Отголоски иного мира - Филип Янси

Это была моя шестая неделя в лагере, и во время предыдущих собраний я, заслышав призыв к покаянию, выходил вперед. Но на сей раз я такой потребности не ощутил. В итоге в большой аудитории на местах остались лишь я и мой приятель Родни. Я пододвинулся поближе к нему — мне нужна была моральная поддержка. Пианист заиграл ту же мелодию по новой. Каявшиеся падали на колени. Все оглядывались на нас с беспокойством: мы задерживали окончание службы, за которой должны были последовать напитки и игры. «Не могу больше, — шепнул я другу, — ни один грех на ум не идет. А тебе?»

«И мне», — Родни чуть усмехнулся. Мы продержались до самого конца. Наконец, проповедник сдался и объявил об окончании собрания.

Оглядываясь назад, я вижу, что понимал христианскую концепцию греха превратно. Бог — не хмурый полицейский, а любящий Творец, Который желает нам только добра. Грех же мешает добру проникнуть в нашу жизнь. Более того, осознание греха указывает на подлинный смысл жизни. Оно — тоже отголосок иного мира.

Неверное понимание греха отталкивало людей от веры. В противовес суровому пуританству Новой Англии Натаниел Готорн писал рассказы, обличающие лицемерие пуритан. Джону Муиру тяжело приходилось с отцом–шотландцем, который с позиций пресвитерианской веры порицал любовь сына к природе, считая ее опасным нечестием. По словам Муира, шотландцы–пресвитериане умудрялись «превратить в тяжкое бремя любую обязанность».

Джордж Оруэлл потерял веру в пансионе, где наставники били его и называли грешником каждый раз, стоило ему обмочиться в постели. Тем самым понятие греха не помогало, а мешало Оруэллу понять мир.

Я отношусь к подобным рассказам с большим сочувствием, поскольку и сам вырос в атмосфере, где от разговоров о грехе было не продохнуть. Много толковали о «первородном грехе», но об изначальной благодати, о Боге, даровавшем исцеление еще до того, как возник грех, сказать забывали. Об изначальном спасительном замысле возвещает Новый Завет: «Агнец закланный от создания мира» (Откр 13:8). «Бог есть любовь», — говорит Библия (1 Ин 4:8). Сколь это далеко от моих детских представлений о Боге как о строгом полицейском!

В последнее время случилось что–то странное. Во времена моего детства почти каждая церковная проповедь была посвящена греху, а сейчас о нем молчат. Лишь изредка о грехе пишут в христианских книгах и журналах. Теперь нечасто услышишь обличение греха с церковной кафедры, а о телепередачах и говорить нечего. Политики, любящие порассуждать о морали, этого слова не употребляют. Страх перед грехом, столь сильный в моем детстве, почти исчез.

Прежние разговоры о грехе словно происходили на другой планете. Знаменитый американский психиатр Карл Меннингер написал книгу «Что случилось с грехом?».

В ней ставятся острые проблемы. В конце концов, не христиане же изобрели концепцию греха! Нечто подобное — например, чувство вины из–за плохих поступков — антропологи находят в каждой культуре. Как получилось, что эта глубинная интуиция исчезла с экранов радара современной мысли? И к каким последствиям может привести исчезновение слова «грех» из нашего лексикона?

Сегодня, когда мы слышим о тяжелых болезнях, связанных с неразборчивостью в сексуальных связях и употреблением наркотиков, о брошенных детях, о бездомных и нищих, слово «грех» почти не звучит. Попробуйте произнести его в разговоре на эти темы, и вы поймете, что я имею в виду. Профессор литературы из Уитон–колледжа рассказал мне, что однажды дал студентам на экзамене тему «Последствия грехопадения в поэме «Потерянный рай» Джона Мильтона». Два студента, не сговариваясь, написали одно и то же первое предложение. Профессор чуть со стула не свалился: «Основное последствие грехопадения для Адама и Евы состояло в том, что им пришлось изменить стиль жизни». Если это говорят студенты консервативного христианского колледжа, что же думает о грехопадении остальное общество?

Будучи пойман с поличным, президент Ричард Никсон нехотя признал: «Были сделаны ошибки».

По словам президента, он действовал в интересах нации, а его уход в отставку — «личная жертва». А президент Билл Клинтон, отвечая на вопрос, почему он отрицал сексуальные отношения с сотрудницей, тогда как на самом деле эти отношения были, изрек: «Все зависит от того, какой смысл вкладывать в слово «были»». Когда же на встрече с религиозными лидерами Клинтон наконец признал свою вину и даже использовал слово «грех», журналисты явно удивились: было видно, как они переглядываются.

