Последняя Баллада - Михаил Высоцкий

— Да, мастер, хорошо, мастер.

Что может быть незаметнее, чем хромая серая кобыла, что мирно пасется на травке? У нее свои лошадиные дела, перед ней море вкусной и питательной зелени, и, уж конечно, меньше всего ей интересно слушать диалог между одним преподавателем и одним студентом Академии Магии. А тем более она об этом никому не расскажет, потому что лошади, как и крысы, собаки и вороны, говорить не умеют.

— А где остальные? Я думал, мы всей группой пойдем? — недоумевал Хар.

— Да у них вечно какие-то дела, — отмахнулась Эбрилла Рэйн, хоть было видно, что ей и самой неприятно, что так много людей в последний момент не смогли пойти с ними на прогулку.

А народу собралось действительно мало — из всей группы только Хар, Эбрилла, неразлучные братья Биглы, Потт Агар и Огелла Сэйм, причем последние так были увлечены друг другом, что в компании присутствовали их физические тела, да и то только формально. Во время вчерашнего «праздника» застенчивый Потт и серая мышка Огелла каким-то чудом открыли друг другу свои чувства, и оказалось, что они уже давно тайно друг в друга влюблены, так что теперь дружно наверстывали упущенное время.

— Айбар сказал, что на какую-то проповедь идет, хочет послушать, — сообщил Доротей Бигл.

— А Алихвисс какой-то новый артефакт разбирает, — добавил Мадерон Бигл.

— Ну да, конечно, — кивнула Эбрилла, — А Магний, Ягги и Немой Ан просто срочно отлучились по делам. Срочнее некуда, блин[4]. Последний выходной день перед войной, и они туда же… Хорошо хоть Камардон не навязался, а то с него станется всем настроение испортить…

— Да ну ладно, не переживай, Эбрил, — отмахнулся Хар. — Зато мы свободны! Кстати, а что за война? Почему последний?

Девушка и два рыжих амбала переглянулись, перемигнулись, о чем-то беззвучно договорились и решились.

— Понимаешь, Хар… — вздохнула Эбрилла. — Это я, конечно, проговорилась… Но, думаю, ты должен знать. Война, от которой вы все бежали в наш город…

она скоро будет тут. Об этом пока еще не говорят, но в Академии ходят слухи… Короче, осталось меньше дюжины дней — и враги будут тут… Хар, увы, даже за нашими стенами от войны не спрячешься… Но ты не бойся — я уверена, что наши маги, Хранители и Храм что-нибудь обязательно придумают! В конце концов, это не первая война, так что мы обязательно победим. Только, пожалуйста, очень тебя прошу — никому ни слова! Сейчас самое страшное — паника, мы должны ее стараться всеми силами избежать. Договорились?

— Конечно, Эбрил! Я нем, как могила! А что, нет никаких средств войну предотвратить? Есть же наверняка какие-то старые пророчества, древние могучие артефакты… Философский камень, там, не знаю…

— Мы не знаем, — ответил Доротей Бигл.

— Может, и есть, но нам об этом никто не говорил, — добавил Мадерон Бигл.

— Не забивай себе голову, мастера обязательно что-нибудь найдут. Ребята, мы же хотели сегодня веселиться? Ну так давайте! Хар, хочешь, мы тебе покажем Старый Вал — там красивые руины и есть хорошая таверна, где варят лучшее пиво в городе?

— Конечно! — кивнул парень, про себя отметив: ни Биглы, ни Рэйн о настоящей силе Огня Прометея даже не догадываются, иначе бы он хоть как-нибудь, но всплыл бы в разговоре.

— …Ибо лишь обретут ваши души покой! — закончил святой отец трехчасовую проповедь, обозревая свою паству.

Народу собралось тьма. Тут были не только первые апостолы новой веры, те самые стражники, которым «посчастливилось» во время своего ночного дежурства встретить странного седобородого великана. Не только их семьи и те, первые любопытные, что несколько дней назад волею случая попали на исповедь к Иосифу

Киану. Тут собрались десятки тысяч человек, людское море, заполонившее площадь и все окрестные улицы. Казалось, половина города, побросав свои обыденные дела, пришла услышать загадочного пастыря, принесшего новые и весьма актуальные истины.

В мире, где религии как таковой никогда не было, где поклонение Огню Прометея считалось не чем-то мистическим, а важной, но вполне конкретной задачей, зерна новой веры упали в плодородную почву. Близкая война, надвигающийся голод — а все близлежащие селения опустели в преддверии неминуемой битвы, и некому было собирать урожай — беды, лишения, а главное— чувство обреченности, когда ты вроде еще жив, но не знаешь, что может случиться в ближайшее время, — людям нужно было утешение, и тут появился отец Иосиф, который дал ответы на все вопросы. Все стало ясно. Есть бессмертная душа, все наши беды — это плата за грехи, а раз вся нечисть пошла на нас войной, значит, слишком много грешили. И, пока не поздно, надо искупать добрыми делами то зло, что успели сотворить.

