Игрушка для генерала (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

Чёрт подери! Почему при воспоминаниях о том, как он ее трогал мне хочется впиваться в её тело ногтями и зубами… хочется слушать, как она кричит от боли, как умоляет пощадить?

Почему приходится напоминать себе, что она едва не испортила проект? Напоминать, потому что я забывал. На доли секунды забывал об этом и думал, что она, что МОЯ вещь, позволила лапать себя какому — то ничтожеству?

Зашла. Её дыхание сбилось. И я снова вспоминаю, что это такое — недоумение. Мила не столь глупа, чтобы не знать, к кому её привели…Но эта её постоянная реакция на меня, на моё присутствие…Она сбивает с толку. Каждый раз. Потому что, дьявол, эта девочка не боится. Более того, запах похоти… Нет, желания. Не похоти. Потому что я не вижу в её глазах тех блудливых, откровенных обещаний, которые привык ловить во взглядах других женщин.

Нечто другое. И мне до боли в костях хотелось узнать, что, б***ь, это такое!

Развернулся к ней лицом, и…. стиснул челюсти. Чтобы не выдохнуть. Чтобы не показать удивление. Нет, не удивление. Вашу мать… маленькая, хрупкая сучка, которую я помнил. Которую вспоминал не раз и не два, вдалбливаясь в соблазнительные тела десятков женщин… Она не исчезла, нет. Я видел её в огромных голубых глазах той женщины, что стояла передо мной. Юной, свежей, но, несомненно, женщины. Чувственной, соблазнительной. С молочной кожей. Бледная… С лихорадочным блеском во взгляде. Перевёл взгляд на упругую грудь в вырезе декольте и выругался про себя.

Не просто красива — ослепительна. Вот почему тот урод не устоял. Знал, что ему грозит, но всё же сдался. Будь она проклята, если бы не ценность проекта… Да и плевать сейчас на проект! На все плевать!

Руки в карманах снова сжимаются в кулаки. От желания сомкнуть ладони на тонком горле. Усмехнулся, демонстративно оглядев её.

— Теперь понятно, за какую цену решил продать свою жизнь тот идиот. Повернись, хочу посмотреть, не продешевил ли он.

* * *

Осмотрел с ног до головы, и я судорожно сглотнула. Заглянула Владимиру в глаза, и не увидела в них ничего. Полная непроницаемость. Тогда я еще не понимала, что, если он захочет, то я никогда не пойму, что он чувствует на самом деле. Чувствует…? Нет, он не умеет чувствовать. Это я чувствую. Я! А ему наплевать на мои чувства, на мои эмоции. Приказ заставил напрячься. Словно внутри натянулась невидимая струна. Но я повернулась. Медленно, вокруг себя, чуть сжимая кулаки от нарастающего напряжения.

— Слишком дорого заплатил… — тихо сказала я и снова посмотрела в глаза генерала. Нет, мне не было страшно. Я хотела, чтобы он понял, что не боюсь его. Чтобы понял, что не такая, как другие. Я бракованная. Я не стану выполнять все, что от меня хотят. Я не только проект. Я живая. И Ренат был живой.

* * *

Дерзкая. Как всегда, не дрожит от испуга, не раскаивается в содеянном. Но и не срывается на истерику. Пока. Держит себя в руках изо всех сил. Так уже было не раз. При первой встрече. При первом испытании. Молчаливый вызов. Она не произносит его губами, но он светится голубым огнём в широко распахнутых глазах. Он читается во вздёрнутом кверху подбородке. И прямой, открытый взгляд. Прямо в глаза. МНЕ! Генералу! Никто не мог выдержать, никто не осмеливался, зная, что я могу сделать одним приказом, а она смотрела. Всегда… в глаза.

— Каждый, кто смеет трогать МОИ вещи, — выразительно посмотрел на неё, не без удовольствия отметив, как она невольно поморщилась, — поплатится жизнью. — Подошёл вплотную. — Тебе понравилось наблюдать его смерть, Мила?

* * *

Я не могла понять, что я чувствую. Где-то в глубине, на уровне интуиции, я понимала, что это его спокойствие намного страшнее, чем если бы меня прямо сейчас приказали казнить или пытать. Только я не могла определить, почему внутри вместо страха нарастает ярость. Поднимает голову какое-то безрассудное желание закричать, что я не вещь. Закричать в лицо, в глаза.

Владимир подошел ко мне так близко, что я невольно сделала шаг назад.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вы ничего не понимаете, Вы и не можете понять. Мне не понравилось смотреть на его смерть. Мне было больно смотреть на его смерть. Вы знаете, что такое больно? Не другим, а вам?

