работали… вы проектировали внешность, не так ли?

Наверняка у вас было множество заказов. Столь интересная, престижная, ценимая обществом работа…

— У меня возникли личные проблемы, — сказал я, глядя на экран обогревателя. — В семье.

— И вы бросили все?

— Вот именно.

— А как сложилась судьба людей, которым вы придумали лицо? Сколько их было? Встречались ли вы когда-нибудь?

Тина-Делла прекратила расхаживать и подошла поближе. У меня не было линзы-сканера, но я и без линзы понимал, что разговор о моем прошлом затеян для нее.

— Все не так просто, — сказал я, ерзая в кресле. — Это ведь не портрет… Каждый проект проходит множество стадий… И успех зависит не столько от программы-внешности, сколько от удачного сочетания ее с программой-темпераментом… и многих других факторов. Во всяком случае, — сказал я тверже, — я бросил свою работу не потому, что потерпел неудачу. Личные причины…

Тина-Делла остановилась рядом и положила руку мне на плечо. Непосредственным детским жестом.

Тан-Глостер выписал из Крепости ученический этюдник и простую кисть. Деллу инструмент вполне устраивал; она по-прежнему уходила сразу же после обеда и возвращалась в темноте, принося с собой незаконченные либо уже распечатанные этюды.

На всех была зелень и голубое небо. Несовершенные технически, ее работы производили на меня странное впечатление: иногда мне казалось, что место, изображенное на той или иной картинке, существует на самом деле.

— У вас поразительная фантазия, — говорил я.

Она смотрела удивленно.

Тем временем пошли дожди. Потоки воды пополам с кислотой заливали камеры внешнего обзора; сидя в гостиной перед обогревателем, Делла беседовала со своей няней, и я час за часом слушал эти беседы, просматривая распечатки Деллиных пейзажей.

Особенно меня поражал один — с белой сиренью. Делла, сроду не видавшая этих цветов, изобразила их удивительно точно. На холмике, в котором с трудом можно было угадать место моей высадки (именно там в день моего приезда меня «отстрелили» с катера), цвели во множестве кусты белой сирени, и между ними, по плечи в белых соцветиях, стояла фигурка человека в скафандре — я узнал тана-Глостера.

Через несколько дней Делла снова стояла перед этим холмом, сосредоточенно водила кистью по рисунку, и, когда я увидел распечатку, пульс мой участился — на нем была та же сирень, но отцветающая…

Сидя в кресле перед обогревателем и слушая беседы тины-Деллы с постоялкой, я спрашивал себя в полугрезе-полусне: а что если там — в мире этой девушки — на холмике, где когда-то отпечатались мои подошвы, в самом деле растет белая сирень?

В эти минуты холод большого дома уже не так мучил меня. Возможно, мой организм притерпелся, а возможно, Нелли получила приказ увеличить энергозатраты. А может быть, и то, и другое.

Однажды после обеда я спустился в гостиную, чтобы немного посмотреть на экран обогревателя, и застал там Деллу, говорившую с самой собою.

Я не решился войти.

Делла меня не видела. Она сидела в кресле, запрокинув голову, и, полуоткрыв губы, выводила одну последовательность звуков за другой.

Меня пробрал холод.

Мне показалось, что я падаю, проваливаюсь в глубь белой горящей воронки, и сквозь толщу этого света на меня глядят миллиарды глаз. Что я пролетаю под высокими белыми арками, что яркие лучи простреливают темноту над моей головой, и ужас, который я в тот момент испытал, мог сравниться только с захлестнувшим меня благоговением.

Опомнившись, я прошел через гостиную, остановился перед креслом, в котором сидела моя ученица, опустился перед ней на пол:

— Скажи, что ты… говоришь?

Она долго смотрела на меня, будто собираясь с мыслями.

— Т-ы, — сказала она, с усилием складывая губы, будто с трудом вспоминая, как работает язык. — Ни-ие. Пы-анимаеж.

— Что с вами, тан-Лоуренс? — спросил хозяин.

Его собственная, без сканера, способность считывать информацию значительно превосходила мое умение скрывать свои чувства. Мы сидели в его кабинете; я смотрел в красный экран обогревателя, где металась, появляясь и исчезая, огненная бабочка.

— Что такое колбасные обрезки? — спросил я.

Тан-Глостер поднял бровь:

— Как?

— Колбасные обрезки.

— Идиома, — сказал он, подумав. — Устойчивое сочетание… Это тина-Делла брякнула, да?

Я смутился, подумав, что могу подвести мою ученицу излишней откровенностью с ее отчимом.

— Не беспокойтесь, — тан-Глостер хмыкнул. — Это просто забавный, совершенно невинный образ… И с чего вы взяли, что Делла не доверяет мне?

Иногда общение с ним было сущей мукой.

— Что вы, я только…

— Вы нервничаете. Не надо. Учите ее пользоваться функциями этюдника. И учитесь смотреть на мир… если сумеете.

— Вы разрешите мне взять это… рассмотреть повнимательнее? — попросил я.

На этот раз она использовала печать с дополнительным напылением — листы были тяжелые, будто слюдяные.

Она пропела — тонко и, как мне показалось, насмешливо. Прижала язык к верхним зубам, будто собираясь что-то выговорить, но передумала. Просто кивнула.

Поднявшись к себе, я взял плед и устроился с комфортом; прежде в моей комнате можно было жить только в постели, укрывшись с головой и на полную мощность включив одеяло. Теперь, когда в доме стало теплее, я обнаружил, что в моем распоряжении есть и стол, и кресло-качалка, и лампа-поплавок.

Итак, я сел, повесив лампу над левым плечом, укрыл колени пледом и взялся рассматривать последние работы тины-Деллы.

Какой солнечный, какой теплый и светлый день. Какая безмятежная гладь воды; ручей…

Я прикрыл глаза. Солнце дробилось на поверхности воды. Блики прыгали по всей моей темной комнате. В отдалении пели птицы…

Робот-техник в который раз обнаружил неисправный фильтр и заверещал. Нелли так и не исполнила своего обещания и не отключила аудиосигнал у робота.

Я взял следующий рисунок. Иная техника — никаких деталей, смелая игра со светом и тенью, нарочито крупные мазки. По всей видимости, это то самое ущелье, на дне которого находится Медная Аллея. Синеватые тени в изумрудной траве… Два ряда молодых деревьев — кажется, дубы… Или буки?

…Я заснул, уткнувшись лицом в распечатки. Под пение воображаемых птиц.

— Нелли?

Служебное устройство повернуло голову.