Так у Иосифа Клану появилась целая армия добровольных помощников, готовых исполнить любой его приказ. Строить собор? Лучшие мастера и так уже работали тут с утра до вечера, камнетесы дробили гранитные глыбы, мастера строительной гильдии месили цементирующую смесь, добавляя туда бесценные по голодным временам яичные желтки. Сотни тонн грунта были вынесены простыми людьми, и стремительно росли в сторону небес стены величественного собора. И неважно, что пока не было даже намеков на архитектурный план, делалось все с великим воодушевлением, и лишь проведением небес можно было назвать столь низкий процент травматизма на этом грандиозном мероприятии.

Святой отец и сам начинал пугаться того, что затеял. Он-то думал, что местные построят небольшой деревянный сруб, простой и незамысловатый, но кто же мог подумать, что они замахнутся на нечто более грандиозное, чем собор Святого Петра в Риме. Но тот хоть строили сотни лет лучшие архитекторы средневекового мира, и страшно было подумать, что смогут сотворить местные умельцы. Так что полчаса своей проповеди Иосиф Киану посвятил теме «Храм Господа не в камне, а в сердце каждого из нас». Оставалось только надеяться, что слова пастыря найдут правильный отклик в сердцах людей и не будут истолкованы как-то превратно…

За остальные же два с половиной часа каких только тем великан ни затронул: и смирение перед лицом грядущих страданий, и бесстрашие в сражениях с богопротивной нечистью, и необходимость даже в такие тяжелые часы вести праведный образ жизни, помогать нищим и обделенным, а не вырывать у них изо рта последний кусок хлеба. Более провокационные темы Иосиф Киану старался не затрагивать — так он ни словом не упомянул веру в Огонь Прометея, хоть это ересь и поклонение золотому тельцу. Просто если бы святой отец начал утверждать, чтобы никакого Огня в помине не существует и вообще это происки дьявола, у людей, которые могли лицезреть Огонь Прометея во всей его красе и тысячи лет были его доблестными хранителями, возникли бы внутренние противоречия: «Так что же мы все это время сторожили»?

Не забыл отец Иосиф и той цели, ради которой было затеяно все это странствие. Конечно, исповедовать еще раз десятки тысяч человек было выше сил даже двужильного тролля, так что в ходе своей проповеди он скопом отпустил грехи всем, кто покаялся (пусть даже только мысленно), кроме тех, в чьих недобрых замыслах было совершить предательство «али иное наитяготящее деяние».

Таких набралось несколько десятков — все же в массе своей в городе жили порядочные люди, иногда ворующие, что плохо лежит, иногда изменяющие своим женам, да и те не без греха, но в целом добрые и без преступных замыслов. Да и среди тех, кто считал себя злодеями, в основном попадалась мелкая шушера и шваль. Бандиты, готовые продать всех и вся, только не знающие кому. Интеллигенты, уверенные, что придет Люцифер и уж он-то построит светлое общество, — точно такие же, как и те, что посылали императору Японии из Петербурга телеграммы с поздравлениями после Цусимы. Никчемные неудачники, уверенные, что их, таких великих, обидело это проклятое общество и теперь они просто обязаны его предать, чтобы и другие страдали так же, как и они. Просто патологические предатели — даже таких, находящих блаженство в самом акте унижения ближнего, затронула речь Иосифа Киану, и они пришли исповедаться в своих грешных намерениях.

Но это все был мусор. Эти несчастные, что не смогли преуспеть в жизни, не были способны на настоящий поступок, никто из них не смог бы выкрасть Огонь Прометея. Никто из них не мог даже полноценно предать — они бы испугались открыть тайком ворота, провести через тайный ход, их услуги не нужны Люциферу.

Но была еще одна, очень странная исповедь. Исповедовалась женщина. Обычная женщина, жена и мать, она никогда не совершала в своей жизни особо плохих поступков, любила детей, хранила тепло домашнего очага. Она не собиралась никого предавать или продавать, она верила в добро, в свет Огня Прометея, в то, что доблестные рыцари Ордена Хранителей одолеют любую беду. Но она очень боялась за своего мужа — на людях точно такой же, как всегда, в кругу семьи он вел себя в последнее время очень странно. Уходил на работу раньше обычного, приходил позже, а работал он в Академии Магии, стал каким-то задумчивым и рассеянным и, когда готовил всей семье ужин (а это была его святая обязанность), говорил очень странные вещи. О том, что грядет время великих потрясений и перемен, что настал час обратиться к первоосновам, к тому, с чего все начиналось. Он не хаял открыто Орден, но говорил о нем презрительно, называл рыцарей слабаками, что не видят за деревьями леса. Но самое странное — он не боялся грядущего нашествия темных сил. Вообще не боялся, он говорил об этом, как о какой-то недостойной упоминания детали. Не боялся за себя, за семью, говорил, что с ними тоже ничего не случится, что им даже переживать не стоит, что уже все решено. И у любящей жены конечно же возникли смутные подозрения, что ее муж как-то связался с врагами, чем она и поделилась со святым отцом…