Не знает. И никогда не узнает, потому что ему не дано. Голос дрожал… я чувствовала, что говорю не то и не так. Возможно, мне стоило вымаливать прощение и говорить совсем иные вещи. Но я не умела иначе. Точнее, умела, но не хотела и не могла это сделать сейчас.

* * *

Больно… Вот тогда ей было больно, мать её! Когда тот ублюдок подыхал… Что-то непонятное, совершенно новое царапнуло когтями по лёгким. На миг, на короткое мгновение, поразило их острой… болью? Это она и есть? Только от одной мысли, что какой-то агент дорог ей? Моей игрушке?

— Послушай, дрянь, — шаг вперёд, и она снова отступает, — мне наплевать, кому и когда было больно, — и на очередную долю секунды предательская мысль, что её мучений я бы не хотел видеть. По крайней мере, тех, которые причиню не я. — Единственное, что важно — ещё шаг, и она упирается спиной в стену, — это то, что ты забыла, кому принадлежишь. — Положил ладонь ей на горло, стиснув зубы, успокаиваясь, чтобы не сжать пальцы сильнее. — Ты забыла, что только я могу распоряжаться этим, — оглядел её с ног до головы, — телом. Я и никто больше! Ты понимаешь, Мила? — сжать слегка пальцы на тонкой шее, и едва не улыбнуться, когда её зрачки расширились… Волнение. Для начала подойдёт. — Ты, дешёвая шлюшка, едва не загубила МОЙ проект! МОИ планы!

* * *

Адреналин взорвался в крови и растекся под кожей. Быстро, обжигая, замедляя реакцию.

Его пальцы на моем горле, и контрастом лавина от прикосновения, от страха и снова от ярости. Его глаза полностью почернели. Ни радужки, ни зрачка. Страшные глаза, но тон сменился, в нем зазвенели нотки металла. Замерла, чувствуя, как учащается пульс, как начинает биться в висках и в горле. Я поняла, что это конец. Я не отведу взгляд, даже не смогу моргнуть. Черные бездны пронзают сознание насквозь, парализуя и гипнотизируя. «Всегда отводите глаза и смотрите в пол. Это знак уважения и покорности». Все самые ценные и значимые советы мы вспоминаем в моменты, когда они уже излишни.

Я схватилась за его запястье, пытаясь инстинктивно сбросить, но хватка была железной. Секунда для вздоха, и снова короткое замыкание под жестокими пальцами.

— Я не только проект, — хрипом из пересохшего горла, — я живая. Вы, — попыталась сглотнуть и не смогла — пальцы сжались сильнее, — понимаете? Живая!

Он сказал, что принадлежу ему…Я бы хотела ему принадлежать, но не как проект, не как предмет мебели. Я хотела бы быть ЕГО в другом понимании. И сейчас, когда горячие пальцы давят на мою сонную артерию, вместе с яростью по телу пробегают тысячи электрических разрядов, и мне тяжело дышать не только потому, что он сжимает мое горло. Мне тяжело дышать, потому что он прикасается ко мне. Неужели он не чувствует…? Или ему и на это наплевать…? Он привык. Привык к тому, что женщины так на него реагируют, и я всего лишь одна из них. Притом самая жалкая, ничтожная и недостойная.

* * *

Засмеялся…

— Смешно, Мила… Мила… Даже твоё имя принадлежит МНЕ! А жизнь, — надавливая ногтем на фарфоровую кожу, — твоя жизнь настолько ничтожна, что мне достаточно только подумать, и ты будешь корчиться у моих ног в мучительной агонии, харкая кровью и умоляя отобрать у тебя эту самую жизнь и прекратить пытку!

Сердце… Её сердце словно в моей ладони. Стучит. Прыгает. Неистовая пляска. И мне хочется сжать руку сильнее, чтобы поймать его. Чтобы не отпускать. ЕЁ частичка… И злость резким порывом ветра по сознанию. На неё. На себя. За эти эмоции. Моя бракованная вещь, которая пытается оживить чувства у бездушного. И самое хреновое, у неё начинает это, чёрт бы её побрал, получаться.

* * *

Вздрогнула, когда почувствовала, как засаднило плечо под его ногтями. Больно, но это ничто в сравнении с его словами. Потому что да — это так! Да, даже мое имя придумал он, а я безликая ВВ13. Всего лишь порядковый номер в веренице таких же, как я, ничтожеств.