Современное общество стоит перед дилеммой. Нам, жителям стран с сильной экономикой и возрастающей продолжительностью жизни, оптимизм в отношении человеческой природы может дорого обойтись. Конечно, мы не хотим впадать в ханжеский морализм. Но между тем очень многое в обществе неладно. Алкоголик бьет жену, разбивает машину, устроив аварию… Женщина признается, что после сексуальных домогательств отца она не может адекватно воспринимать мужчин… Камера безопасности в магазине показывает, как мужчина оставил своего трехлетнего сынишку, ушел… Члены нью–йоркских банд «клеймят» своих женщин горячими вешалками для пальто… Какой уж тут идеализм: трудно уйти от мысли, что с нашим миром, с нашими ближними, да и с нами самими что–то совсем не так.

Концепция греха предполагает личные отношения между человеком и Творцом: людям даны не только правила, но и свобода их нарушать. В редукционистском мире Творцу и личностям, которые несут персональную нравственную ответственность, места нет. Мы хотим сами устанавливать себе правила и назначать (а еще лучше — не назначать) наказания за их нарушение. Большинство людей вообще не пользуются старомодным словом «грех». Для него придумали эвфемизмы[41]: «зависимость», «неуместное поведение», «эмоциональная неразвитость», «психологическое расстройство».

Жить с эвфемизмами хорошо и спокойно — до тех пор, пока не появляется некое чудовищное зло. Книгу Джонатана Гловера «Человечество: нравственная история XX века» можно назвать энциклопедией современного зла.

С развитием науки и техники начались поистине массовые насилия, резко возросла нравственная деградация. В Турции, Советском Союзе, Германии, Камбодже, Югославии и Руанде были разработаны стратегии массового истребления и геноцида. Ныне человечество вступило в XXI век. Первые же годы нового столетия ознаменовались терактами, нарастанием ядерной угрозы и усилением борьбы между восточной и западной цивилизациями. Способны ли мы перерасти это зло? Боюсь, что достаточных оснований, для того, чтобы ответить «да», у нас нет.

Я бывал в местах расположения бывших концлагерей Дахау и Берген–Бельзен, смотрел фильмы об их освобождении. Солдаты союзнических войск вытаскивали и складывали штабелями трупы истощенных людей. В Амстердаме, возле дома Анны Франк, еврейской девочки, автора знаменитого «Дневника Анны Франк» — документа, обличающего нацизм и переведенного на многие языки мира, я слушал рассказ старого голландца о войне. Сначала нацисты запретили евреям пользоваться трамваями и велосипедами, делать покупки в магазинах. Потом одного за другим евреев сажали в вагоны для скота и увозили в лагеря. Тысячи евреев погибли. Я бывал в России. После того как были рассекречены архивы, сами коммунисты поражались тому, как борьба за идею, в которую они верили всем сердцем, привела к гибели шестидесяти миллионов человек. В таких разговорах неизбежно всплывает старомодное слово «зло».

Осенью 1941 года американский политолог Уолтер Липман неохотно признал: человеческой природе действительно присуще «холодное зло».

На протяжении двухсот лет нашему миру внушали: зло, о котором так много говорили в прежние столетия — столетия веры, вовсе не свойственно человеческой природе. И теперь нам необходимо вернуться к этой забытой, но важной истине. К ней и ко многим другим, которые мы отбросили, сочтя себя просвещенными и продвинутыми, а на самом же деле будучи узколобыми и слепыми.

В 1995 году в одном из воскресных выпусков «Нью–Йорк таймс» появилась интересная статья под названием «Глядя в сердце тьмы».

Она была посвящена нескольким недавним преступлениям, которые потрясли общество. Молодая женщина по имени Сьюзен Смит пристегнула двух своих детей ремнями безопасности к сидениям «мазды» и столкнула машину с обрыва в озеро. В Ливерпуле два десятилетних подростка забили до смерти двухлетку и подкинули тело на железнодорожные пути, словно того задавил поезд. (Судья обошелся без эвфемизмов: не «ошибка», не «неадекватность», не «избыток внутренней тревоги», а «откровенное зло».) Лайл и Эрик Менендесы хладнокровно расстреляли родителей, а затем, чтобы обеспечить себе алиби, отправились в кино. Джеффри Дамер не только убивал своих жертв, но расчленял их и съедал: куски тел он держал в холодильнике.